«Стэнфордский тюремный эксперимент» захватит и вас

Исследовательская психология была более дикой и запутанной в 1971 году – том самом, когда 38-летний профессор по имени Филип Зимбардо создал на факультете психологии Стэнфордского университета модель тюрьмы и наполнил её охранниками и заключёнными, набранными из молодых мужчин, откликнувшихся на объявление в газете. Этому ничем не примечательному коридору на цокольном этаже Джордан-Холла понадобилось всего пять дней, чтобы стать горнилом настолько жёстокого психологического насилия, что о нём со временем будут вспоминать как об эталоне на военном суде над сержантом, осуществлявшим надзор над «защищённой точкой» в тюрьме Абу-Грейб.

Без шокирующих результатов Стэнфордского тюремного эксперимента десятилетиями не обходилось ни одно пособие по психологии для студентов. Однако, первое подробное объяснение того, каким образом кучка костюмов цвета хаки, зеркальных очков, светящихся дубинок и белых хлопковых халатов превратила пару десятков молодых людей из Пало-Альто в охранников, считавших, что им позволено издеваться, и заключённых, считавших, что им не выбраться на свободу, появилось только в 2007 году в бестселлере Зимбардо «Эффект Люцифера». Теперь история перенеслась на большой экран в драматической реконструкции Кайла Патрика Альвареса «Стэнфордский тюремный эксперимент», чья мастерски доводящая до клаустрофобии передача эксперимента изнутри захватывает зрителя так же сильно, как и его участников.

Эксклюзивный отрывок из «Стэнфордского тюремного эксперимента»:

Всё начинается в шутливом ключе. Казалось бы, двухнедельная тусовка в модели тюрьмы за 15 долларов в день (неплохие по тем временам деньги) – весьма неплохая летняя подработка. Роли распределяются случайным образом, хотя все надеются стать заключёнными: как написал один будущий охранник (ещё ни о чём не подозревающий) во вступительном опросе настоящего Стэнфордского тюремного эксперимента, «людям противны охранники». Поначалу как охранники, так и заключённые хохочут над неловкостью своей новой работы. Напряжение начинает нарастать, когда заключённые обнаруживают, что им отказано в основных правах, на которые они рассчитывали, в том числе в доступе к лекарствам. Затем один из охранников непроизвольно валит заключённого на пол, избивая его дубинкой во время бездумной потасовки. Кажется, несомненная реальность этого действия шокирует виновника так же сильно, как жертву и зрителей. С этого момента всё становится только страшнее.

Любой из тысяч студентов, видевших доктора Зимбардо в роли ведущего серии вступительных видеолекций «Открытие психологии», будет пристально следить за безупречно правдоподобным перевоплощением Билли Крудапа. Однако, по-настоящему выделяются сами подопытные. Для групки молодых людей в одинаковых белых халатах и без предысторий заключённые получились удивительно яркими персонажами, реагирующими сопротивлением, замешательством и покорностью на тот кошмар, в котором они оказались. Особенно выделяется Эзра Миллер, который играет предводителя мятежников Дэниела Калпа. Майкл Ангарано блестяще играет охранника-садиста по прозвищу «Джон Уэйн», чей южный акцент и вдохновлённый «Хладнокровным Люком» образ охранника испаряется со сверхъестественной скоростью, едва он покидает Стэнфордскую окружную тюрьму, обнаруживая вежливого и даже робкого юного студента. Сильнее всего тревожат следующие за ним охранники. На их постепенный переход от притворства к наслаждению собственной чрезмерной властью страшно смотреть – и в то же время он до ужаса понятен.

Я присел вместе с Альваресом в вестибюле гостиницы WHotel на краю центра Манхэттена, чтобы поговорить о том, когда ролевая игра становится реальностью, каких стандартов исторической достоверности можно добиться при реконструкции научного эксперимента, а также об уроках, которые он извлёк из Стэнфордского тюремного эксперимента.

