Истории об ужасе и героизме сирийской гражданской войны

Говорят, историю пишут победители, но последние работы в области устной истории социальной направленности, к примеру, серия «Voice of Witness» («Голос свидетеля») от Verso, дали голос маргинализированным и обездоленным. Новая книга эксперта по Ближнему Востоку Венди Перлмэн «We Crossed a Bridge and It Trembled: Voices from Syria» («Мы перешли мост, и он задрожал: Голоса из Сирии») является достойным внимания дополнением к этому жанру. Книга, опубликованная в этом месяце издательством Custom House, является своевременным и полезным исследованием событий, предшествовавших сирийским волнениям и последовавших за ними, а также текущего миграционного кризиса.

«Мы перешли мост» – это собрание исчерпывающих интервью с сотнями сирийцев, большинство из которых были проведены на арабском языке. В центре внимания книги беженцы – активисты, соцработники, косметологи, дезертировавшие офицеры – которые в большинстве своём настроены против режима Асада. Книга, разделённая на восемь частей, от возникновения авторитарного правления в 1970-е годы до недавних атак на оппозицию и массового исхода беженцев, является искусно составленным, инклюзивным и душераздирающим взглядом на миграцию со стороны тех, кто живёт в этой непостоянной реальности.

Теперь, когда половина 22-миллионного довоенного населения Сирии вынужденно покинула свои дома, а около 6 миллионов сбежали с родной земли, «задаёшься вопросом о том, что было бы иначе, если бы мы прислушались к сирийским голосам раньше, – пишет Перлмэн. – Послушать сейчас ещё не поздно». Основной темой этого отрывка являются жестокие методы режима и отважные действия как мятежников, так и гражданских.

— Джеймс Йе, редактор по культуре

Режим ввёл войска, чтобы полностью разрушить Даръа. В ту пятницу, которую мы называли «пятницей прорыва блокады», во всех близлежащих деревнях проводились демонстрации. Режим арестовал всех, кто там был. Автобусы были наполнены задержанными. Избежать ареста удалось лишь тем, кто смог убежать.

Впоследствии вернули тело Хамзы аль-Хатиба.* Он мой двоюродный брат и очень похож на моего сына. Его пытали. На его теле не оставили ни единого места без ожогов от сигарет. На его теле было множество следов порезов, а шею ему сломали. Ему отрезали гениталии.

Прибыл его изувеченный труп, и люди увидели, что режим с ним сделал. И именно тогда они осознали, что режиму конец. Доверия больше не было. На встречу с президентом уже отправилась делегация, и он пообещал, что разберётся с её проблемами. Вместо этого он отправил делегатам этот подарок. Это был способ сказать им: «Либо вы сидите тихо, либо мы поступим с вами вот так».

До этого у людей была какая-то надежда на то, что режим может прислушаться к их требованиям и попытаться провести реформы. После Хамзы люди осознали, что режим на одной стороне, а люди – на другой. Вот и всё. Наши лидеры умеют делать только одно – убивать, убивать, убивать, убивать и убивать. А затем – снова убивать. Убивать кого угодно. Неважно, гражданского или ребёнка.

Терроризируя нас, режим пошёл ещё дальше. Он заявил: «Мы не просто вас убьём. Мы ещё и убьём всех ваших родных». Я слышал, что в некоторых странах правительство арестует лишь того человека, который находится в розыске, но не его брата, мать или сестру. В Сирии обвиняют и преследуют всю семью и весь район.

Мы создали районный координационный комитет. В то время отключили Интернет, и мы начали получать Интернет благодаря спутникам. Меня попросили спрятать спутниковый телефон для нашего района. Это было настолько опасно, что я не мог принять это решение самостоятельно, поэтому я спросил всех членов своей семьи, согласны ли они на то, что в нашем доме будет этот телефон. Согласились все.

