Невероятно, но самая большая коллекция предметов времён Холодной войны находится в Лос-Анжелесе

В детстве я представляла себе повседневную жизнь в странах Восточного блока во время Холодной войны как чёрно-белый фильм, в котором полно бледных людей, совершенно не способных испытывать радость, поскольку их страшно беспокоит то, что за ними шпионит тайная полиция. Эдвард Сноуден ещё не родился, поэтому мысль о том, чтобы государство действительно подслушивало своих граждан, казалась гротескным кошмаром, который может присниться лишь чудовищной коммунистической диктатуре. Мы, привилегированные и вечно счастливые граждане США, могли лишь молиться о том, чтобы этот мрачный невидимый мир никогда не был воссоздан на наших берегах и не смог уничтожить все наши телепрограммы, шоколадные батончики и симпатичные прикиды.

Холодная война длилась 40 лет, и большую часть этого срока Германская Демократическая Республика (ГДР) была видна лишь сквозь занавес контролируемой государством пропаганды и секретности. Затем рухнула Берлинская стена, а потом начался процесс воссоединения. В процессе своего формирования «новая Германия» приняла решение искоренить эти тревожные картины ГДР из своей истории. Восточногерманские названия улиц и потребительские товары повсеместно менялись, от всех знаковых зданий, памятников и произведений искусства востока избавлялись.

Но когда исчезает какое-то общество, что происходит с пожитками всех его представителей?

Что сделали бывшие сотрудники тайной полиции со своими ужасающими чемоданами а-ля Джеймс Бонд, полными шпионского инвентаря, после своего превращения в безработных немцев с жёнами, которым постоянно нечего надеть? Что пограничники с контрольно-пропускного пункта «Чарли» сделали со своей формой, своим оружием и своими учебными пособиями?

Оказывается, всё вышеперечисленное и даже больше продолжает жить в Лос-Анджелесе благодаря доктору Джастиниану Джамполу, историку, создавшему Музей Венде.

В 2002 году Джампол был 25-летним студентом в Оксфорде и работал над магистерской диссертацией по русистике и изучению Восточной Европы. Во время обучения в Берлине он понял, что в официальном архиве Восточной Германии нет тех первоисточников, которые были нужны ему для ответа на свои вопросы о жизни в уже не существующей ГДР.

«Я был очарован тем, как люди говорили о Восточном блоке как об источнике неудобств. Он казался большой дырой, на которую никто не смотрит», вспоминает он, рассказывая, каково ему было наблюдать за разрушением целой культуры на улицах Берлина в режиме реального времени.

«Можно было увидеть обломки посреди разрушений – когда закрашивали настенную живопись, когда всё снимали и выбрасывали», рассказал он мне. «После падения режима все сначала хотят от всего избавиться. Это происходит так быстро, что большинство вещей бросают. Целая культура исчезает именно потому, что временно признаётся не исторической, а всего лишь старой. Всё рассматривалось в свете создаваемого ими нарратива о деспотичной плохой ГДР. Оставили лишь то, что посчитали «культурно значимым». Но по чьим критериям?»

Именно тогда на Джампола снизошло откровение, изменившего ход его исследований. «Я осознал, что дабы стать таким историком, каким я хотел быть, мне нужно вылезти из архива и отправиться на поиски чего-то своего».

Первое задание: определить, куда прячут самые интересные следы ГДР. Следуя подсказкам, Джампол оказывался в чужих подвалах, на чердаках и противорадиационных убежищах. Он прочёсывал то, что осталось от некогда оживлённых населённых пунктов, ныне превращённых в полные брошенных вещей города-призраки. Там он открыл «то, что травмировало людей психически, то, что они обожали и выбросили».

«Историю спасают сумасшедшие, маргиналы», говорит он. «Именно с нами эти вещи могут существовать, пока продолжается бой».

