Девочки Кремниевой долины: взросление девочки среди элиты

Будучи девочкой-подростком, которая росла посреди Кремниевой долины до кризиса у родителей, работающих в науке и технике, я понятия не имела о существовании гендерной дискриминации, особенно в отношении не-белых женщин, в технической индустрии. И, как я недавно выяснила, мои одноклассницы из старшей школы тоже понятия не имели.

К тому времени, как мои одноклассники из выпуска 2002-2012 годов начали работать полный рабочий день в таких компаниях, как Facebook и Google, все они знали о существовании сексизма в Кремниевой долине. Они узнали о нём из групповых дискуссий о женщинах в точных науках, а также из газетных материалов о разнице в зарплатах и сексуальных домогательствах. Однако, хотя некоторые из них признавали случаи непрошенных знаков внимания, беспокойство из-за разницы в зарплате и сложность нахождения женщины-наставницы, большинству из них казалось, что на них никак не воздействуют препятствия, предстающие перед женщинами в технической индустрии. Их уверенность как в самих себе, так и в меритократической репутации Кремниевой долины была непоколебима.

Привилегированное воспитание высокообразованных родителей (в том числе матерей), работающих в Кремниевой долине, дало нам преимущества, которыми не обладают большинство других маленьких девочек (или мальчиков), интересующихся точными науками. Наше внимание с детства обращали на наш потенциал, а не на наши пределы, и мы были погружены в последние разработки Кремниевой долины в повседневной жизни. Наличие денег в детстве в Кремниевой долине обеспечивает массу преимуществ, которые в совокупности оберегают от последствий неравенства в этом регионе: пока мы изучали свой третий язык программирования на совершенно новых ноутбуках в школьной лаборатории информатики, у других учащихся того же округа дома не было Wi-Fi.

Мы посещали школу The Harker School в Сан-Хосе, частную школу для мальчиков и девочек, основанную в 1893 году и первоначально задуманную как источник абитуриентов для близлежащего Стэнфордского университета, хотя сейчас немалое количество учащихся ежегодно отправляется оттуда и в Университет Южной Калифорнии. В этом году годовая стоимость обучения в старших классах Harker составляет 43,693 доллара – аналогично другим элитным школам страны и всего где-то на 20,000 долларов меньше годовой платы за обучение на бакалавра в самом Стэнфорде. Пэм Дикинсон, начальница отдела внешних связей Harker, рассказала мне, что в настоящее время финансовую помощь получают от 18 до 20 процентов учащихся (когда училась я, эта цифра составляла около 10 процентов). Она заявила, что 100 процентов учащихся после выпуска поступают в университеты. В этом учебном году 50,5 процентов учащихся от детского сада до 12 класса были женского пола.

Но не только это отделяет Harker от других таких же школ в рейтинговом списке. Согласно свидетельствам многих выпускниц, с которыми я пообщалась, такой утопией Кремниевой долины нашу юность делало то, что большую часть учащихся в моей школе составляли сыновья и дочери иммигрантов первого поколения, которые своими силами стали венчурными инвесторами, генеральными директорами, инженерами с докторскими степенями и, верно, попали в Попечительский совет Стэнфордского университета. Мой отец приехал в США с 200 долларами, взятыми в долг у научного руководителя в аспирантуре, а моей матери, бывшей преподавательнице лучшего медицинского университета Китая, по прибытии в страну пришлось заново получить свою степень по медицине. Оба поступили в универы первыми в своих семьях. Меритократическая американская мечта была реальностью – по крайней мере, в нашем пузыре Силиконовой долины.

«Я только помню, что у всех в Harker были новейшие приложения, телефоны и компьютеры, – вспоминала моя одноклассница Келли Чэнь, магистр Уортонского университета. – Мы всё пробовали одними из первых. Мы ведь и с Myspace на Facebook перешли довольно рано, да?»

У одной из моих одноклассниц всегда был самый новый iPhone, потому что её мать участвовала в его конструировании. Мне не разрешили завести настоящую собаку, но вместо этого папа принёс мне домой для игр AIBO, робота-собаку от Sony за 2,000 долларов.

***

Мы были дочерьми инсайдеров Кремниевой долины, и поэтому наш доступ как к новейшей технике, так и к самой технической индустрии во время нашего взросления стирал любые признаки институциональной дискриминации. «Оба мои родителя – инженеры-электрики, – рассказала мне Дженни Сюй, старшекурсница Университета Дьюка, планирующая поступить в медицинский вуз. – Я просто знала, что у меня есть возможности в науке».

Её одноклассница по Harker Рамья Ранган, закончившая старшую школу с отличием и ныне изучающая IT в Гарварде, согласилась. «Я не знала о гендерной дискриминации в Кремниевой долине, когда училась в старшей школе, потому что мы были сильно сконцентрированы на имевшихся у нас возможностях, – заявила она. – А их у нас было много». Рангар стала лауреаткой премии National Siemens AP Award и была председателем кружка WiSTEM (женщин в точных науках).

Последние 15 лет отдел естественных и точных наук в Harker возглавляла Анита Ченни. Она поведала мне, что три четверти работающих в настоящее время учителей IT – женщины. Шестеро из 14 учителей отдела естественных и точных наук – женщины, и у четырёх из них есть докторские степени. «В кружке робототехники также увеличилось количество участниц. Каких-то несколько лет назад его председателем была девушка, – добавила Четти.

Разумеется, из 40 недавних выпускниц, которых я опросила, не все интересовались в старшей школе точными науками. Но многие упоминали, что их тянуло обратно в Кремниевую долину, потому что там были интересные задачи и культура оптимизма. А благодаря своему элитному образованию, семейным связям и внутренней мотивации (подкреплённой воспитанием родителей-иммигрантов в Кремниевой долине) мои однокашницы (многие из которых – не белые), как правило, не тревожились из-за неравенства в технической индустрии.

