Слишком много девушек!

Своим признанным дебютным романом, «Nobody Is Ever Missing» («Никто никогда не пропадает»), вышедшим в 2014 году, Кэтрин Лейси заявила о себе как об одном из молодых американских писателей, за которыми нужно следить. В январе этого года 32-летняя жительница Миссисипи (иногда также пишущая для VICE ) опубликовала «The Art of the Affair » («Искусство интрижки»), иллюстрированную историю личной жизни художников и писателей, а совсем недавно, в прошлом месяце, её назвали одной из лучших молодых американских романистов по версии Granta .

Отважный, мрачно-весёлый второй роман Лейси, «Ответы» , который выйдет в издательстве Farrar, Straus and Giroux, повествует о Мэри, жительнице Нью-Йорка без цента в кармане, которая борется с таинственным физическим недугом. Дабы оплатить экспериментальное лечение, она отправляется работать «эмоциональной девушкой» к богатому актёру по имени Курт, который профинансировал целую лабораторию, полную исследователей и девушек, которые должны удовлетворять его романтические желания. Каждая женщина исполняет некую роль: Близость (она же – секс), Обыденность (доступность), Злость (крик на него) и так далее. В данном отрывке Курту приходит в голову пригласить нескольких из женщин куда-то сходить, а затем кинуть их, дабы увидеть, что получится.

—Джеймс Йе, редактор по культуре

Эта мысль пришла к нему во сне – поставить эксперимент, подведя кого-нибудь, сделать так, чтобы какая-нибудь представительница Команды Близости ждала его в общественном месте, в каком-нибудь заведении, достаточно популярном для того, чтобы ощущалось её смущение, когда его опоздание превратится в полное отсутствие, её СМС и звонки останутся без ответа, а её ожидание будет становится всё более жалким, похожим на мольбу. Курт был уверен: из этого состояния – из этого смешанного чувства вины и силы, связанной с тем, что заставляешь кого-то ждать, унижения, которое ощущаешь, когда тебя кто-то бросает, – можно было чему-то научиться.

Первой на этот эксперимент записали Лайзу. Она пришла в ресторан пятью минутами раньше назначенного, села на ближайший к окнам барный табурет и стала ждать, между тем как Курт следил за ней из зеркальных окон джипа, припаркованного у самых стен заведения. Она какое-то время потыкала пальцами в телефон, заказала себе напиток, изображала раздражение и отправляла необходимые СМС с предварительно определённой частотой. Информация, собираемая её датчиками – лёгкое биение сердца, стабильное дыхание, привычный взлёт и изменение её эмоционального состояния – расплывались на экранах в кабинете Исследовательского Отдела, но этого никто не замечал. Они подыгрывали Курту, позволяя ему вообще думать, что это был эксперимент. Это было не так.

Когда группа парней в костюмах и при запонках набилась в бар рядом с Лизой, у Курта подскочил адреналин. Один из них предложил оплатить ей напиток («У меня уже есть»), предложил составить ей компанию («Мне и так хорошо»), спросил, как её зовут, на что она не ответила, а он в ответ сказал: «Это же всего лишь твоё имя», – на что она ответила: «Это же всего лишь отвали от меня» .

Курт в машине наслаждался этим моментом, наблюдая за тем, как женщина отвергает общество другого мужчины ради ожидания «своего» мужчины, но мгновение спустя Лайзу узнала с тротуара её старая подруга и зашла внутрь; две женщины, казалось, были безумно рады друг друга видеть, а это значило, что Курт уже наблюдал не за тем, что происходит, когда он бросил женщину, а всего лишь за тем, как две женщины наслаждаются обществом друг друга. А какой в этом был толк? Он сказал шофёру отвезти его домой. Лайзе сообщили, что её услуги больше не нужны, а следующей Девушке из КБ, отправленной на это занятие, выдали более длинный список Требований к поведению в рамках эксперимента по отношениям, среди которых было требование не говорить ни с кем дольше трёх минут.

Розу отправили в другой ресторан в не слишком оживлённом квартале Сохо непогожей ночью. Она взяла с собой книгу для чтения и, казалось, безо всякого стеснения сидела в баре, баюкая своё вино и время от времени поднимая глаза на дверь, как будто её не особенно интересовало, придёт кто-то или нет. В конце концов начался дождь, и окно в баре запотело, закрывая поле зрения Курту, хотя он к тому времени уже был слишком разочарован её удовлетворением, чтобы волноваться из-за того, чего не мог видеть. Мэтисон предложил выдавать женщинам ещё более конкретные эмоциональные указания – расстраиваться из-за опоздания и отсутствия Курта, – и хотя Курт волновался, как бы указания не свели на нет подлинность данных, он согласился.

