"Глубокое проникновение" Егора Софронова

В фотономере VICE опубликованы фотографии из серии Егора Софронова «Глубокое проникновение». О том, какие истории скрываются за этими фотографиями и чем якутский хардкор лучше американского – в одноименном эссе Егора.

За окном +30*C. В небольшом зале с бирюзовыми и зеркальными стенами, похожем на комнату для кружков и занятий танцами с детьми, не менее +40*C. По стенам стекают капли испарившегося пота и дурного запаха изо рта. Грохочет оглушительная музыка, отдающаяся на главной улице города, проспекте им. В.И. Ленина, противным жужжанием. Музыку играют четыре парня с гитарами в бейсболках, шортах, кедах и майках с названиями хеви-металл групп. Внешность каждого - будто нелепая карикатура на Труса, Балбеса и Бывалого из Юго-Восточной Азии. Потные до нитки якуты, обгоревшие на палящем северном солнце. Они скалят кривые и несвежие зубы в зал, где вертится месиво из человеческих тел. Если глубоко вдохнуть и перестать вертеть головой, в нём можно различить ходящего по головам скейтера с ирокезом, плавающую на руках толпы кудрявую школьницу с обольстительной фигурой и пьяного в дерьмину мальчишку в косухе и бандане «Король и шут».

Небольшой зал на втором этаже обшарпанного здания 1950-х годов в центре города принадлежит общественной организации помощи неблагополучной молодёжи (то есть, гопникам). Прибыль с входных билетов, которые стоят сто рублей, пойдёт на помощь детям, больным раком. В зале раздают отксеренные листовки. Автобусные остановки и фонарные столбы города уклеены размноженной афишой, нарисованной шариковой ручкой - криво, но старательно. Закрытый двор здания, как и бирюзовый зал, наполнен подростками. Они злоупотребляют напитками и нескладно галдят, тут же блюют и ходят в туалет, неуклюже целуются и, возможно, впервые пробуют наркотики и теряют девственность. Это - якутский панк-рок.

Якутск - маленький и удалённый город в Северо-Восточной Сибири, куда кроме как самолётом никак не добраться. Билеты стоят пятнадцать тысяч рублей, лететь из Москвы туда шесть часов – столько же, сколько из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. По железной дороге - больше недели по Транссибу, и, пожалуй, ещё дороже. Я безумцев, предпринявших подобное приключение на поезде, не знаю. Находится городок в этнически смешанной провинции, где, благодаря резко-континентальному климату, зимой -50*, а летом жара за +30*. Этим летом был побит рекорд в +40*. Среда эта почти полностью отрезана, тамошние ребята Москву иронично называют "материк". Интернет там, как и дороги, херовейший. Заезжие гастролёры кроме самых мейнстримовых исполнителей вроде Филиппа Киркорова или Тимати туда не доезжают.

Я там родился и вырос. Многочисленная молодёжь уже пару десятилетий от холодов и сырьевой бюрократии делает ноги - в Западную Россию или в Китайскую Народную Республику (которая ближе, дешевле и, по мнениям, сплошная перспектива). Я один из таких, и перебрался несколько лет назад в Москву. Те чуваки, которые там остаются и не обзаводятся семьями и конторскими назначения в двадцать один год, погружаются в пьянство, говнопанк и козявочный металл в гаражах и старых ДК.

"Когда ты живёшь в маленьком городе круглый год: из двенадцати месяцев семь или восемь месяцев тут хуёвая погода, то, соответственно, у тебя хуёвое настроение, а от хуёвого настроения и позитивно мыслить тяжело," - заключает в интервью по телефону из Таиланда Лёня Толстяков, мой друг, вернувшийся на родину после получения диплома от института инженеров железнодорожного транспорта в Новосибирске, крупном промышленном городе на Западе Сибири. Теперь он - очкастый завотдела в местном университете, водит подержанный японский автомобиль и потихоньку отращивает пивной животик.

Приехав однажды на летние каникулы, я пошёл на концерт рок-группы, в которой Лёня пел и играл на бас-гитаре, и был просто ошарашен. Он проходил в тёмном баре с невзрачным названием "Гараж" на окраине у речного порта. Тем не менее, по заряду и "трушности" это было самое передовое место на планете. В глубине зала с пивом за столиками сидели пузатые байкеры и скучали. Но по сцене прошла шаровая молния, вызвавшая у присутствующей молодёжи приступы эпилепсии и оргазмы одновременно. Они бились и крутились под быструю и хлёсткую гитарную музыку. В тот вечер августа 2008, когда страна была в шоке от только что случившейся войны с Грузией, выступали быстрые панки «Ваки Бо», «Горе Проигравшим», поп-панки «Хеппи Чак» и даже ска на якутском языке, группа «Фрозен Ист».

Лет пять назад всё понеслось: Лёня Толстяков и его дружки создали группы, замутили концерты, на которых синие ниферы стали прыгать со сцены и бегать по кругу в шаманском танце.
Несколько парней, благодаря доступу к сети и неистраченному на женщин энтузиазму, обустроили там местную панк-рок сцену совершенно особенного свойства, не похожую на то, что было раньше. Они импортировали субкультуру из Москвы, которая импортировала её с Запада. Таким образом, она дважды преломилась - а уже на месте перемешалась с никуда не девшимся говнопанком, металлом и местными обычаями вроде дать в морду прохожему. Клич "Хой!" по-прежнему звучит здесь часто и в полный голос. Визуальная обвязка, языковые формы, жаргон, равно как и наполнение смыслами получаются в итоге весьма своеобычные.