«Я знаю, что в Кремниевой долине из-за сексизма происходит страшное, – рассказала мне Джайя Парик, менеджер по продукции Интернет-биржи UpCounsel. – Однако – и это прозвучит бесчувственно – мне всё равно. Я слишком занята погоней за тем, чего хочу. Такой уж у меня характер».

Несколько из моих однокашниц столкнулись с сексизмом в Кремниевой долине. Изабелла Лю, выпустившаяся из Harker в 2002 году, после школы бизнеса искала наставников для своего первого стартапа. Один мужчина предложил сходить с ней попить кофе, чтобы дать ей кое-какие советы. Лю была в восторге – искать наставника согласно советам Шерил Сэндберг в «Не бойся действовать» было сложнее, чем она рассчитывала. Однако пожилой мужчина спросил Лю, у которой китайские корни, стала бы она встречаться с белыми мужчинами. «Я не знала, что и сказать, потому что он очень уважаемый в отрасли человек, – поведала мне Лю. – И он был женат». Она до сих пор не нашла себе наставника.

Но опыт Лю среди женщин, с которыми я пообщалась, встречается нечасто: большинство из них признались, что до сих пор верят, во всяком случае, по своему опыту, что быть женщиной в Кремниевой долине – это не неудобство, если стараться и «не бояться действовать». Они знают, что в Кремниевой долине женщина зарабатывает по 49 центов там, где мужчина зарабатывает доллар, и что сексуальные домогательства в офисах Менло-Парка не регистрируются, но они не сталкивались с этими проблемами лично. Они стремятся к стеклянному потолку, но они и начали выше пола.

***

Мы пожинали плоды положительных сторон Кремниевой долины и могли не принимать во внимание отрицательные стороны жизни в Кремниевой долине: разрыв в доходах ближайших соседей, к примеру, Пало-Альто и Восточного Пало-Альто, расизм, сексизм, возможность того, что мы, став взрослыми, не сможем решить мировые проблемы, так как мы были частью этих проблем.

В 2013 году каждый седьмой ребёнок в Области залива Сан-Франциско жил на черте бедности или за ней. По данным Бюро переписи населения США, в Объединённом школьном округе Пало-Альто уровень бедности составил 4,2 процента, в то время как в Объединённом школьном округе Окленда уровень бедности составил 27,9 процента. «Уровень бедности среди детей школьного возраста в целом выше всего в округах Аламеда и Санта-Клара [где и находится Harker], а также вдоль коридора I-80 с востока на запад», –сообщает краткое изложение исследования Института региональных исследований Кремниевой долины.

Сесилия Кан недавно отметила в New York Times, что у одной трети учащихся США дома нет доступа к Интернету, и им приходится работать в библиотеках и ресторанах быстрого питания. В то же время, мы с одноклассниками пользовались онлайн-календарём уроков, запрограммированным одним из бывших учащихся, для просмотра своих заданий на день, школьных объявлений и расписаний. Мы отсчитывали секунды до звонка на каждом уроке с помощью виджета, запрограммированного другим учеником. В то время как некоторые учащиеся в Коачелле (Калифорния) заканчивают домашнее задание в оснащённых бесплатным Wi-Fi школьных автобусах, мои одноклассники проходили углублённый курс информатики у учителя, который впоследствии стал преподавателем Университета Карнеги – Меллон. Мои одноклассники ездили на немецких машинах класса «люкс», а порой и на Ferrari. (По словам нынешних учащихся школы, сейчас чаще встречаются Tesla.)

В такой школе, как Harker, у нас была привилегия тревожиться о том, полностью ли мы используем свой потенциал, и при этом редко тревожиться о том, как наш потенциал могут ограничить социально-экономические проблемы – скажем, плата за учебники или даже плата за сдачу и пересдачу экзаменов SAT. Как мальчики, так и девочки, обучавшиеся в Harker, чувствовали себя в силах мечтать о мире неограниченных возможностей.

В своей книге «Privilege: The Making of an Adolescent Elite at St.Paul's School» («Привилегии: создание юной элиты в школе St. Paul'sSchool», этнографическом труде об элитной школе в Новой Англии, которую посещал он сам, Шеймус Хан отметил, что позиционирование St. Paul's себя как меритократии – это софизм. «Если вы считаете, что лучшие учащиеся США не происходят в большинстве своём из и без того богатых семей – семей, способных платить по 40000 долларов в год за обучение в старшей школе, – то это не меритократия», – заметил он.

В отличие от St. Paul's, в Harker большинство учащихся не из числа белых протестантов-англосаксов. Однако, как и в St. Paul's, меритократия частной школы в Кремниевой долине вроде Harker изначально основана на эксклюзивности. Как мальчики, так и девочки Harker считают, что, став взрослыми, смогут управлять Кремниевой долиной. Семьи некоторых из них уже этим занимаются.

«Вот бы я здесь вырос, – заявил мне во время обеда университетский приятель, который ныне работает в Google в Маунтин-Вью. – Можешь себе представить, каково быть подростком в Кремниевой долине?» В то время я не понимала, почему он завидует – в конце концов, у него же есть диплом одного из университетов «Лиги плюща» и работа в Google. Однако позже на той же неделе я явилась в гости к приятелю, жившему в поместье в Монте-Серено, которое было настолько роскошно, что мы (и не думая в тот момент о чём-то трагическом), прочтя роман Фицджеральда для уроков английского во втором классе старшей школы, прозвали его «домом Джея Гэтсби». К 16 годам мы уже жили в американской мечте.

«Кремниевый раздел» – это серия материалов о гендерном неравенстве в технике и науке. Следите за ним здесь.