Однако Мэнди, последняя Девушка из КБ, побывавшая на этом задании, переиграла в своей роли: проверяла телефон вновь и вновь, заметно вздрагивала всякий раз, когда слышала, как распахивается дверь ресторана, пялилась из окна, пыталась выдавить из себя слёзы. Не прошло и полчаса, а Курт уже уехал, позвонив по дороге домой Мэтисону, чтобы сказать ему отменить эксперимент, сказать, что Курт не знает точно, почему вообще хочет этим заниматься.

На следующее утро Мэтисон заметил у них в кабинете нечто иное в настроении Исследовательского Отдела, хоть и не знал точно, что именно изменилось. Казалось, его представителей было больше, чем обычно, а может, и меньше, а может, что-то изменилось в его униформе – им что, постирали лабораторные халаты? Он постоял там какое-то время, изучая комнату в поисках того, что было не так, но ничего не прояснилось.

Однако Мэтисон был прав – в Исследовательском Отделе были проблемы. Некогда он был объединён единой целью – выдержать требования проекта на средства этого актёра в обмен на время, финансирование и подопытных, необходимых для разработки его датчиков, но его единство распадалось.

Поначалу разногласия были мелкими – из-за униформы, из-за официальных должностей, из-за того, следует ли называть себя как группу, как-то конкретнее, чем Исследовательский Отдел. Ещё был вечно актуальный вопрос о том, как назвать датчики: некоторые считали, что их не следует как-то называть, пока не продвинется вперёд разработка, что они, возможно, ещё не знают, что создают, а другие считали, что их исследования окажутся в тупике, если технология останется безымянной, между тем, как некоторые предлагали возможные имена, а другие отметали эти имена, но не предлагали ничего своего, а в итоге кто-нибудь отмечал, сколько времени уже потрачено на этот пустой спор, и спрашивал, нельзя ли отложить это и пойти дальше?

Смотреть: Broadly встречается с автором «Рассказа служанки» Маргарет Этвуд:

Собранные данные были либо неоднозначными, либо чересчур однозначными. Были разногласия по поводу статистического анализа, формулирования гипотез, подходов к кодированию программного обеспечения, этические проблемы и тому подобное. Некоторые из подопытных реагировали на Внутренние Директивы непосредственно и чётко, в то время как у других, казалось, была более беспорядочная реакция. В момент отправки Внутренней Директивы, предназначенной для синтеза лимеренции, одна из женщин, нанятых на роль Девушки-Повседневности, тихо зарыдала. Мэтисон сообщил, что она после этого эксперимента сразу же ушла, что было совершенно нелогично – ту же Внутреннюю Директиву применили к Дженни во время Эксперимента по отношениям с Командой Близости, когда они с Куртом сидели одни в неосвещённой комнате под контролем инфракрасного излучения и при этом каждый из них пользовался небольшими устройствами, чтобы сообщать друг другу с помощью некоего подобия кода Морзе, на какой уровень физической близости соглашается. Хотя Дженни поначалу согласилась лишь поцеловать Курта, с приёмом Внутренней Директивы она дала ему согласие на всё, а спустя несколько мгновений нарушила Спецификацию поведения в рамках эксперимента по отношениям, требовавшую от неё молчания.

«Я в тебя влюблена», – крикнула она посреди эксперимента, на что Курт ничего не ответил, закончил и вышел из комнаты, оставив Дженни дрожащей и больной от любви. Она тут же была уволена, и её пришлось выпроваживать из здания двум членам Исследовательского Отдела.

«Здесь наверняка была какая-то ошибка», – сказала она в лифте, жутко спокойная – просто спросите его, он знает. Это другое». («Ей как будто промыли мозги», – сказал позднее один из исследователей другому. «Не называй это промывкой мозгов», – отреагировал этот исследователь, а другой поинтересовался, почему. «Просто звучит тупо, не называй это так».)

В вестибюле Дженни сомкнула колени, вжалась в угол и продержалась там несколько минут, а затем бросилась на папоротники в горшках, вырвала растения и забросила их на другой конец помещения, после чего выскочила из здания.

С тех пор весь Исследовательский Отдел больше обдумывал Внутренние Директивы. Возможно, ему нужно было полностью переписать код, предполагали некоторые, или задействовать процесс скрининга. Были предприняты попытки более тонких экспериментов – повышения чьей-то частоты сердечных сокращений, чтобы увидеть, как это повлияет на настроение женщины, снижения или повышения одного гормона крохотными шажками.

