Радикальная левая теория о том, что у государства неограниченное количество денег

«Люди перенесли ужасную экономическую боль, и это привело к духовной смерти многих сообществ, – сказал мне Майерсон о местах, которые он посещает. Широко распространены зависимость от опиатов и самоубийства. – Нет никакой хорошо организованной платформы, на которой люди могли бы осмыслить свою боль, кроме правых ксенофобных инициатив».

Он утверждает, что крупнейшей конкуренткой его организации в борьбе за сердца и умы бедных индианцев является расистская группа под названием Традиционалистская рабочая партия. «Они организуются в том же направлении, что и мы – «эти олигархи тиранствуют и эксплуатируют нас, а нам нужны мир и процветание», – но разница в том, что они организуются на основе парадигмы дефицита, – разъяснил он. – Они говорят: «Ресурсов на всех не хватит, поэтому нам, белым людям, нужно держаться вместе и следить за тем, чтобы о нас заботились».

При этом, как говорит Майерсон: «Мы организуемся на основе такой ценности, как отсутствие дефицита, считая, что ресурсов хватит на всех, что мы все можем позволить себе свободу и достоинство».

В мейнстримной американской политике редко можно услышать фразу «ресурсов хватит на всех». Республиканцы особенно сильно критикуют социальное обеспечение и программы стимулирования, основываясь на том, что они увеличили бы дефицит федерального бюджета; некоторые выступали за радикальное законодательство, которое сильно урезало бы траты. Но порой прибегают к антидефицитным аргументам и демократы, как это было, когда республиканцы поддержали законопроект о сокращении налогов на 1,5 триллиона долларов. Смелые предложения, которые обошлись бы в огромные суммы, вроде «Medicare для всех» Берни Сандерса, регулярно высмеивают из-за потенциальной стоимости. Федеральное правительство, начиная с 1970 года, не получало дефицита бюджета в течении всего четырёх налоговых лет; в итоге государственный долг (сумма всех этих дефицитов) вырос до 20,6 триллиона долларов с копейками. В ответ на вопрос об этом от интервьюеров, проводящих опросы, большинство избирателей говорят, что в плане долга страна идёт по ложному пути, и хотят, чтобы этим вопросом занялся Конгресс.

Майерсона дефицит не волнует: «Мы самая богатая страна в истории стран, в истории богатства. Конечно, мы можем это себе позволить». Он отмечает, что никто вроде как не волнуется из-за цен, когда Конгресс увеличивает бюджет Пентагона или решает вторгнуться в какую-нибудь далёкую страну.

Оптимистичный настрой по отношению к государственным расходам ему обеспечило знакомство с современной теорией денег, экономической школой, утверждающей, что паниковать из-за дефицитов государственного бюджета незачем, это неуместный атавизм золотого стандарта. СТД приобретает всё большее влияние среди левых, обеспечивая таким прогрессивным личностям, как Майерсон, основание для веры в то, что высокие цены не должны мешать США реализовывать разнообразные социальные реформы вроде Medicare для всех.

Основной принцип современной теории денег представляется предельно очевидным: в фиатной валютной системе государство может печатать столько денег, сколько пожелает. Пока у страны есть возможность мобилизировать необходимые реальные ресурсы – трудовые ресурсы, машинное оборудование и сырьё, – она может предоставлять государственные услуги. Наш страх перед дефицитами, согласно СТД, исходит из глубоко неправильного понимания природы денег.

Что такое деньги, понимает любая пятилетка. Это то, что вы даёте милой тётеньке, прежде чем она даёт вам рожок с мороженым, – предмет с присущей ему ценностью, который можно обменивать на товары или услуги. Однако с точки зрения современной теории денег доллар – это всего лишь обязательство, выпускаемое правительством США, которое обещает принять его обратно при оплате налогов. Доллар у вас в кармане представляет собой долг федерального правительства перед вами. Деньги – это не шмат золота, а скорее долговая расписка.

