Забытая снайперша, убившая 75 нацистов
The Red Army Soviet sniper Lyudmila Pavlyuchenko defends Sevastopol from the Nazis, on June 6, 1942. Her total confirmed kills during World War II was 309, including 36 enemy snipers. Photo credit: SeM/UIG via Getty Image

FYI.

This story is over 5 years old.

the vice reader

Забытая снайперша, убившая 75 нацистов

Прочтите отрывок из захватывающей книги нобелевской лауреатки Светланы Алексиевич, «У войны не женское лицо».

«У «женской» войны свои краски, свои запахи, свое освещение и свое пространство чувств, – пишет Светлана Алексиевич в начале своей великолепной нехудожественной книги «У войны не женское лицо» . – Там нет героев и невероятных подвигов, там есть просто люди, которые заняты нечеловеческим человеческим делом. И страдают там не только они (люди!), но и земля, и птицы, и деревья… Страдают они без слов, что еще страшнее».

Реклама

Книга Алексиевич, опубликованная на английском языке 25 июля – это мощный и глубоко эмоциональный документ этого страдания, дающий голоса женщинам, которые служили вместе со своими коллегами-мужчинами, а затем их просто сделали невидимыми сексистские общественные и бюрократические системы. «У войны не женское лицо», материал для которой был собран за 500 с лишним встреч с советскими ветеранами, стал дебютом родившейся в Украине бывшей журналистки, а затем было продано более 2 миллионов экземпляров его оригинального русскоязычного издания 1985 года.

Почти полностью женский хор свидетелей в книге живописует кошмарные образы с фронта: река, переполненная плавающими шапками мёртвых моряков; вокзал, полный безногих ампутантов-ветеранов, скачущих на руках; старушка в осаждённом Ленинграде, каждый день выплёскивающая из горшка кипяток, чтобы, когда придёт время, она смогла вылить его прямиком на головы нацистским захватчикам.


Смотрите на VICE: Женщины-бойцы Курдистана:


Опрошенные Алексиевич также рассказывают о своих различных травмах и печалях после войны. «Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет… – объясняет Валентина Павловна Чудаева, командир зенитного орудия. – А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины – победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами… У нас, скажу я вам, забрали победу. Тихонько выменяли ее на обычное женское счастье». И всё же в болезненных диалогах, к примеру, с Чудаевой, появляется некая надежда, или по крайней мере, исцеление, через спасительную силу литературы, свидетельства. «Страшно вспоминать, – говорит она, – но куда страшнее не вспоминать».

Реклама

В этом отрывке из книги Алексиевич (в 2015 году получившая Нобелевскую премию по литературе «за свои полифонические произведения»), рассказывает личную историю отмеченной наградами снайперши, зафиксировавшей 75 уничтоженных противников прежде, чем вернуться домой изменившейся женщиной в шрамах.

– Джеймс Йе, редактор по культуре

Автор фото – Маргарита Кабакова/любезно предоставлено Penguin Random House

«Не хочу вспоминать…»

Клавдия Григорьевна Крохина

Старший сержант, снайпер

«Первый раз страшно… Очень страшно…

Мы залегли, и я наблюдаю. И вот замечаю: один немец из окопа приподнялся. Я щелкнула, и он упал. И вот, знаете, меня всю затрясло, я слышала, как стучали мои кости. Стала плакать. Когда по мишеням стреляла – ничего, а тут: я – убила! Я! Убила какого-то незнакомого мне человека. Я ничего о нем не знаю, но я его убила.

Потом это прошло. И вот как…. Как это случилось… Мы уже наступали, шли мимо небольшого поселка. Кажется, на Украине. И там около дороги увидели барак или дом, невозможно было уже разобрать, это все горело, сгорело уже, одни черные камни остались. Фундамент… Многие девочки не подошли, а меня как потянуло… В этих углях мы нашли человеческие кости, среди них звездочки обгоревшие, это наши раненые или пленные сгорели. После этого, сколько я ни убивала, мне уже не было жалко. Как увидела эти черные звездочки…

…Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила словами: «Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь». Брат на фронте погиб.

Реклама

Мама плакала:

– Одинаково теперь – рожай девочек или мальчиков. Но он все-таки мужчина, он обязан был защищать Родину, а ты же девчонка. Об одном я Бога просила, если тебя изуродуют, то пусть лучше убьют. Все время ходила на станцию. К поездам. Однажды увидела там военную девушку с обгоревшим лицом… Вздрогнула – ты! Я за нее тоже потом молилась.

