Рисуя боль и красоту жизни чернокожего человека

Представить одну галерейную выставку за раз для большинства художников уже достаточно трудно, но художница Нина Шанель Эбни решила сделать две. «Это было хорошей возможностью сделать отличное заявление всем своим творчеством, поэтому я постаралась и организовала это, – сказала она смеясь. – Но я на самом деле не знаю, как». Её экспозиции («Захватила воображение» («SeizedtheImagination»)в нью-йоркской галерее Jack Shainman Gallery и «Надёжное место» («SafeHouse») всего в нескольких кварталах к северу, в галерее Mary Boone Gallery) стали двумя половинками одного целого. Вместе они представляли собой параллельные портреты жизни чернокожих американцев.

Работы на «Захватила воображение» были такими же живыми, как намекает название выставки; они подняли темы насилия на расовой почве, полицейской жестокости и информационной перегрузки, уже давно присутствовавшие в творчестве Эбни. Картины изображают почти что непрерывный конфликт, а их образность, взятая из газетных заголовков, отсылает к ужасным взаимодействиям с полицией. Эти лихорадочные работы засыпают зрителей никак ни связанными и порой противоречивыми предположениями, создавая визуальный язык, бесконечный и ошеломительный, как листание Twitter.

Картины на «Надёжном месте» в галерее MaryBoone стали противоядием от этого. Фигуры на них (всегда чернокожие, не в пример бузотёрам из разных рас на «Захватила воображение») занимаются досугом и домашними делами. Они изображают жизнь чернокожих людей в том виде, в каком она существует за пределами СМИ. И если «Захватила воображение» воспользовалась визуальным языком эпохи социальных сетей, то «Надёжное место» обратилось к другому характерному для своего времени носителю информации – плакатам о технике безопасности 60-х годов. Хотя наиболее льстиво обращаются к призраку послевоенного американского превосходства те, кто сделал бы страну великой снова, Эбни, адаптировав плакаты и превратив их в изображения радости чернокожих людей, прибегала к переприсвоению консервативной ностальгии.

Эбни никогда не чуралась политики. Её первая крупная работа, обеспечившая ей место в галереях, была групповым портретом её выпуска в магистратуре Школы дизайна Парсонса (где она стала единственной чернокожей студенткой), только с другой расовой принадлежностью. Своих однокашников Эбни изобразила чернокожими заключёнными, а саму себя – белой охранницей-блондинкой. Но теперь, когда из-за роста политического напряжения всевозможные художники и публичные лица стали часто обращаться к политическим посылам и транслировать их, Эбни отпускает социальные комментарии не столь прямо, поднимая бесчисленные вопросы и не отвечая практически ни на один из них. Это одновременно восхищает и злит. Сейчас такое время, когда нам приходится умолять о руководстве и уверенности, а Эбни предлагает только зеркало.

VICE в конце прошлого года посетил «Захватила воображение» и «Надёжное место» вместе с Эбни, чтобы обсудить расовый вопрос, изображение политики в живописи и создание визуального языка для эры смайликов.

VICE: Вы называли свой творческий процесс интуитивным. Это всё ещё верно?

Эбни: Это всё ещё верно: ни одна из этих [картин] не была запланирована заранее, то есть всё это интуитивно и спонтанно. Если бы я планировала это заранее, мне было бы скучно. Поэтому мне кажется, что так я не теряю интереса к работе, пока занимаюсь этим. В принципе, именно поэтому я просто делаю своё дело, чтобы не оставаться без вызовов. То есть я не планирую ни одну картину, но по крайней мере придумываю общую идею того, о чём хочу написать картину.

Развивается ли эта идея, пока вы работаете?

Обычно я придерживаюсь общей главной идеи, но в процессе работы может случиться что угодно, и мне это нравится, потому что так работа остаётся очень актуальной. Поэтому мне удаётся создать картину, в которой задействовано то, что могло случиться две недели назад.

Как связаны работы на этих двух одновременных выставках?