Активисты дважды отправляли мне спутниковые телефоны для доставки другим активистам. Я не знал настоящего имени того человека, который давал мне телефон, или человека, которому я доставлял этот телефон. Они также не знали моего настоящего имени. Парень, дававший мне телефоны, должен был писать мне по электронке перед каждым звонком. Как-то раз он позвонил мне без предварительного уведомления и сказал мне встретиться с ним через десять минут. Я не знал точно, что делать. Я позвонил подруге-активистке, но она не ответила. Я решил пойти, а она позвонила как раз тогда, когда я только выходил из дома. Она сказала: «Будь осторожен, этого человека задержали неделю назад… возможно, его телефон используют, чтобы заманить тебя в ловушку». Я попросил ещё одного друга пойти и проверить место встречи. Он пошёл и увидел, что там ждут шестеро конвоиров.

Моя мама всегда очень строго относилась к нашей учёбе. Как-то раз я подслушал, как она говорила с моей бабушкой. Бабушка сказала: «Твой сын не концентрируется. Он сейчас в выпускном классе, и скоро экзамены». Мама сказала: «Я понимаю, но я не могу его подвести. Я не перестаю вспоминать, как попал в тюрьму его отец. Нам нужно продолжать борьбу». Я ощутил огромную поддержку. Я думал: «Ого! Люблю тебя, мама!»

Через какое-то время после этого конвоиры пришли искать меня. Я спрятался в дальней комнате. Моя мама приоткрыла дверь и сказала: «Я не могу вас впустить, потому что я одна и без платка». Я запаниковал, пытаясь понять, как бы мне выбраться из окна или сделать что-то в этом роде. Но моя мама просто хладнокровно сказала им, что я занимаюсь в гостях у друга и что она не может впустить их. Офицеры сказали, что я должен позвонить им, а затем ушли. Мама всё это время была очень спокойна. Как ей это удалось, понятия не имею.

На пике демонстраций в Университете Алеппо огромную роль сыграли женщины. Женщины, носившие платки, прятали в длинной верхней одежде бумаги и плакаты, потому что их не обыскивали. В мужских общежитиях было столько демонстраций, что власти их закрыли. Остались открытыми только женские общежития, поэтому женщины взяли в свои руки организацию, а затем передавали информацию парням. Если силы безопасности нападали на демонстраторов мужского пола, то женщины вставали у них на пути; в то время в силах безопасности касаться женщин считалось недопустимым. На самом деле спасали положение очень много женщин.

Дамаск очень тщательно контролировался. Людей из тайной полиции было видно повсюду. Дело было как с тем парнем из «Игры престолов», у которого были, как он говорит, птички. Но красивым, завораживающим нам казалось то, что в какой-то момент нам стало плевать. Мы боялись, но мы были просто слишком возбуждены. Человека очень долго подавляли, а тут внезапно поднимается крышка. Мысль о способности говорить очаровывала.

Все говорили, что режим развалится в месяц рамадан, потому что люди вместо того, чтобы собираться в мечети для молитвы только по пятницам, собирались каждую ночь. Атмосфера была заряжена энергией.

27-е рамадана – это святой день, и люди тогда не спят всю ночь, молясь и читая Коран. В мечети возле нашего дома каждый год собиралось более 5000 человек. Волонтёры из нашего района помогали готовить еду, чтобы люди поели перед рассветом. Я не молюсь, но я всегда участвовал в готовке еды, потому что считал, что это – прекрасное общественное мероприятие.

Начали прибывать люди. Было очень много пожилых, но были и ребята с пирсингом на теле и странными стрижками. Было видно, что они понятия не имеют, что делать. На некоторых ребятах были шорты, носить которые в мечети не разрешается. Из уважения они пытались спустить шорты до голеней. Но так у них оголялась пятая точка. Это была прекрасная сцена с того сложного социального полотна, которое было у нас в Дамаске.

