Из-за конфликта с Трампом я почувствовал себя чужим в собственной стране

«Убирайся из моей страны».

Я всё ещё абсолютно ясно слышу это предложение, так как оно занимает особое место в моей голове. Это шрам. Глубоко внутри. Это случилось сравнительно давно, однако до сих пор звенит у меня в ушах так, как будто это было вчера. Я даже не знаю, как зовут того, кто мне это сказал. Но его лицо и его ненависть оставили неизгладимый отпечаток на моих глазах и на моей коже с головы до пят.

Когда человека кто-то ненавидит, он ощущает это всем телом. Обычно это просто слова. Но резкость слов, преисполненных ненависти, забирается под ногти, в волосы, огибает веки. Разумеется, также она проникает в уши. В конце концов всё как будто собирается где-то между горлом и животом, и человеку начинает казаться, будто он тонет. Если это чувство накапливается достаточно долгое время, что-нибудь может прорвать.

Тот, кто сказал: «Убирайся из моей страны», был сторонником Трампа. Я знаю это, потому что у него на лацкане был опознавательный значок тогда ещё кандидата в президенты. Но в первую очередь я знаю это благодаря тому, как он мне это сказал. Он посмотрел мне прямо в глаза, показал на меня пальцем и закричал. Я время от времени пересматривал видео этого инцидента, произошедшего в августе 2015 года, и я до сих пор не знаю, как мне удалось сохранить спокойствие. Я помню, что тон его голоса застал меня врасплох. Трамп с грубой и трусливой помощью охранника только что выгнал меня с пресс-конференции в Дабеке (Айова).

Конфликт Хорхе Рамоса с Трампом в августе 2015 года

Я только-только начал думать над ответом, как вдруг услышал, как какой-то безумец кричит, тыча пальцем. Я взглянул и – вместо того, чтобы просто проигнорировать его грубость, как был бы рад поступить – уселся, а затем просто ответил: «Я тоже гражданин США». Услышав его ответ, я рассмеялся. «Без разницы», – сказал он, словно подросток. Между нами встал полицейский, который подслушал разговор за пределами пресс-конференции, и на этом всё закончилось. Но ненависть осталась. Ненависть заразна. И Трамп заразен.

Я не сомневаюсь, что, если бы Трамп обошёлся со мной иначе, его сторонник не заговорил бы со мной так. Но Трамп как раз вышвырнул меня с пресс-конференции, и это каким-то образом дало этому человеку право направить на меня свою ненависть. За три с лишним десятилетия работы журналистом такое до этого случалось со мной всего один раз. Это было в 1991 году, во время первого Иберо-американского саммита в Гвадалахаре (Мексика). Один из охранников Фиделя Кастро толкнул меня и отбросил в сторону, когда я задавал кубинскому диктатору вопрос об отсутствии основных свобод на острове. Трамп также не дал мне задать вопрос, воспользовавшись услугами охранника. Он и Фидель прибегли к одной и той же тактике физической силы – через охранников, – чтобы справиться с неприятной встречей с прессой.

Претензии к Трампу у меня появились в Нью-Йорке 16 июня 2015 года, в день, когда он начал свою предвыборную кампанию, баллотировавшись в президенты. Там он сделал следующее заявление: «Когда Мексика присылает своих людей, она не присылает лучших… Оттуда присылают людей, у которых полно проблем, и они приходят с этими проблемами к нам. Они приносят наркотики. Они приносят преступность. Они насильники. А есть, как я полагаю, и хорошие люди… Это приходит не только из Мексики. Это приходит изо всей Южной и Латинской Америки…»

Это расистские замечания. Точка.

Он причесал всех иммигрантов из Мексики и Латинской Америки под одну гребёнку. Он прибегнул к огульному обобщению. Ему не хватило интеллектуальной честности, чтобы сказать, что преступления совершают лишь некоторые иммигранты, а не большинство из них. Впоследствии несколько сторонников Трампа клялись, что он имел в виду лишь определённый типаж нелегальных иммигрантов – самых жестоких, – а не всех, кто прибывает через южную границу. Возможно. Мы так никогда и не узнаем наверняка. Но он в любом случае сказал не это. Я же знаю, что Трамп, начав свою предвыборную кампанию, заклеймил всех иммигрантов из Мексики преступниками, наркоторговцами и насильниками.

Его слова абсолютно неверны. Все исследования, которые я читал – в особенности проведённое Американским советом по вопросам иммиграции, – пришли к одному и тому же выводу: что «иммигранты совершают серьёзные преступления или оказываются за решёткой с меньшей вероятностью, чем родившиеся в стране, а высокие показатели иммиграции связаны с меньшей частотой насильственных и имущественных преступлений». Трамп начал свой путь в Белый дом с огромной лжи.

Его первые заявления в роли кандидата в президенты застали меня врасплох. Они меня глубоко обеспокоили. Ещё много дней и даже недель я чувствовал себя очень тревожно. Я не знал наверняка, как реагировать. Я должен был что-то сделать как репортёр, как латиноамериканец и как иммигрант. Я просто не знал, что именно. Здесь нужен был тщательно выверенный ответ, а не дипломатичная и пресная реакция политика. Оскорбительный выпад здесь тоже не подходил.