В итоге это несколько метафизическое отличие получает огромные практические последствия. Это значит, что у федерального правительства, в отличие от нас с вами, не могут кончиться наличные. У него может кончиться то, что можно купить за деньги (что поднимет их цену и проявится в виде инфляции), а деньги не могут. Как сказал мне Сэм Леви, магистр-экономист, пишущий твиты под псевдонимом Deficit Owls: «У Macy’s не могут кончиться подарочные сертификаты Macy’s».

Этот аргумент особенно убедителен для тех, кто хочет, чтобы государство предоставляло гражданам больше услуг, и потенциально понятен неэкономистам. «Я ещё никогда не слышал более убедительного рассказа о том, как работают деньги, – признался мне Майерсон. – Я видел, как эти ребята спорили с совершенно разными людьми. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь взял над ними верх».

В лектории студенческого центра UMKC Стефани Келтон, высокая, телегеничная бывшая советница Берни Сандерса по экономическим вопросам, заявила воодушевлённым слушателям, что основная проблема американской экономики на сегодня – это «отсутствие совокупного спроса», приводящее к «хронической безработице». Иными словами, проблема Америки – не в неспособности что-то создавать (предложение), а в неспособности позволить себе купить всё, что мы можем создать (спрос). Наш производственный потенциал превышает нашу способность к потреблению.

«Государство может позволить себе оплатить любую программу, которую пожелает. Ему не нужно повышать налоги, – добавила Келтон. А поскольку этого не понимают ни левые, ни правые политики: – Дети голодают, а мосты не строят».

Эта точка зрения, хотя её и редко слышно в СМИ, не является особенно спорной в среде экономистов. Оксфордский экономист Саймон Рен-Льюис написал мне по электронной почте: «Большинство мейнстримных, незаидеологизированных экономистов согласились бы с тем, что США нужно больше инвестиций в инфраструктуру, а лучший способ это профинансировать – это государственные заимствования». Далее он сказал: «Большинство людей считает, что экономия – это мейнстримная макроэкономика, хотя это не так. Те, кто не выступает против экономии, ищут какую-то альтернативную теорию, и СТД им подходит».

Экономисты знают, как решить проблему полной и частичной безработицы, вызванной недостатком трат. Каждый учебник экономики для чайников признаёт, что правительство может увеличивать спрос по собственному желанию, либо сокращая налоги (позволяя частному сектору оставлять себе больше денег, которые он затем будет тратить), либо повышая траты напрямую (создавая доллары и вливая их в экономику посредством государственных расходов).

Проблема в том, что обе эти политики приведут к увеличению дефицита бюджета, а это большинство политиков считает чем-то плохим. Консерваторы боятся, что повышение государственных расходов «вытеснит» инвестиции частного сектора. Поборник СТД мог бы ответить, что вытеснение может произойти лишь в том случае, если экономика уже работает на полную мощность. Сегодня застывший уровень зарплат и низкие процентные ставки указывают на то, что у экономики ещё есть достаточно простора до инфляции.

Сторонники СТД действительно считают, что дефицитные траты могут приводить к инфляции, и считают это единственным недостатком повышения трат. Именно это случилось в 1960-е годы, когда Линдон Джонсон отказался повысить налоги для оплаты войны во Вьетнаме и его «великого общества» несмотря на то, что экономика частного сектора процветала. Результатом стало повышение инфляции в 1970-е годы, один из нескольких экономических факторов, приведших к избранию Рональда Рейгана.

Однако в последние 35 лет инфляция была пренебрежимо мала. Федеральный резерв регулярно не дотягивает до собственного целевого показателя инфляции в 2 процента с момента его принятия в 2012 году. В настоящее время более серьёзной угрозой для мировой экономики является дефляция. Тем, кто придерживается СТД, представляется очевидным, что нам нужно больше тратить, и досадно, что это понимает недостаточно людей.

Спортивный, загорелый 68-летний мультимиллионер, в настоящее время проживающий на острове Санта-Крус, чтобы платить меньше налогов, странно выглядит в роли представителя прогрессивного экономического движения. Как сказал мне его друг и партнёр по хеджевому фонду Санджив Шарма: «Уоррен скорее агностик от политики».