Ребята эти, Лёня и компания, жутко бухают: пьют дешёвое пиво из больших пластиковых бутылок и обнимают унитаз. Двое, Дима Айди и Дима Азгар, борются с говном: они работают на станции очистки канализационного стока в реку Лену, шестую по величине реку в мире, которая ежегодно весной смывает в океан несколько несчастливых населённых пунктов. Из очищенных отходов получают удобрения. В обеденный перерыв оба Димы заваривают себе доширак. Правда, один из них, Азгар, недавно женился на коллеге и теперь носит на работу пластиковый контейнер со стряпнёй и бутербродами. Оба неискоренимо пахнут "работой."

Третий, Толя Чиряй - двадцатилетний потомственный алкаш. Он барабанит быстрее и лучше любого за Уральскими горами, поэтому все группы хотят его к себе. К тому же с ним можно репетировать в актовом зале гимназии якутского языка, директор которой - его отец. А дед его был коммунистическим боссом Якутии при Брежневе. В честь него даже названа одна из центральных улиц - Чиряева. Толя этим очень гордится и на каждой пьянке колотит себя по этому поводу в грудь. Из-за его внушительной комплекции может показаться, что он готов поколотить и грудь соседа, но лицо его, тучное, покрытое испариной, расплылось в вечной добряцкой, умиротворённой ухмылке, что невольно заставляет улыбаться в ответ.
Другой, Миша - робкий заикающийся евангелист, который слушает христианский хардкор из южных штатов. Про таких говорят: "Мухи не обидит." Военкомат в прошлом году отправил его, деревенского, в тайгу -служить в армии. Он вернулся оттуда едва узнаваемым - широкоплечим, щекастым, с серым ёжиком на голове вместо косой чёрной чёлки.
В общем, это ребята от сохи, как Юра Хой. Для этих парней сквоты, «Студия 54», CBGB и минет в туалете ночного клуба - понятия из совершенно иной галактики. Там нет кровосмесительного союза с богемой и хипстерами как в Москве или, блядь, Уильямсбурге.

За ними потянулась вся молодёжь: скейтеры, металлисты и эмо. Залы наполнились миловидными старшеклассницами и первокурсницами. И вот уже они короли и локальные заводилы. Азгар получает интернет-премию как самый сексуальный рок-музыкант города. Лёня, всегда бывший обходительным донжуаном, имеет всё больший успех у женщин. Даже Диму Айди, солиста «Ваки Бо» знает весь город, хотя он нелюдимый и угрюмый сардоник, до сих пор тяжело переживающий разрыв со своей невестой. Четыре года назад она сбежала от него в Нью-Йорк работать стриптизёршей для биржевых маклеров в Даунтауне, а в итоге вышла замуж за гота по фамилии Борски и живёт с ним в подвале в Дувре, Нью Джерси. Дима не говорит об этом, и даже не хочется спрашивать. В музыке он словно даёт своим переживаниям выход, под ураганно скоростной бит и грязный рык электрогитары он на исходе связок кричит и визжит, выплёскивая свои агрессивные стихи как социальную насмешку и комментарий. На концертах в перерывах между песнями, как это заведено, он толкает речи - бурчит резкие, безжалостные слова. Например, на одном из первых концертов «Ваки Бо» он подначивал к танцам стоящую в зале публику: "Чё встали как говно?!"

Его воззвания не были оставлены без внимания. За несколько лет было сделано немало, в этом не сомневается Лёня Толстяков. "Мы просто хотели играть музыку. У всех также: я думаю, когда в Америке в восьмидесятых годах начинали играть подобную музыку и делать концерты, они просто хотели играть. Первый концерт был в байкерском баре. До этого, как мы собрались все: «Всёнаоборот», «Подснежники», «Ваки Бо», играли в разных местах - и в гаражах, и полуподвалах непонятных, в клубах репетировали. Парень из группы «Всёнаоборот», зовут его Эроген, договорился о чисто панковском концерте в этом баре, и это был исторический такой вечер. Я помню, что там десять человек крутили сёркл-пит, и было достаточно скупо, а сейчас, на последнем концерте, на котором я был, там таких далеко уже не десять, очень много ребят. В отзывах вон пишут «полная дичь»."

На вопрос о том, насколько хорошим он видит будущее якутских панков, Лёня даёт неуверенный ответ: "В Якутии, я считаю, очень много талантливых ребят с нормальной башкой на плечах. Но очень многие уезжают за пределы, и я иной раз думаю, что если бы все они остались в городе, то на какой-то момент мы могли бы сделать офигенно всё вместе, и намного больше. К сожалению, все мои друзья, и ты тоже, находятся в других городах: у нас есть крутые кадры, но пока что они за пределами нашей якутской Якутии. А здесь, где я нахожусь, в Таиланде, заебато."

Я уверен, что и у якутского панк-рока всё будет заебато.