Отрывок из «Собирая обломки» (Collecting Fragments)

Из снятого музеем короткометражного документального фильма под названием «Собирая обломки» («Collecting Fragments») можно немного узнать о том, как создавался Музей Венде. В одной сцене показано, как Джампол стоит в частном гараже под Ютерборгом (Германия), в зоне, некогда называвшейся «тайным городом». Бывший сотрудник Министерства государственной безопасности показывает ему собственноручно собранную личную коллекцию из 7,000 миномётов. Бывший полицейский называет её «историей российской артиллерии». Джампол называет её «самой большой коллекцией миномётов в мире».

В другой сцене он путешествует пешком по сельской местности Германии с группой, собираясь изучить содержимое заброшенного противорадиационного убежища.

Некоторые из самых занятных предметов, ныне демонстрируемых в Музее Венде, были подарены бывшими гражданами ГДР, которые боялись политизации своих коллекций в случае их передачи европейскому учреждению.

«В особенности это касается вещей, полученных от некоторых исполнителей: восточногерманских пограничников, сотрудников «Штази» [тайной полиции]», говорит Джампол. «Если бы они передали свои вещи немецкому учреждению, о них бы рассказали и все о них узнали бы».

Когда наша экскурсия по Музею Венде продолжилась, я обнаружила, что моё внимание приковано к экспонату под названием «Лицом к стене», состоящему из сотен пар чёрно-белых фотографий людей с почти одинаковой внешностью. Оказалось, что это часть испытательного набора для обучения восточногерманских пограничников тому, как вычислить человека, не пользующегося собственным паспортом.

«Они могли определить, настоящий ли у вас паспорт, с помощью другого оборудования», объяснил Джампол, «но как им было убедиться в том, что это действительно вы? На каждой карточке по два лица, и нужно суметь ответить на вопрос: «Это один и тот же человек. Да или нет?»

Из 200 фото одни и те же люди изображены лишь на девяти. Я разглядывала каждую пару максимально тщательно и всё равно почти ни разу не угадала.

Размещённые здесь материалы не просто увлекательные, но ещё и крайне редкие.

«Мы располагаем единственным известным текстом о том, как стать пограничником», рассказывает мне Джампол. В тексте приведена «классификация черт лица», помогавшая будущим пограничникам совершенствовать навыки наблюдения. Мы стояли перед демонстрационным столом, содержащим подробные схемы сравнения глаз, носов и усов, предназначенные для помощи новоиспечённым пограничникам в подготовке к ловле граждан с поддельными паспортами до того, как им удастся сбежать на запад. Рядом с текстом – полная рабочая тетрадь, а также несколько страниц рукописных заметок, сделанных бывшим пограничником, который их и передал.

К моменту завершения моей экскурсии по подборке из 100,000 с лишним предметов, в настоящее время находящихся в архиве Музея Венде, некоторые из самых мрачных моих иллюзий о качестве человеческой жизни «за железным занавесом» были разбиты – или, по крайней мере, изменились. Поскольку цель Музея Венде – показать все добытые детали этого исчезнувшего мира, как хорошие, так и дурные, то, что жизнь там была не совсем адом на земле, оказалось приятным сюрпризом.

К примеру, в ГДР почти не существовало безработицы и бездомности. Существовали государственные программы заботы о стариках и деятельная приверженность идее гендерного равенства. На банкноте ГДР достоинством в 10 марок была изображена Клара Цеткин, немецкая феминистка, учредившая Международный женский день.

Несмотря на все очевидные ограничения свободы, в ГДР также финансировались искусство, музыка, театральная труппа Бертольта Брехта и целый ряд удивительно сложных фильмов. Ещё были восточтогерманские вестерны, отличавшиеся сюжетами, в которых индейцы всегда побеждали. И сложно хотя бы чуточку не сочувствовать государству, которое, каким бы репрессивным оно ни было, безуспешно пыталось рекламировать государственный танец под слоганом «Делай, Липси!»