В детстве его очаровывали машины – их работа, починка, сборка. Мослер рассказал мне, что собирался изучать в университете инженерное дело, но переключился на экономику после того, как прошёл её курс и решил, что она гораздо легче. Выпустившись в 1971 году из Колумбийского университета, он поступил на работу в местный банк и быстро пошёл на повышение. Вскоре он переехал из Новой Англии на Уолл-стрит.

«Я смотрю на всё на элементарном уровне», – объяснил мне Мослер. Он немало потрудился над тем, чтобы объяснить, как именно Федеральный резерв и министерство финансов взаимодействуют с экономикой в целом. Ему хотелось понять, что происходит с балансами, когда министерство финансов взимает налоги, обменивает облигации, тратит и создаёт деньги. Он пришёл к выводу о том, что большинство людей понимает отношения между государством и частным сектором совершенно неправильно.

Большинство из нас полагает, что государство перед тратами должно взимать налоги, что оно, подобно нам с вами, должно зарабатывать деньги, прежде чем покупать товары. Если оно желает потратить больше, чем взимает в виде налогов (а так бывает почти всегда), то оно должно позаимствовать средства с долгового рынка. Но исследуя подробную отчётность государства по собственным тратам, Мослер понял, что расходы во всех случаях происходят первыми. Когда вам должно прийти социальное пособие, министерство финансов не желает узнавать, достаточно ли у него денег, чтобы его выплатить. Оно просто перечисляет эти деньги одним нажатием клавиши прямиком на ваш банковский счёт и одновременно списывает средства с собственного счёта, тем самым создавая деньги, которые вам платит, из ничего.

Когда вы платите налоги, тот же процесс проходит наоборот. Федеральное правительство снимает доллары с вашего счёта и вычитает ту же сумму из своего пассива, тем самым уничтожая деньги, которые вы только что ему выплатили. В отличие от домохозяйств, фирм или даже правительств штатов и местных органов власти, федеральное правительство имеет полномочия на создание долларов. Оно вводит деньги в экономику, когда тратится, и изымает их, взимая налоги. «Ничто не может помешать федеральному правительству создавать сколько угодно денег и кому-то их выплачивать», – заявил Алан Гринспен, тогдашний председатель ФРС, конгрессмену Полу Райану на слушании в 2005 году.

Рен-Льюис, оксфордский экономист, сказал мне, что СТД на самом деле не так радикальна, как кажется. «На мой взгляд, очень многое из того, что она говорит, является мейнстримом. Когда процентные ставки находятся у нижнего предела, её политика против экономии вполне мейнстримна, – заявил он. – Если брать основы этой теории, я бы сказал, что это довольно близко к кейнсианству 1970-х годов с добавлением очень современного понимания механизма создания денег банковского оборота». Келтон сказала мне, что СТД не пытается изменить траты и налогообложение государства, а просто описывает, как оно занимается ими уже сейчас.

Мослера его понимание денег привело к мысли: ни одно государство, печатающее валюту самостоятельно, не может стать банкротом. Эта мысль принесла ему миллионы.

В начале 1990-х годов у Италии были проблемы с высоким государственным долгом и низкими налогами; экономисты и биржевые брокеры боялись, что она идёт к коллапсу. Закономерно подскочила доходность итальянских государственных облигаций. Мослер признал, что Италию нельзя принудить к дефолту: она может напечатать столько лир, сколько ей нужно. (Дело было ещё до евро.) Он брал в итальянских банках кредиты в лирах со ставкой ниже, чем по итальянским государственным облигациям, а за полученные деньги скупил итальянский государственный долг, который продавали по заниженным ценам другие инвесторы. В течение следующих нескольких лет эти операции принесли ему и его клиентам более 100 миллионов долларов.