У нас недалеко от дома, а родом я из Челябинской области, так у нас там велись какие-то рудные разработки. Как только начинались взрывы, а это происходило всегда почему-то ночью, я моментально вскакивала с кровати и первым делом хватала шинель – и бежать, мне надо было скорее куда-то бежать. Мама меня схватит, прижмет к себе и уговаривает: «Проснись – проснись. Война кончилась. Ты – дома». Я приходила в сознание от ее слов: «Я – твоя мама. Мама…» Говорила она тихо. Тихо… Громкие слова меня пугали…»

В комнате тепло, но Клавдия Григорьевна укутывается в тяжелый шерстяной плед – ей холодно. Продолжает:

«Быстро стали солдатами… Знаете, не было особенно времени думать. Переживать свои чувства…

Наши разведчики взяли в плен одного немецкого офицера, и он был крайне удивлен, что в его расположении выбито много солдат и все ранения только в голову. Почти в одно и то же место. Простой, повторял он, стрелок не способен сделать столько попаданий в голову. Так точно. «Покажите, – попросил, – мне этого стрелка, который столько моих солдат убил. Я большое пополнение получал, и каждый день до десяти человек выбывало». Командир полка отвечает: «К сожалению, не могу показать, это была девушка-снайпер, но она погибла». Это была Саша Шляхова. Она погибла в снайперском поединке. И что ее подвело – это красный шарф. Она очень любила этот шарф. А красный шарф на снегу заметен, демаскировка. И вот когда немецкий офицер услышал, что это девушка, он был потрясен, не знал, как реагировать. Он долго молчал. На последнем допросе перед тем, как его отправили в Москву (оказалось – важная птица!) признался: «Мне никогда не приходилось воевать с женщинами. Вы все красивые… А наша пропаганда утверждает, что в Красной армии воюют не женщины, а гермафродиты…». Так ничего и не понял. Да… Не забыть…

Реклама

Мы ходили парами, одной от темна до темна сидеть тяжело, глаза устают, слезятся, рук не чувствуешь, всё тело от напряжения немеет. Весной особенно трудно. Снег, он под тобой тает, ты – в воде целый день. Плаваешь, а, бывает, что и примерзнешь к земле. Только забрезжит рассвет – выходили и с наступлением темноты возвращались с передовой. Двенадцать, а то и больше часов лежали в снегу или забирались на верхушку дерева, на крышу сарая или разрушенного дома и там маскировались, чтобы никто не заметил, где мы, откуда ведем наблюдение. Старались как можно ближе найти позицию: семьсот-восемьсот, а то и пятьсот метров нас отделяло от траншей, в которых сидели немцы. Ранним утром даже их речь была слышна. Смех.

«Я ничего о нём не знаю, но я его убила».

Не знаю, почему мы не боялись… Сейчас не понимаю… Наступали, очень быстро наступали… И выдохлись, обеспечение от нас отстало: кончились боеприпасы, вышли продукты, кухню, и ту разбило снарядом. Третьи сутки сидели на сухарях, языки все ободрали так, что не могли ими ворочать. Мою напарницу убили, я с «новенькой» шла на передовую. И вдруг видим, на «нейтралке» жеребенок. Такой красивый, хвост у него пушистый. Гуляет себе спокойно, как будто ничего нет, никакой войны. И немцы, слышим, зашумели, его увидели. Наши солдаты тоже переговариваются:

– Уйдет. А супчик был бы…

– Из автомата на таком расстоянии не достать.

Увидели нас:

– Снайперы идут. Они его сейчас… Давай, девчата!

Реклама

Я и подумать не успела, по привычке прицелилась и выстрелила. У жеребенка ноги подогнулись, свалился на бок. Мне показалось, может, это уже галлюцинация, но мне показалось, что он тоненько-тоненько заржал.

Это потом до меня дошло: зачем я это сделала? Такой красивый, а я его убила, я его в суп! За спиной слышу, кто-то всхлипывает. Оглянулась, а это «новенькая».

– Чего ты? – спрашиваю.

– Жеребеночка жалко, – полные глаза слез.

