«Объятия змея» – это жестокий психоделический фильм о колонизации Амазонии

В начале 20-го века этнолог Теодор Кох-Грюнберг приехал в Амазонию с намерением изучать её коренных жителей. Спустя несколько десятилетий североамериканский биолог Ричард Эванс Шултс прибыл в джунгли для изучения растений, используемых тем же коренным населением. Эти две правдивые истории являются отправной точкой «Объятий змея» («EmbraceoftheSerpent»), фильма 34-летнего колумбийского режиссёра Сиро Герры. Используя этих двух учёных в качестве основы, Герра беллетризует историю забытого индейского сообщества, в частности того, как последний представитель племени отправлялся в важные путешествия – сначала в юности с Кохом-Грюнбергом, а затем, будучи гораздо старше, с Шултсом.

Фильм, завоевавший главный приз на Каннском двухнедельнике режиссёров и удостоившийся множества похвал от американских критиков, передаёт тот же величественный дух джунглей, что и классика Вернера Херцога «Фицкарральдо», но в этот раз история рассказывается с точки зрения коренных жителей. Это фильм, который постоянно движется сквозь бескрайние священные джунгли (во время некоего психоделического путешествия на каноэ) и в котором затрагиваются темы истории колониального угнетения, религии и безумия. Столь волнующим и уникальным фильм Герры делает то, как хорошо он отражает бескрайность джунглей и невероятные жизни людей, существовавших там веками.

Я поговорил с Геррой по Skype, когда режиссёр готовился к путешествию из Колумбии на кинофестиваль «Сандэнс» для презентации «Объятий змея» перед премьерой фильма в отдельных кинотеатрах США.

VICE: Как вы открыли историю этих двух учёных?

Сиро Герра:Меня всегда интересовала Амазония. Мне всегда хотелось снять там фильм. Однако мы знаем об Амазонии очень мало (во всяком случае, колумбийцы знают о ней очень мало), поэтому я начал исследования. Один подкованный приятель сказал мне, что хорошей отправной точкой будет чтение дневников исследователей, впервые ступивших на территорию Колумбийской Амазонии 100 лет назад. Это было совсем недавно, поскольку этот район был совершенно не исследован. Мне попалась невероятная история, не удостоившаяся повествования. Впервые я подошёл к делу через этих исследователей, поскольку это были люди, оставившие всё – свои жизни, семьи, дома, страны – для того, чтобы проникнуть в неизвестное на два, три года или даже 19 лет, как это случилось с Шултсом. Мне это было чрезвычайно близко. Это казалось похожим на то, что происходит, когда снимаешь фильм: отправляешься по тёмной дороге и не знаешь, куда она тебя приведёт и сколько времени пройдёт прежде, чем ты увидишь свет.

Каким был процесс исследования обычаев, характеров и мест проживания коренного населения? В основу всего этого легли эти дневники?

В основу этого сначала легли дневники исследователей, но позднее, когда я отправился в Амазонию, всё оказалось совершенно не похоже на то, что они задокументировали. У нас как у общества отсутствует коллективная память об этом времени. Это потерянная эпоха. Идея состояла в том, чтобы вернуться к ней, вернуть её, хотя она уже не существует. Она оживает в кино.

Поэтому я начал идти по их следам и пытаться услышать их отголоски. Позднее я начал работать с индейскими сообществами. Я сближался с ними и говорил с ними о том, что мы хотим сделать. Работая с ними, я осознал, что мы создадим нечто особенное и уникальное. Мы ходили кругами вокруг истории и не рассказывали её с той точки зрения, с которой её постоянно рассказывают, – с точки зрения искателя приключений, путешественника, – а рассказывали с точки зрения коренных жителей. Мы делали их главными героями. Это та часть истории, которую ещё не рассказывали. Меня действительно интересовало смещение точки зрения и постановка зрителей в это положение. Это действительно фильм, которого ещё не видели. Однако добиться этой перспективы коренного населения, этого видения мира было трудно. На это потребовалось время. Сложно изменить своё мышление подобным образом.

Был ли съёмочный процесс трудным?

Мы были готовы к худшему. Мы слышали истории о съёмках, которые превратились в кошмары. Мы же занимались тем, что сближались с сообществом и просили у его представителей помощи и содействия. Мы приглашали их поучаствовать в кадре и за кадром. Они научили меня работать с окружающей средой, с джунглями, просить у них разрешения. Они проводили ритуалы для духовной защиты. Они объясняли джунглям, чем мы хотим заняться. Это значило, что съёмка прошла очень хорошо. У нас не было ни болезней, ни несчастных случаев. Нам содействовал климат. Если начинал идти дождь, то мы делали обеденный перерыв, и он переставал идти позднее, когда мы возвращались к работе. Съёмка была изнурительной для всех, но она также была глубоко духовным, смиряющим приключением.

Сколько времени она длилась?

Процесс подготовки к съёмке и сама съёмка заняли три месяца, и в них участвовали плюс-минус 40 человек из-за пределов Амазонии, а также около 60 человек из индейских сообществ.

Что случилось с каучуковой индустрией в регионе? Дикость этого присутствует в фильме.

Каучуковая индустрия является причиной величайшего геноцида в Колумбии. Последний роман Марио Варгаса Льоса, «Сон кельта», – это история ирландца, осудившего каучуковую индустрию за роль, которую она сыграла в жестоком и диком уничтожении сотен тысяч индейцев. Исчезла не только немалая часть их знаний – полностью исчезли и многие сообщества. Сотни тысяч людей подверглись порабощению и страшнейшей эксплуатации ради того, чтобы сделать производство каучука крупной индустрией. Сотню лет он был подобен нефти. Манаус в Бразилии походил на Дубай, будучи богатейшим городом того времени. Всё происходило за счёт дикой эксплуатации, которая позднее подверглась осуждению.

В рамках фильма это меня поначалу не интересовало. Если это и должно было превратиться в фильм о геноциде, то я не хотел это снимать. Меня больше интересовало создание фильма о сознании.

Та сцена, в которой расчленяют множество героев, довольно мощная.

В этой сцене мы постарались синтезировать всю боль. Правда была гораздо ужаснее. Если эта сцена к ней приближается, то правда была бесконечно страшнее.

Как вы решили снимать чёрно-белый фильм?

Прежде всего на меня повлияли фотографии исследователей, снятые ими чёрно-белые изображения, фотографии на пластинках, почти дагерротипы. Там можно увидеть Амазонию, совершенно не похожую на нынешнюю. Можно увидеть всю экзотику, всё богатство. Она кажется другим миром, другим временем. Находясь там, я осознал, что воспроизвести цветовую гамму Амазонии с какой-либо точностью невозможно. Не существует фильтра, камеры или масла, которые позволяют воспроизвести её значительность. Я понял, что чёрно-белая съёмка, устранение цветов активизирует воображение зрителей. Зрители будут добавлять цвета в уме, а эти воображаемые цвета будут более реальны, чем всё, что мы можем воспроизвести. Эта воображаемая Амазония более реальна, чем Амазония настоящая.

Переведено с испанского Ли Кляйном. Следите за сообщениями Камило на Twitter.