Я забыл, что был беженцем

Я забыл, что был беженцем.

Я живу в США с трёх лет. Именно здесь я вырос, выучился, построил карьеру и жизнь. Думаю, я американец в полном смысле этого слова.

Но лишь недавно, когда политический климат стал жарче, а разговоры об ограничении въезда беженцев и полном запрете на въезд для некоторых из них стали реальностью, я невольно вспомнил, что почти 60 лет назад приехал в эту страну беженцем.

В 1961 году мы с отцом и матерью сбежали из Гаваны после того, как США открыли двери для кубинцев, бегущих от коммунизма из-за кубинской революции 1959 года. Мы оставили почти всё своё имущество и сели на самолёт до Майами всего с одним чемоданом – больше одной семье взять не разрешалось.

Мы были среди почти 500,000 кубинцев, въехавших в США в качестве беженцев с 1959 по 1973 год и воспользовавшихся гуманными политическими мерами вроде Программы помощи кубинским беженцам (CRA), созданной согласно указу президента Джона Ф. Кеннеди в 1961 году.

Мои воспоминания о первых нескольких годах в США обрывочны, поскольку я был очень маленьким. Мы сначала жили у сестры моей матери в Бетесде, что в штате Мэриленд, а затем пожили в нескольких разных жилищах в Нью-Йорке – в квартире на цокольном этаже в Джамейке (в Квинсе), и во многоквартирном доме на 137-й улице и на Бродвее, а в итоге обосновались в манхэттенском Чайнатауне.

Для моих родителей жизнь в Америке разительно отличалась от жизни на Кубе, где они жили в комфорте до самой революции. Мой отец управлял китайским продуктовым рынком, который основал его отец, а моя мать была домохозяйкой. Они часто говорили, как сильно любят музыку, искусства, еду Кубы и тепло её людей. Всё это изменилось после Кастро. В Америке им пришлось начать жизнь с нуля при ограниченных средствах, имея мало друзей и родных.

Моя мать, которая происходила из богатой гонконгской семьи и когда-то планировала стать медсестрой, смогла найти работу лишь швеёй в потогонке, изготавливавшей одежду. Она работала пять дней в неделю по 12 часов в день. Я помню, как каждый день вместе с другими детьми после школы шёл на «фабрику» и играл под машинками и в тележках для одежды, ожидая, когда закончится долгий рабочий день наших матерей. Шум от швейных машинок был настолько громким, что, возможно, именно из-за него много лет спустя в барабанной перепонке у моей матери обнаружили дыру. В конце каждого дня мать несла меня шесть лестничных пролётов до нашей квартиры. Как и почти 20,000 китайских иммигранток, работавших к 1980 году на швейных предприятиях Чайнатауна, она состояла в Международном профсоюзе работниц, обеспечившем мою семью важнейшими льготами.

Пока моя мать гнула спину на швейном производстве, мой отец первые девять лет, которые мы прожили в Нью-Йорке, подолгу работал в китайских ресторанах. Помнится, отца я видел редко, потому что он уходил до того, как я вставал, и возвращался домой после того, как я ложился спать. С помощью друга с Кубы он в конце концов в 1970 году открыл собственный ресторан в Вашингтон-Хайтс. Это был один из первых кубинско-китайских ресторанов в городе (там, скажем, подавали жареные бананы с дамплингами. Эта новая кухня какое-то время была довольно популярна в Нью-Йорке благодаря немалому китайскому сообществу на Кубе, эмигрировавшему после Кастро. Благодаря её успеху мой отец в итоге открыл сеть из 11 ресторанов по всей стране, в том числе в Вашингтоне, Бостоне, Майами, Роли, Чикаго и Лос-Анджелесе. Даже тогда я редко его видел. Он либо работал весь день в Нью-Йорке, либо по нескольку месяцев кряду проводил в каком-то другом своём ресторане. Моя мать вышла на пенсию в 1983 году, когда у неё обнаружили рак груди и она прошла радикальную мастэктомию, а мой отец вышел на пенсию, продав свой бизнес в 1997 году.

Благодаря бесконечному тяжкому труду родителей я смог поступить в университет. Нам, как и большинству детей азиатского происхождения, говорили, что, если мы не будем преуспевать в школе, то никогда не пробьёмся в Америке. Я каменел, когда получал пятёрку с минусом, потому что это «кол по-азиатски». Ни один из моих родителей не учился в университете, так что это стало для меня ещё важнее. Я поступил в Школу дизайна Парсонс, которая позволила мне начать долгую и успешную карьеру в мире маркетинга и коммуникаций.

По иронии судьбы последние десять лет я проработал в музее, посвящённом освещению истории иммиграции в Америку через личные истории иммигрантских семей, живших в нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде. Я каждый день размышляю о параллелях, которые музей проводит между иммигрантами, приехавшими сюда в середине 19 века, и полученным моей семьёй личным опытом приспособления к новой культуре и языку и построения новой жизни практически из ничего. Мои родители часто обсуждали, какой была бы жизнь, если бы мы так и не уехали с Кубы. Они никогда не забывали о возможности, предоставленной Америкой в час великой нужды.

Но что случится с такими семьями, как моя, которые сталкиваются с угнетением сегодня?

Во времена, когда по всему миру в кризисных зонах бедствует больше перемещённых лиц, чем когда-либо, Белый дом в октябре ввёл дополнительные барьеры для беженцев, стремящихся переселиться в США. Это помимо плана Дональда Трампа сократить количество беженцев, въезжающих в страну в год, до 45 000, а это менее половины от показателя, предлагавшегося предыдущими администрациями, и самый низкий уровень, предложенный какой-либо администрацией, с 1980 года.

Какой будет цена этого шага? Во-первых, такие истории, как моя, будут становится всё большей редкостью. Уж чему-чему учит нас история моей семьи, так это тому, что Америка становится сильнее, привлекая беженцев, а не отгораживаясь от них. Предоставляя тихую гавань и возможности людям, бегущим от войны, терроризма, угнетения и тирании, Америка преподаёт миру мощный урок о важности прав человека; именно эта позиция не одно поколение делала её маяком надежды для людей по всему миру. Недавнее правительственное исследование показало, что с 2005 по 2014 год беженцы принесли американской экономике 63 миллиарда долларов чистой выгоды. Также они обеспечивают нашей стране безмерное разнообразие, инновационный потенциал и культурное богатство.

В каком-то лагере беженцев где-то на свете есть такая семья, как моя, мечтающая о лучшей жизни в Америке. США могут дать ещё одному мальчишке возможность забыть о страхе перед бегством с родины и считать себя лишь американцем. Но для этого Америка должна открыть двери, а не закрыть их.

Дэвид Энг – вице-президент по маркетингу и коммуникациям Дома-музея Нижнего Ист-Сайда. Основанный в 1988 году Дом-музей рассказывает историю иммиграции в Америку через личные истории иммигрантских семей, позволяя посетителям увидеть эмиграцию как важнейшую силу, формирующую культуру, экономику и общество страны. В 2016 году Дом-музей радушно принял более 238,000 посетителей, в том числе 55,000 учащихся и студентов.