Я нашла художника, который делает фейковые книги по арт-терапии. А одно из его произведений называется «Как почувствовать себя так, как вы себя чувствовали, ещё не зная того, что знаете сейчас». Поэтому [выставка в JackShainman] – это мешанина из того, что вы знаете сейчас, а творчество в MaryBoone– это как бы то, что вы чувствовали ранее.

Мы могли бы выйти здесь, одну из нас могли бы тормознуть копы, и сразу мог бы получиться инцидент. Но куда бы вы пошли после этого? На следующий день можно было бы пойти тренироваться. [Картины в MaryBoone] просто больше отражают нашу повседневность – что с нами случаются эти хаотичные вещи, но между ними происходят вот такие повседневные вещи.

На ваших картинах порой как будто попадаются фрагменты знакомых сцен – например, в «Убийстве рыб в Уайт-Ривер» есть образы, отсылающие к инциденту, когда полицейские в Техасе сбили на землю чернокожую девушку. Она тогда была в купальнике на вечеринке у бассейна.

Из всех картин только для этой я взяла само изображение, а затем поменяла местами фигуры. Обычно я делаю это для того, чтобы как бы отдалить изображение от его первоначальной сути.

Копы на вашей картине чернокожие.

Ага.

Вы говорили о проблемах с рисованием чернокожих фигур, которые в мире искусства очень часто воспринимаются как политические по определению. Как вы с этим справляетесь?

Именно поэтому я и работаю так, как работаю, меняя [расовую принадлежность персонажей]. Я мешаю гендерную, расовую принадлежность и фигуры. Просто для того, чтобы расширить историю, чтобы из-за того, что этот человек чернокожий, картине не приписывали всего одну готовую историю.

Я всегда пытаюсь расширить кругозор людей за пределы одного устоявшегося определения. Я поняла, что очень многие люди хотят посмотреть на картину и сходу получить ответ. Поэтому я непрерывно пытаюсь найти какие-то способы этому противостоять.

Какова связь между вашей работой и соцсетями?

Моя нынешняя манера рисования испытывает очень сильное влияние соцсетей и нашего нынешнего восприятия информации. Я пытаюсь отражать этот хаос. Мы воспринимаем одновременно столько всего разного: человек прокручивает ленту, кто-то умер, а он думает: «Ой, печаль какая». А затем опускается, а там его друг на вечеринке, и он мгновенно забывает о том, предыдущем посте. Собственно, я хотела, чтобы мои картины как бы изображали всю эту информацию сразу.

А поскольку вы работаете в одной из наиболее почитаемых техник изобразительного искусства, мы вынуждены рассматривать ваше творчество как почти полную противоположность соцсетей – заходить в галерею, размышлять над ним.

Ага. я подумала: если бы нам пришлось сесть на минутку и действительно, по-настоящему обрабатывать информацию, как бы это было? Поэтому, если я могу представлять это так, что это становится похожим на один нарратив, мы невольно задумываемся о том, что всё это значит в совокупности.

Вы говорили, что вас интересуют смайлики. Это всё ещё так?

О, да, конечно. Все символы и всё то, что я использую в творчестве. Помимо прочего, я бросаю вызов одному определённому ответу, создавая силуэт или что-нибудь другое, что может иметь разные значения в зависимости от того, кто на это смотрит.

Вы пытаетесь создать такой же универсальный визуальный язык, как смайлики?

Я просто пытаюсь создать упрощённый язык, при котором любой человек из любой социальной группы может прийти на выставку и прочесть работы так, как будет близко ему, совсем как со смайликами.

Учитывая политический климат, чувствуете ли вы какую-то обязанность сообщать зрителям что-то конкретное?

Я не пытаюсь диктовать зрителю какое-то конкретное сообщение. Я, разумеется, имею собственное мнение о том, что происходит, но я, по крайней мере, просто хочу начать разговор на эту тему. Мне могут направить отрицательный отзыв из-за тематики, и это нормально. Это не значит, что я с этим согласна, но по крайней мере… Я приветствую все мнения.

Следите за сообщениями Габриэль Бруни на Twitter.

Эта статья впервые появилась на VICE US.