VICE: Как вы оказались вовлечены в этот проект?

Кайл Патрик Альварес: Он существовал долго, возможно, со времён проведения эксперимента. В каждом десятилетии он в каком-то смысле обретал другую форму. В 90-е в нём участвовал Ди Каприо. В начале нулевых (их ведь можно теперь так называть?) это была версия с Крисом Маккуорри, сценарий к которой он написал вместе с Тимом Тэлботтом. Эта версия постепенно превратилась в то, что стало этим фильмом. Я никогда не читал сценарий до того, как он попал ко мне, но я знал, что он существует и, конечно, изучал Стэнфордский тюремный эксперимент, как и, наверное, большинство людей.

Итак, читали ли вы «Эффект Люцифера»?

Ну да. Доктор Зимбардо был активно задействован в фильме. «Эффект Люцифера» писался одновременно со сценарием, и поэтому Тим и Фил [Зимбардо] обменивались записями и найденной информацией. Фил очень многое вспоминал, раскапывая старые записи, связывая всё воедино и создавая книгу, которую я считаю основой наследия его работы и эксперимента, а также его значения. Фил был неотъемлемой частью фильма. Мне в сценарии нравилось то, что его не нужно было приукрашивать. Конечно, там есть всякое, как и в любом фильме. Но мы получили доступ ко всем этим необработанным видео- и аудиозаписям, а также смогли поговорить с людьми, которые были там на самом деле, – и с Филом, с теми, кто были участниками эксперимента, и попытаться снять фильм, который, на мой взгляд, во многом достовернее обычных историй, «основанных на реальных событиях». Я даже пытался думать: «А есть ли какая-то другая фраза на этот счёт?» Потому что сейчас «основано на реальных событиях» ничего не значит. Помнится, год или два назад вышел фильм, в котором Эрик Бана работает копом в Нью-Йорке и сражается с демонами [«Избави нас от лукавого» 2014 года], и он был «основан на реальных событиях». Поэтому мне кажется, что идеология его значения в каком-то смысле исчезла. А что до меня, то я хотел снять фильм, который… Я бы снял документальный фильм, если бы хотел, чтобы он был полностью правдивым, но это могло, по меньшей мере, выглядеть так, как будто это существует в контексте работы Фила. Как будто можно посмотреть это – и вам не покажется, что вы смотрели нечто совершенно иное. Потому что это уже сделали с «Экспериментом».

Вокруг «Сельмы» было много разговоров о её отступлений от исторической достоверности. Ожидаете ли вы разговоры вокруг незначительных отступлений, которые вы допустили?

Не думаю. Уверен, что люди, которые участвовали в эксперименте, – я никогда не встречался с кем-либо из подопытных, – уверен, что они посмотрят фильм и смогут сказать: «Ой, да не было ничего подобного». Я же могу только сказать, что мы посмотрели необработанное видео, а оно всегда снималось в том коридоре, где происходит действие большей части фильма, и мы с полным основанием воссоздали его. Мы отправились в Стэнфорд, измерили его, и мы воссоздали его. Нельзя на самом деле отличить кадры из нашего фильма от фотографий эксперимента. Та сцена, где Эзра [Миллер] в чулане, где он орёт: «Я горю изнутри» – и бьётся о стены, – это реальная аудиозапись. Эзра её прослушал. Цель заключалась в том, чтобы скопировать не того персонажа, которого он играл и создал, а манеру и стиль. Думаю, это та самая правдивость, которой мы пытались добиться. Побег – это как бы реальное событие. Двое ребят попытались сбежать. Думаю, они открыли замок и, может быть, вышли за порог, но так и не добрались до коридора. В общем, такое есть, но это ни разу не нарушило основ эксперимента или канвы событий. И это было важно, но чтобы сказать: «Ой, да было ли это правдиво на 100 процентов?»? То есть ни в коем случае. «Сельма», на мой взгляд, вдохновлялась другим языком, в котором исторической достоверности не придавалось такого значения.