– Ах-ах, какая тонкая натура! А мы все три дня голодные. Жалко потому, что еще никого не хоронила. Попробуй прошагать за день тридцать километров с полным снаряжением, да еще голодной. Сначала фрицев надо выгнать, а потом переживать будем. Жалеть будем. Потом… Понимаешь, потом…

Советские снайперши Красной Армии собрались перед отъездом на фронт в 1943 году. Фото сделано: Красюцкий/ AFP Photo / Getty Images

Смотрю на солдат, они же вот только меня подзадоривали, кричали. Просили. Вот только… Несколько минут назад… Никто на меня не смотрит, будто меня не замечают, каждый уткнулся и своим делом занимается. Курят, копают… Кто-то что-то точит… А мне как хочешь, так и будь. Садись и плачь. Реви! Будто я живодерка какая-то, мне кого хочешь убить ничего не стоит. А я с детства все живое любила. У нас – я уже в школу ходила – корова заболела, и ее прирезали. Я два дня плакала. Не утихала. А тут – бац! – и пальнула по беззащитному жеребенку. И можно сказать… За два года первого жеребенка увидела…

Вечером несут ужин. Повара: «Ну молодец, снайпер! Сегодня мясо в котле есть». Поставили нам котелки и пошли. А девчонки мои сидят, к ужину не притрагиваются. Я поняла, в чем дело – в слезы и вон из землянки… Девчонки за мной, стали меня в один голос утешать. Быстро расхватали свои котелки и давай хлебать…

Реклама

Да, такой случай… Да… Не забыть…

Ночью у нас, конечно, разговоры. О чем мы говорили? Конечно, о доме, каждый о маме своей рассказывал, у кого отец или братья воевали. И о том, кем мы будем после войны. Как выйдем замуж, и будут ли мужья нас любить. Командир смеялся:

– Эх, девки! Всем вы хороши, но после войны побоятся на вас жениться. Рука меткая, тарелкой пустишь в лоб и убьешь.

Я мужа на войне встретила, в одном полку служили. У него два ранения, контузия. Он войну от начала до конца прошел, и потом всю жизнь был военным. Ему не надо объяснять, что такое – война? Откуда я вернулась? Какая? Если я говорю на повышенных тонах, он или не заметит, или отмолчится. А я ему прощаю. Тоже научилась. Двоих детей вырастили, они окончили институты. Сын и дочка.

«В этих углях мы нашли человеческие кости, среди них звездочки обгоревшие, это наши раненые или пленные сгорели. После этого, сколько я ни убивала, мне уже не было жалко. Как увидела эти черные звездочки…»

А что вам еще расскажу… Ну, демобилизовали меня, приехала я в Москву. А от Москвы к нам еще ехать и несколько километров идти пешком. Это сейчас там метро, а тогда были старые вишневые сады, глубокие овраги. Один овраг очень большой, мне через него надо перейти. А уже стемнело, пока я добралась. Конечно, я через этот овраг боялась идти. Стою и не знаю, как поступить: то ли мне возвращаться и ждать рассвета, то ли набраться храбрости и – рискнуть. Сейчас вспомнить, так смешно: фронт позади, чего только не повидала: и трупов, и разного, а тут овраг перейти страшно. Я до сих пор помню запах трупов, смешанный с запахом махорки… Но так девчонкой и осталась. В вагоне, когда ехали… Возвращались уже из Германии домой… Мышь у кого-то из рюкзака выскочила, так все наши девчонки как повскакивают, те, что на верхних полках, кубарем оттуда, пищат. А был с нами капитан, он удивлялся: «У каждой орден, а мышей боитесь».

Реклама

На мое счастье, показалась грузовая машина. Я думаю: проголосую .

Машина остановилась.

– Мне до Дьяковского, – кричу.

– И мне до Дьяковского, – открывает дверцу молодой парень.

Я – в кабину, он – мой чемодан в кузов, и поехали. Видит, что на мне форма, награды. Спрашивает:

– Сколько немцев убила?

Я ему отвечаю:

– Семьдесят пять.

Он немного со смешком:

– Врешь, может, и в глаза ни одного не видела?

А я тут его признала:

– Колька Чижов? Ты ли это? Помнишь, я тебе красный галстук повязывала?

Одно время до войны я работала в своей школе пионервожатой. [Примечание редактора: Всесоюзная пионерская организация для советских детей от десяти до пятнадцати лет была основана в 1922 году. Она походила на скаутские организации на Западе.]