Инцидент Дженни, как его стали называть, упоминался часто, хотя своя его интерпретация была у каждого члена Исследовательского Отдела. Некоторые считали, что он доказывает эффективность Внутренних Директив в создании в человеке чувства с нуля, но другие были уверены, что Дженни наверняка уже влюбилась в Курта по собственному желанию, а Внутренняя Директива Лимеренции просто позволила раскрыть это чувство.

«Нельзя почувствовать то, чего не чувствуешь», – сказал наименее популярный исследователь, хоть он и был в меньшинстве.

«Чувства – это регулируемые данные, не таинственные, не неизмеримые, – сказал другой. – В этом вся суть наших исследований. Нельзя считать, будто бы человеческое чувство – это нечто большее, чем информация, электрические токи, управляемые в подходящих обстоятельствах».

«Я этого не говорил», – сказал наименее популярный исследователь.

«Ты сказал именно это. Я не это имел в виду».

«Мне придётся попросить тебя говорить только то, что ты хочешь сказать, и хотеть сказать то, что ты говоришь, находясь в лаборатории, – ясно?»

«Конечно. Это было ошибкой. Я не дам этому повториться». Наименее популярный исследователь уже давно надеялся, что однажды сможет открыть некую особую нейрохимическую реакцию, которая может происходить только в мозгу по-настоящему влюблённых людей. Он представлял себе, что это может быть похоже на зеркальные нейроны, но гораздо реже и сильнее, быть чем-то почти святым, хотя он никогда не стал бы употреблять такое слово в лаборатории и не осмеливался говорить кому-то о своём желании. Он был очень романтичным человеком и почти ничего не говорил. Он очень медленно завязывал себе шнурки.

На собраниях многие жаловались, что эксперименты стали чересчур осторожными, что результаты бессмысленны, что у исследования не будет направления, если никто не будет готов рисковать. Одна исследовательница, которая часто страдала от внезапных кровотечений из носа, тихо и медленно заговорила о своих страхах, связанных с тем, что Внутренние Директивы, возможно, откровенно неэтичны, что, возможно, средства не оправдывают… но этот несмелый голос перекрыл кто-то другой, убедив других обратиться против неё.

Начали образовываться фракции. Некоторые считали, что некоторые данные Девушек были настолько противоречивы, что этих Девушек следует отпустить, или что нужно выбросить материалы по ним, но другие считали, что сбор максимально обширной выборки данных может лишь помочь аналитической работе. Некоторые считали, что в симптомах, на которые жаловались некоторые из Девушек, виноваты Внутренние Директивы, но другие утверждали, что здесь слишком много факторов для установления причинно-следственной связи. Некоторые считали, что невежественные и эгоистичные идеи Курта для Экспериментов по отношениям не следует терпеть, а некоторые считали, что позволить ему думать, будто бы он имеет некое влияние, – это стратегический ход. Некоторые считали, что могут предложить некое заявление или открытие, способное хотя бы успокоить Курта, но большинство было уверено, что этого не будет никогда, что время их работы на исходе и закончится тогда, когда Курт осознает, что его цель – решить проблему любви – нереальна. Большинство считало, что Курт и Мэтисон хотя бы немного социопаты, но лишь несколько человек считало это проблемой.

Один из не-близнецов разрабатывал теорию – якобы мозг в состоянии лимеренции считает, что занимает два сознания, якобы при наступлении влюблённости в каком-то смысле временно снимаются ограничения бытия одним человеком, – но он боялся, что другие посчитают доказательства, которые он собрал, формируя эту теорию, странными, поэтому он просто продолжил тихо собирать свои данные.

Из-за Эшли как подопытной мнения исследователей разделились особенно сильно. Наименее популярному исследователю пришла в голову мысль провести исследование на её примере, что-то о взаимодействии любви и ненависти в мозге, что-то способное доказать, что сострадание мощнее гнева. Но другие отринули это как слишком сентиментальное, упрощающее. Физиологические состояния и биометрические показатели сострадания и гнева сильно отличаются у разных людей в динамике, а Эшли – всего один человек. Узнать из этого много было невозможно.

«Но это должно было быть всего лишь исследованием на отдельном примере, – заметил наименее популярный исследователь, – начальной точкой».

Другие задумались, как ему вообще разрешили присоединиться к Исследовательскому Отделу.

«Данные Эшли в состоянии покоя показали, что она изначально испытывала к Курту презрение, – продолжил он, – последовательную враждебность, совершенно никакого физического или эмоционального влечения к нему, а в заданиях она всегда должна была нападать на него, пилить его, встревать с ним в ссоры или драки. Что, если бы некая Внутренняя Директива могла успокоить её достаточно для того, чтобы ссоры с ним того не стоили?»