Вокруг мечети собрались тысячи сотрудников службы безопасности. Это смахивало на сцену из «Короля Артура». Они просто стояли там с дубинками, щитами и сердитыми лицами. Мы организовывали еду и долго спорили насчёт того, не вынести ли еду представителям властей снаружи. Очень многие люди говорили: «Нет, они этого не заслуживают». Другие говорили, что этот жест покажет: мы никому не хотим причинить вред. Там были молодые солдаты. По сути, такие же люди, как и мы, служившие в армии.

Трое или четверо смельчаков понесли полные еды коробки командиру. Они сказали: «Мы идём с миром. Это вам, потому что вы тут стоите всю ночь». Офицер ответил: «Уберите это обратно в помещение, а не то я вас убью».

Начались молитвы, и имам сказал: «Защити нас Бог от тех, кто нам вредит». Люди начали кричать: «Аминь! Аминь!» Это слово из религиозной лексики, а большинство людей, которые там были, не знали о религии ничего. Но было видно, как они плачут и дрожат. Я не верю в молитву, но верю в эмоциональный заряд, который несёт в себе молитва. Вы знаете, каково это – когда веришь в какое-то дело и стоишь вместе с людьми, которые тоже в него верят? А вокруг вас – угроза, и вы чувствуете страх.

Молитва закончилась. Тишина. Затем один человек закричал: «Свобода!» Другие встали и начали кричать до потери пульса. Старики похватали обувь и сбежали.

А затем – хаос. Всё превратилось в бой. Солдаты начали бросать камни. И именно тогда мы осознали свою большую ошибку: кто-то принёс на трапезу сок, а он был в стеклянных бутылочках. Люди начали бросаться в представителей властей бутылками. Было слышно, как разбивается стекло.

Режим повсюду расставил снайперов, и одному парню во дворе выстрелили в голову. Люди повалили назад в помещение, а полицейские вбежали вслед за ними. Некоторые люди были на балконе второго этажа. Если бы их поймали, то их бы арестовали или убили. Поэтому они начали спрыгивать или висеть на занавесках. Всё разрушилось.

Внутри мы услышали, что видные имамы Дамаска ведут переговоры с начальником полиции. Взошло солнце, и в конце концов нам сказали, что можно спокойно уходить. Мы открыли дверь, и увидели полицейских, которые скандировали: «Асад! Асад!» Нам сказали, что участок перед мечетью безопасен. Но стоило нам только перейти улицу, представители властей погнались за нами. Я бежал так, как не бежал ещё никогда.

Моего брата похитила «Шабиха». Спустя 18 дней его вернули нам, убив под пытками.

Как он умер, и представить себе нельзя. Ему вырвали ногти на пальцах ног. Кости ему прокалывали сверлом дрели. Были следы побоев и ожогов. Нос ему избили так жестоко, что он сплюснулся.

Мы его похоронили. А месяца три спустя какие-то ребята, которых выпустили из тюрьмы, связались с нами и сказали нам, что мой брат на самом деле ещё жив. Они сидели в тюрьме вместе с ним. Тело, которое мы похоронили, принадлежало другому человеку; он был настолько изуродован, что мы не могли догадаться, что это кто-то другой.

Нас было четверо, и мы были офицерами сирийской армии с соответствующими документами. Мы пользовались свободой передвижения по всей Сирии и пользовались ею для помощи демонстрантам. Мы распределяли гуманитарную помощь, еду и медицинские товары в местностях, где они были нужны.

Нашу машину не обыскивали. Приезжая на военный объект или КПП, я доставал своё удостоверение. Солдат, который там находился, отдавал мне честь. «Моё почтение, проезжайте дальше!» Если ты офицер сирийской армии, то ты выше всех. Стояние в очереди? Забудьте! Вот так и работал режим в Сирии. Мы это понимали.

Революция началась в марте. Гражданские и мятежники начали применять оружие в августе. Я с самого начала говорил им, что режим можно свергнуть только силой оружия. Нравится вам это или нет, нужно применять оружие. Каждый день проходили мирные демонстрации и погибало человек пять, шесть или десять… Мы зашли в тупик. А если вам хотелось подождать, когда нас поддержит общественное мнение в мире, забудьте об этом. Нам нужно было забыть этот миф.