– Маруська, ты?

– Я…

– Правда? – затормозил машину.

– До дому-то довези, что же ты посреди дороги тормозишь? – У меня на глазах слезы. И вижу, что у него тоже. Такая встреча!

К дому подъехали, он бежит с чемоданом к моей матери, танцует по двору с этим чемоданом:

– Скорее, я вам дочку привез

Не забыть… Ну-у-у… Ну, как такое забыть?

Советский снайпер Красной Армии Люба Макарова на сборах 3-й ударной армии на Калининском фронте в 1943 году. Фото сделано: Озерский/ AFP / Getty Images

Вернулась, и все надо было начинать сначала. В туфлях училась ходить, на фронте же три года в сапогах. Привыкли к ремням, всегда подтянутые, казалось, что теперь одежда на нас мешком висит, неловко как-то себя чувствуешь. С ужасом смотрела на юбку… На платье… Мы же все время на фронте в брюках, вечером их постираешь, под себя положишь, ляжешь, считай, выутюженные. Правда, не совсем сухие, и на морозе коркой покрывались. Как в юбке научиться ходить? Ноги как будто спутанные. Идешь в гражданском платье, в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать. Привыкли: паек, на всем государственном, и приходишь в хлебный магазин, берешь хлеб, сколько тебе нужно, и забываешь расплатиться. Продавщица, она уже тебя знает, понимает, в чем дело, и стесняется напомнить, а ты не заплатила, взяла и пошла. Потом тебе уже совестно, на другой день извиняешься, берешь что-то другое и расплачиваешься за все сразу. Надо было наново учиться всему обычному. Вспомнить обычную жизнь. Нормальную! С кем поделиться? Прибежишь к соседке… К маме…

Реклама

Я что еще думаю… Вот послушайте. Сколько была война? Четыре года. Очень долго… Ни птиц, ни цветов не помню. Они, конечно, были, но я их не помню. Да-да… Странно, правда? Разве могут быть цветными фильмы о войне? Там все черное. Только у крови другой цвет, одна кровь красная…


Смотрите Desus and Mero на VICELAND: Нормально ли врезать нацисту?


Мы совсем недавно, всего лет восемь назад, нашу Машеньку Алхимову нашли. Ранило командира артдивизиона, она поползла его спасти. Впереди разорвался снаряд… Прямо перед ней… Командир погиб, к нему она доползти не успела, и ей обе ноги искромсало, да так, что мы с трудом ее перевязали. Намучились. И так, и этак пробовали. Несли на носилках в медсанбат, а она просила: "Девочки, пристрелите… Я не хочу такая жить…". Так просила и молила… Так! Отправили ее в госпиталь, а сами дальше пошли, в наступление. Когда стали искать… След ее уже затерялся. Мы не знали, где она, что с ней? Много лет… Куда только не писали, никто положительного ответа не давал. Помогли нам следопыты 73-й школы города Москвы. Эти мальчики, эти девочки… Они нашли ее через тридцать лет после войны, нашли в доме инвалидов, где-то на Алтае. Очень далеко. Все эти годы она по интернатам для инвалидов, по госпиталям кочевала, ее десятки раз оперировали. Она матери своей даже не призналась, что живая… От всех спряталась…

Мы ее привезли на нашу встречу. В слезах все выкупались. Потом свели с матерью… Через тридцать с лишним лет они встретились… Мать чуть с ума не сошла: «Какое счастье, что мое сердце от горя раньше не разорвалось. Какое счастье!». А Машенька повторяла: «Теперь мне не страшно встретиться. Я уже старая». Да… Короче… Это и есть война…

Помню, лежу ночью в землянке. Не сплю. Где-то артиллерия работает. Наши постреливают… И так не хочется умирать… Я клятву дала, воинскую клятву, если надо, отдам жизнь, но так не хочется умирать. Оттуда даже если живой вернешься, душа болеть будет. Теперь думаю: лучше бы в ногу или в руку ранило, пусть бы тело болело. А то душа… Очень больно. Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила… Я подросла на десять сантиметров…».

На прощание неловко протянет ко мне горячие руки и обнимет: «Прости…»

Из книги Светланы Алексиевич «У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО», опубликованная на английском языке в июле 2017 года издательством Random House, подразделением Penguin Random House LLC . Авторское право © 2017 Светлана Алексиевич . Все права защищены.