Противникам этой идеи было до того наплевать, что они даже не возразили, и наименее популярный исследователь на следующий день тайно начал серию экспериментов. Девушка-Злость подверглась Эксперименту по отношениям, в котором ей требовалось ворваться в спальню к Курту, когда тот просыпался, а затем постепенно осыпать его своей обувью, взятой в охапку, крича, что она знает, что он сделал, что ему лучше в точности рассказать ей, что произошло, что она догадается, если он солжёт, что, если он солжёт, всё станет хуже. Из их кабинета наименее популярный исследователь постепенно отправил ей Внутреннюю Директиву, предназначенную для имитации сострадания и доброты в долгих и хорошо построенных отношениях, но лента активности Эшли не изменилась так, как он этого ожидал. Она не смягчилась, не улыбнулась и не перестала вопить на Курта, а вместо этого стала громче, стала бросать обувь старательнее, дышать более беспорядочно. На той же неделе, во время Эксперимента по отношениям, в рамках которого Эшли словесно унижала Курта, наименее популярный исследователь обнаружил, что, чем больше он увеличивает у неё концентрацию Внутренней Директивы Сострадания, тем злее становятся её нападения, как будто несильная любовь к нему усилила её способность его оскорблять.

Во время интервью на той неделе Эшли сообщила о том, что её продолжает тошнить после каждого Эксперимента по отношениям, почти так, как будто она перебрала с кофеином, сказала она, но в остальном она была в порядке. Она не сообщила, что каждое утро просыпается с мыслью о лице Курта, с мыслью о малозаметных выражениях его лица, о том, как он произносит определённые слова, о том жёстком/мягком месте, где его шея встречается с подбородком. Она начала бездумно искать его снимки на телефоне GX (этой привычке она порой предавалась, ещё даже не выбравшись из постели, едва открыв глаза). В любое время дня она думала, без любви и без ненависти, о той родинке на правой стороне его шеи. Она задумывалась, где находится эта родинка именно в тот момент. Порой ей казалось, будто та её преследует – плоская и тёмная, идеально круглая. Уж насколько абсурдным, как она знала, было помешательство на такой вещи, а она постоянно о ней думала. О той грёбаной родинке.

Тем не менее, она всё равно была уверена, что его ненавидит, ненавидит его претенциозность, его тщеславие, злится, что он нанял всех этих женщин, ненавидела ту родинку, ненавидела шею под родинкой, ненавидела голос, выходивший из горла в этой шее. Но это не было похоже ни на какую ненависть из того, что она ощущала ранее. Она была радостной и всепоглощающей, маловероятной спутницей её дней. Он был всеми персонажами всех её снов, и порой он вырастал из стен, порой его образом были покрыты все поверхности, а порой ей непрестанно снилась одна лишь родинка.

В спортзале она чувствовала себя сильнее и быстрее, чувствовала, что её тело двигается с большей настойчивостью и силой. Однажды после обеда она случайно толкнула в плечо какого-то парня, который стоял слишком близко, пока она делала упражнения, и удар достаточно удивил его, чтобы он обо что-то споткнулся, упал на пол и разбил себе губу. Он вскочил обратно на ноги и повёл себя так, как будто был в порядке, хотя глаза у него были обалдевшие и круглые. Но Эшли перед ним даже не извинилась, безразличная к удовольствию или страданию кого-либо, кроме Курта. Хотя Внутренние Директивы и были синтетическими, даже синтетическая любовь, казалось, превращала её в чудовище.

Поедая димсам вместе с Вики на следующей неделе, Эшли постаралась вообще не говорить о GX, хотя в предыдущем месяце они потратили половину ужина на то, что болтали всякую ерунду о Курте. Но теперь что-то было иначе, и Эшли не хотелось увидеть, как будет выглядеть лицо Вики, когда она вспомнит о Курте. Она задумалась о том, что могут подразумевать эксперименты Вики; задумалась, не является ли её работа более или менее важной, чем работа Эшли, и как вообще можно измерить такую значимость, и она почувствовала, как ей скручивает желудок, а аппетит начисто пропадает, а тогда задумалась, почему вообще об этом думает. На задворках её сознания скакала, дразнясь, родинка.

«Что-то не так?» – спросила Вики, заметив полную тарелку Эшли, но она просто выдумала что-то о спортзале, о своей тренировке, о растянутой мышце, о расстройстве желудка.

«Ага, ты реально на себя не похожа», – сказала Вики, а Эшли в ответ кивнула; в ней текли постоянное «Нет» и постоянное «Да».

Какая же это опасность – любить, как это искажает человека изнутри, меняет все замки и теряет все ключи.

Следите за сообщениями Кэтрин Лейси на Twitter.

Отрывок взят из романа Кэтрин Лейси «ОТВЕТЫ» по договорённости с издательством Farrar, Straus and Giroux.