Уже после того Мослер захотел начать диалог с учёными-экономистами. Он написал в Гарвард, Принстон и Йель, излагая свой анализ платежей Федерального резерва и их невероятные последствия, но его проигнорировали. Однако затем он, пользуясь связями с Дональдом Рамсфелдом, добился возможности пообедать вместе с Артуром Лаффером (тем, что придумал кривую предложения Лаффера). Лаффер сказал Мослеру ничего не ждать от экономических факультетов университетов Лиги плюща. Однако есть такая странная неортодоксальная группа, которая называется пост-кейнсианцами, и она как раз может заинтересоваться.

Эти экономисты (среди которых были Рэнди Рэй, Билл Митчелл и Стефани Келтон) рассказали Мослеру о харталистах, группе экономистов начала 20 века, которые, как и Мослер, считали деньги долгом, создаваемым государством. (СТД иногда называют «неохартализмом».) Ещё одной предшественницей СТД является теория функциональных финансов Аббы Лернера. Лернер, британский экономист середины века, настаивал на том, что должностным лицам следует не обращать внимания на дефицит бюджета, а вместо этого сосредоточиться на поддержании достаточного спроса для обеспечения полного трудоустройства в экономике. При слишком высокой безработице государству следует либо больше тратить, либо взимать меньше налогов. При угрозе инфляции ему следует либо сократить расходы, либо увеличить налоги. Лернер, по мнению приверженцев СТД, не видел причин волноваться из-за величины дефицита государственного бюджета.

Мослер объяснил посткейнсианцам, что налогообложение и заимствования не финансируют государственных трат. Поначалу Келтон ему не верила. «Уоррен это всё рассказывает, и получается чёрт те что. Это совершенно противоречит всему, чему нас учили», – объяснила она мне. Она решила написать работу с опровержением теорий Мослера, но в итоге, внимательно рассмотрев механизмы взаимодействия Федерального резерва, министерства финансов и частной банковской системы, она к вящему своему удивлению пришла к выводу, что он прав. «Я ознакомилась со всеми исследованиями на эту тему, – рассказала она, – и пришла ровно к тому же, к чему пришёл Уоррен, только со множеством усложняющих деталей». Налоги и продажи облигаций действительно идут за тратами; их цель – не финансирование правительства, а изъятие денег из системы для того, чтобы она не перегрелась.

Хотя Мослер и не принадлежал к научной среде, его теории увязывались с определёнными работами экономистов. «В каком-то смысле Уоррен напомнил людям о том, что нам стоило бы знать раньше, – сказала она мне. – Он, конечно же, сделал свой оригинальный вклад, но он также напомнил нам о том, что было в литературе и было точно установлено 60, 80 лет назад, а мы просто забыли все эти уроки».

Келтон и Рэй познакомили Мослера с анализом секторальных балансов Уинна Годли, который указывает на то, что дефицит государственного бюджета не просто безвреден – он на самом деле полезен. Упрощая теории Годли, в каждой экономике есть два сектора: частный и государственный. Когда государство тратит больше, чем получает в виде налогов, у него появляется дефицит бюджета. А этот дефицит в государственном секторе неизбежно подразумевает профицит для частного сектора.

Келтон объяснила мне это так. Представьте себе, что я – всё государство, а вы – весь частный сектор. Я трачу 100 долларов, либо вступая в войну, либо чиня мосты, либо улучшая образование. Частный сектор выполняет работу, необходимую для достижения этих целей, а государство платит ему 100 долларов. Затем оно возвращает себе в виде налогов 90 долларов, оставив в руках частного сектора 10 долларов. Так у государства получается дефицит бюджета. Оно тратит больше, чем получает в виде налогов. Но у вас, то есть у частного сектора, есть 10 долларов, которых не было раньше. Для накопления средств частному сектору нужен дефицит государственного бюджета.

Хеджевому фонду Мослера эта теория принесла прибыль. В конце 1990-х годов практически все считали, что профицит бюджета Клинтона укрепляет экономику США. Однако Мослер понял, что профицит бюджета Клинтона означает, что государство изымает из частного сектора больше средств в виде налогов, чем вкладывает в траты. Мослер решил, что этот дефицит частного сектора (обратная сторона профицита государственного бюджета) неизбежно приведёт к рецессии, поэтому он поставил на то, что процентные ставки упадут (так и случилось в 2001 году), а его хеджевый фонд опять нагрел руки.