К концу 2011 года тучи над нашими головами начали сгущаться. Другие офицеры как будто нас подозревали. Маневры режима продолжали терпеть неудачи, поэтому им казалось, что люди помогают повстанцам изнутри.

В то время я выполнял задание за пределами базы. Однажды командование послало ко мне молодого лейтенанта с приказом отрапортовать о своём возвращении в их штаб. Я удивился. Спросил его, почему они не связались со мной напрямую. Он сказал, что не знает.

Ситуация мне не нравилась. Я спросил лейтенанта, можно ли воспользоваться его мобильным, и сказал, что у меня закончились деньги. Это был лишь предлог: я хотел воспользоваться его телефоном, чтобы позвонить командиру и послушать, что он скажет. Стоило мне коснуться телефона, как пришло СМС. Оно было от того же командира, который послал за мной. Я открыл его и прочёл: «Приглядывайте за Абедом, мы за ним идём».

Я ответил: «Так точно», – а затем стёр сообщение. Вернул телефон и поблагодарил его. Потом взял сумку и убрался оттуда как можно скорее. В следующем месяце я уехал из страны.

Мне удавалось уклоняться от службы в армии, пока я числился в студентах. Но потом у меня кончились деньги на оплату магистратуры, и мне пришлось бросить учёбу. У меня больше не было повода уклоняться от армии дальше. Мне дали отсрочку длиной в месяц, и поэтому я начал планировать отъезд из Сирии. Мы с друзьями выбрались в Интернет и стали искать возможности для нелегального выезда через Марокко, Алжир, Судан… Мы нашли списки номеров телефонов тех, кто этим занимался, связались с несколькими людьми и решили поехать через Судан. Это была единственная страна в мире, которую сирийцы могли посещать свободно, имея при себе только паспорт.

Человек, отвёзший меня в Дамасский аэропорт, рассказал мне, что там все из разведки, даже уборщики. Он предупредил меня, что, если кто-то попытается со мной заговорить, я говорить не должен.

Я подождал объявления своего рейса. Агент просмотрел мой паспорт и нашёл бумажку. На одной её стороне было написано: «Будь осторожен». На другой стороне: «Я тебя люблю». Это была записка от моей жены – я не знал, что она там была.

Он подозрительно глянул на неё. Я нервно произнёс: «Моя жена. Вы же знаете, как мыслят женщины».

Он ответил: «Уверяю вас, не будь здесь предложения «Я тебя люблю», у вас бы были огромные неприятности». Затем он меня пропустил.

Я прибыл в Судан, и это, клянусь, был первый день за пять лет, когда я почувствовал себя в безопасности. Меня больше не волновали КПП или вторжение полицейских в мой дом.

Человек, занимавшийся вывозом, отказывался двигать, пока мы ему не заплатили. Дорога до берега стоила 3500 долларов, а переправа через Средиземное море – ещё 500 долларов. Мы поехали на джипах через суданскую пустыню, затем отправились в египетскую пустыню, а потом – в ливийскую. Порой машина застревала в песке, и мы вылезали и толкали её. В нас никто не стрелял, но египетские военные стреляли в машины, ехавшие после нас, и погибло двое человек.

В нашей лодке было человек 180. На нижней палубе были сплошь люди из Африки, а на верхней – одни сирийцы. Нам сказали, что мы должны направляться в сторону одной звезды в небе. Перевозчик из Ливии исчез, и лодкой стал заправлять молодой тунисец. Затем исчез и тунисец. Он сказал нам: «Вы, ребята, должны позаботиться о себе сами».

Следите за сообщениями Венди Перлмэн на Twitter.

Из книги Венди Перлмэн «МЫ ПЕРЕШЛИ МОСТ, И ОН ЗАДРОЖАЛ: Голоса из Сирии». Авторское право © 2017, Венди Перлмэн. Перепечатано с разрешения Custom House, импринта HarperCollins Publishers.