Часть докторской диссертации Джампола была посвящена тем подпольным субкультурам, которые не мог бы обнаружить без соответствующей схемы ни один непосвящённый. «Например, можно было увидеть на улице парня с восточногерманским символом «мечи на орала» и решить, что он всего лишь очередная пешка государства. Но в конце 70-х глава Диссидентской группы ГДР Роберт Хавеман, сделал этот же символ официальным символом группы, просто чтобы поиздеваться над «Штази», рассказывает он мне. «Они знали, что никто не сможет сказать, носит ли человек этот символ в отрицательном или положительном смысле. Так что приходилось спрашивать всех подряд: «Вы носите это в знак поддержки или в знак несогласия?» Если это казалось подозрительным, они его срывали».

«И конечно», добавляет Джампол, «в конце концов обладать сорванным значком стало настолько престижно, что восточногерманские панки начали оставлять на своей одежде такие отметины, как будто сотрудники «Штази» срывали с неё значки».

В итоге благодаря поездке в Музей Венде, а также неутомимому коллекционеру Джампола, вырисовывается картина самобытной восточногерманской культуры, по которой до сих пор скучают некоторые из бывших её носителей, даже будучи рады тому, что самого государства больше нет. Среди старшего поколения продолжает жить мысль о том, что воссоединение произошло так быстро, что они были лишены шанса договориться о том, что стоит оставить, а что стоит выбросить, и таким образом потеряли возможность попробовать создать новую ГДР, усовершенствованную и, хотелось бы надеяться, лучшую.

«История сложна, потому что сложны люди», говорит Джампол. «Были ли они подавлены? Разумеется. Но это делает творческий материал ещё более впечатляющим, поскольку человеческий дух всегда находит способ просочиться сквозь трещины, верно? Если бы не мы, всё это исчезло бы».

Во время любого посещения Музея Венде можно обнаружить что угодно из следующего: комнату, полную шпионского оборудования «Штази»; стенд из знаков, когда-то находившихся на контрольно-пропускном пункте «Чарли»; набор восточногерманских хозяйственных товаров; музыкальный инструмент под названием шалмей, который был тесно связан с немецким рабочим движением; женщину, оцифровывающую один из 6,000 снятых в ГДР фильмов о здравоохранении, гигиене или образовании. В тот день, когда там была я, мы посмотрели снятый в ГДР без намёка на шутку «Визит в прачечную самообслуживания», предназначенный для того, чтобы в умопомрачительных подробностях показать гражданам, как им следует готовить одежду к сдаче в ближайшую государственную прачечную.

На следующий день после моего визита Джампол отправился обратно в Берлин, чтобы продолжить свою гонку до того, как окно возможностей для нахождения следов Холодной войны закроется навсегда.

«Нам поступила конфиденциальная информация о коллекции, которой владеет одна женщина примерно в полутора часах пути от Берлина. У неё там одежда и фасоны за 100 лет: имперских времён, времён Веймарской республики, Третьего рейха и ГДР», рассказывает он мне. «То, как мы коллекционируем, показывает идеалы музея. Мы не ждём, сидя как на иголках, очередного аукциона «Кристи».

В то же время он также с удовольствием собирает произведения искусства и культурные предметы недолговременного пользования из Венгрии. «Нынешний режим, придерживающийся правых взглядов, рассматривает всё, что было между 1945 и 1989 годами как «ненастоящее» и «запятнанное», объясняет он, «поэтому там избавляются от всей этой важной работы. Всё это просто уплывает из страны». И к счастью для нас всех, плывёт прямо в Музей Венде.

Будущее Музея Венде представляется блестящим. Музей, в настоящее время расположенный на задворках офис-парка в Калвер-Сити, открыт для посетителей исключительно по пятницам или по предварительной записи. Но к концу следующего года он переедет в только что отремонтированное помещение площадью в 15,000 квадратных метров, некогда являвшееся Оружейной палатой Национальной гвардии. Также он заключил долгосрочный контракт с Музеем Гетти с целью работы над книгой и участия в выставках.

«Так что вещи, которые мы собираем, когда люди от них избавляются, когда они, по сути, считаются мусором, попадают в Музей Гетти. Это очень странно», с улыбкой говорит Джампол.

Следите за сообщениями Меррилл Марко на_ Twitter_.