Одним из способов стимулирования трат является снижение налогов, особенно такое, которое пойдёт на пользу среднестатистическим американцам, а не 1 проценту самых богатых. «Снижение налогов для работающих обладает тем же финансовым эффектом, что и повышение зарплаты, – объяснила мне Келтон. – Когда ваш работодатель последний раз повышал вам зарплату?»

Хотя сторонники СТД поддержали бы практически любые налоговые стимулы, в том числе траты на инфраструктуру или снижение налогов, их излюбленной политикой является гарантирование рабочих мест, финансируемое на федеральном уровне и применяемое на локальном уровне. Всякому, кто желает работать, полный или неполный рабочий день, платили бы по 15 долларов в час за работу над проектами, признанными ценными в его местном сообществе. Это может подразумевать не только строительство дорог, но и уход за пожилыми людьми или работу в детских садах. При этом бы предоставлялись нужные услуги, а безработные могли бы найти работу.

«Это, – сказал Рэнди Рэй во время дискуссии на конференции, – крайне эффективная программа борьбы с бедностью». При полном рабочем дне такая работа приносила бы более 31 000 долларов в год, а этого достаточно, чтобы избавить от бедности семью из пяти человек. Рэй и Келтон во время дискуссии на конференции заявили, что эта программа создаст от 14 до 19 миллионов рабочих мест, увеличила бы ВВП на 500-600 миллиардов долларов и повысила бы инфляцию менее чем на 1 процент. Мослер называет её «программой временного трудоустройства», так как уверен в том, что дополнительный спрос, который создали бы эти федеральные траты, привёл бы к стремительному росту трудоустройства в частном секторе.

Спустя десять лет после финансового кризиса американская экономика по-прежнему пребывает в плачевном состоянии. Келтон называет её «мусорной экономикой». Хотя официальный уровень безработицы относительно низок, он скрывает длительную стагнацию заработных плат и огромное количество людей, которые перестали искать работу и не учитываются в статистике безработицы. Реальные медианные зарплаты сегодня ниже, чем были во время президентства Джимми Картера. Впервые за всю историю появилась вероятность того, что большинство американцев будет жить хуже своих родителей. Дональд Трамп победил в прошлом году по крайней мере отчасти потому, что признал: для многих из нас американская мечта мертва, а наша экономика – дерьмо.

СТД утверждает, что может это исправить и что для создания рабочих мест и построения лучшей Америки нужно лишь перестать волноваться из-за дефицитов государственного бюджета. «Люди всё время говорят, что государство живёт слишком дорого, не по средствам, – заметила Келтон. – Вовсе нет. Мы действительно живём не посредством – но слишком, слишком экономно».

Мослер утверждает, что политики одержимы дефицитом лишь потому, что им одержимы избиратели: «Мы создали электорат, который считает, что дефицит слишком велик и должен снизиться». Учёные, поддерживающие СТД, и левые активисты надеются, что, изменив мнение людей, смогут преобразить Америку. Мослер уверен, что, осознав выводы из СТД, забыть их невозможно. «Возврата попросту нет», – сказал он мне.

Майерсон настроен не столь оптимистично. Он не уверен, что выиграть в интеллектуальном споре будет достаточно. «Власть принадлежит миллиардерам, поэтому доминировать будет экономика, служащая их целям». Если бы СТД вышла в мейнстрим и повышение государственных расходов стало нормой, то власть и богатство частично ушли бы из рук правящего класса. Майерсон подозревает, что без борьбы этому не бывать. Он помнит, что сказали на конференции Энн Ларсон и Лора Ханна из организации Debt Collective: «СТД просачивания благ не будет. Она непременно будет зиждиться на организации людей».

Эта статья впервые появилась на VICE US.