То есть, смотрите, никто ведь не расстроился из-за того, что в «Линкольне» для нагнетания напряжения изменили результаты голосования в Америке. Это реально зафиксированный факт, и его изменили. Меня это не волновало. Это не волновало никого другого. Однако в случае с «Сельмой» расстраивались из-за характерных особенностей разговоров. Ну, это были больше, чем особенности – звучит так, как будто я всё упрощаю. Но, кажется, отрицательная реакция в большей степени исходила от людей, которых беспокоила её оскаровская кампания. Обычно всё исходит именно оттуда.

В течение фильма тюрьма становится более реальной для всех. В начале же заключённые как бы смеются над тем, что их заставляют делать.

И я приложил к этому огромные усилия. Было по-настоящему важно, чтобы примерно первый час фильма в самом деле был странно-забавным, потому что, на мой взгляд: а) ситуация становится весьма печальной. Нельзя снимать два часа такого. И б) при просмотре видеозаписей я заметил, что они действительно смеются.

И когда для вас происходит поворот? Когда тюрьма становится реальной?

Думаю, поворот в каком-то смысле происходит не без помощи персонажа Эзры. Он бунтарь, который заявляет: «Я на это не подписывался». Вот это, на мой взгляд, и интересно в каком-то смысле – то, что его персонаж начинает подстрекать к чему-то несколько большему.

Считаете ли вы, что под конец заключённые действительно думали, что не смогут выбраться?

Да.

Помимо прочего, меня по-настоящему впечатляет в фильме то, какое там невероятно страшное насилие. Для современного киномана насилия там намного меньше, чем в обычном фильме. Нет перестрелок, никто никого не режет, физического насилия очень мало. И всё же это невероятно жестокий фильм.

Помимо прочего, я искренне горжусь и доволен тем, что на самом деле никто не умирает. В фильме нет крови, в фильме нет ничего из того, что мы называем «насилием», но он кажется очень жестоким, потому что нам не хочется признавать, что такое случается в подобной обстановке. Люди реагируют так: «Этого бы не произошло в Стэнфорде». Думаю, именно поэтому он и обращает на себя внимание: речь идёт о людях в основном из белых, привилегированных районах для среднего класса, которые это сделали, а не о неблагополучных ребятах или ребятах из гетто, так что здесь не действуют отговорки из тех, которыми пользуются СМИ, говоря о преступной деятельности. Думаю, именно поэтому это беспокоит людей так сильно до сих пор. Возможно, прежде чем посмотреть фильм, услышав историю, вы бы сказали: «Почему это обернулось так плохо? На самом деле люди бы никогда этого не сделали». Надеюсь, что к концу фильма вы немного посмотрите на себя и подумаете: «Ну, не знаю, как бы я себя повёл. Мне никогда не давали такую роль».

Теперь, когда я провёл с этим уйму времени, могу со всей скромностью сказать, что, наверно, стал бы одним из тех совершенно инертных людей, которые просто коротают время под девизом: «Давайте просто не придавать этому значения, и всё образуется. Всё будет хорошо». Проработав режиссёром уже лет шесть или семь, могу сказать, что это было испытанием – работой против той естественной части меня, потому что режиссёр не может быть инертным. Создавать фильмы очень тяжело. Собираешь 100 человек, которые никогда не работали вместе и которым внезапно приходится невероятно быстро и эффективно работать вместе в течение четырёх недель. Конфликтов здесь не избежать. В какой-то момент приходится лезть на рожон или всё улаживать – не быть тяжёлым человеком, но быть более требовательным или строгим. Это не в моём характере. Для меня самое трудное в создании фильмов – заставить себя приблизиться к этому.

Бен Блам – писатель и специалист по обработке и анализу данных. Его первая книга, документальное повествование об ограблении банка, совершённом армейскими рейнджерами в Такоме (штат Вашингтон) в 2006 году, будет опубликована Doubledayв 2016 году. Он проживает в Бруклине.