Univision, компания, в которой я работаю с 1984 января, приняла отважное решение разорвать деловые отношения с Трампом и не показывать конкурс красоты «Мисс США» (который частично находился в собственности бизнесмена) по испаноязычному телевидению из-за «оскорбительных замечаний о мигрантах из Мексики». Это ознаменовало начало длительной судебной тяжбы. Несмотря на всё это мне казалось, что Трампу нужно противостоять и в сфере журналистики. Это был не просто вопрос бизнеса. Поэтому в тот же день, когда Univision объявила об окончании своих деловых отношений с Трампом, я отправил ему написанное от руки письмо с просьбой об интервью. Это письмо от 25 января 2015 года гласило:

Мистер Трамп,

Мне хотелось бы обратиться к Вам лично с просьбой об интервью.

Но пока что Ваша команда от этого отказывалась.

Я не сомневаюсь, что Вы можете сказать очень много… а у меня очень много вопросов. Я отправлюсь в Нью-Йорк или любое другое место по Вашему желанию.

Если Вам для начала хотелось бы поговорить по телефону, вот мой личный мобильный: 305-794-1212.

Я знаю, что для Вас, как и для меня, это важный вопрос.

С наилучшими пожеланиями, Хорхе Рамос

Я запечатал его в конверт FedExExpress и отправил в его нью-йоркский офис. На следующий день мне внезапно начали поступать сотни звонков и текстовых сообщений, иные из которых были особенно обидными. Я не понимал, что происходит, пока ко мне в кабинет не пришёл один мой сотрудник и не сказал: «Трамп только что выложил номер твоего мобильного в интернет».

Вот некоторые из сотен СМС, которые я получил:

Хорхе Рамос- Дональд Трамп выложил ваше личное письмо в интернет и записал на нём ваш номер. Мне жаль, что он так поступил.

Пошёл нах, Хорхе-Порге!

Прошу вернуть антиамериканское Univision в коррумпированную страну 3 мира Мексику. Можешь возвращаться вместе с ним. Спс и удачного возвращения. # Trump 2016. Построй эти стены, чтобы твои границы не пересекали нелегалы.

Ты расистский подонок. Твои родственники-нелегалы в нашей стране никому не нужны.

Трамп был прав… Не надо латиносам строить из себя оскорблённых. Это стыдно… Ты говоришь не за всех латиносов!

Трамп 2016! Приезжай в нашу страну легально или проваливай! Нелегал – значит нелегал!!!!

Пошёл нахуй

Собственно, Трамп ответил мне в Instagram. Он написал: «@Univision заявило, что Трамп ему не нравится, однако Хорхе Рамос и другие его журналисты выпрашивают у меня интервью». К этому короткому сообщению он добавил фотографию письма, которое я ему написал, не убрав мой телефонный номер.

Помимо этих сообщений, преисполненных ненависти и гнева, я получил огромную поддержку. Были и другие люди, которые стремились воспользоваться ситуацией и выпросить у меня какую-то работу, дать мне совет… даже ищущие помощи в публикации книг или записи песен. Было очевидно, что Трамп не хочет удостаивать меня интервью. Однако были и другие способы ему противостоять. Трамп только что начал свою президентскую предвыборную кампанию, а среди её плюсов было то, что он постоянно общался со СМИ. Это было для нас возможностью.

Мы почти два месяца думали, что делать. Затем в один прекрасный день Даксу Техере (исполнительному продюсеру программы «Америка с Хорхе Рамосом», которую я вёл для телеканала Fusion) пришла в голову отличная идея. «То, что я сейчас скажу, тебе не понравится, но нам нужно отправиться в Айову», – сказал он, зайдя в мой кабинет и плюхнувшись на мой единственный диван. Нужно было обсудить много важных вопросов, но он просто сидел там и ждал моей реакции. «В Айову? – переспросил я. – Зачем нам в Айову?» Дакс, как всегда, пришёл подготовленным. Он изучил весь график пресс-конференций Трампа на ближайшие недели, а пресс-конференция в Айове обеспечивала самую лучшую возможность встретиться с ним лицом к лицу. На выступлениях в таких местах, как Нью-Йорк, должна была быть масса репортёров, но на мероприятие в айовском Дабеке отправят свои команды не так много новостных организаций. Дакс снова был прав.

Мы связались с предвыборным штабом Трампа, предъявили документы, чтобы посетить пресс-конференцию в Дабеке 26 августа 2015 года, и, хотя мы боялись самого худшего, поехать туда нам никто не запретил. Примерно в то же время нам позвонил Уильям Финнеган, корреспондент TheNewYorker, который хотел написать статью о моём разговоре с Трампом. Я пригласил его поехать с нами в Айову, и он немедленно согласился. Я не знал, что там будет, но сам намеревался не уходить, не столкнувшись с Трампом тем или иным образом.

Я хорошо вооружился вопросами. Миграционная политика Трампа станет причиной одной из крупнейших массовых депортаций в истории современности. Как он собирается депортировать одиннадцать миллионов нелегальных мигрантов? Если бы он мог внести в Конституцию поправку, лишающую гражданства детей родителей-нелегалов, куда он отправлял бы младенцев и детей, не имеющих ни страны, ни паспорта? Зачем строить самую большую стену на Земле между двумя странами (длиной 1954 мили), если более 40 процентов нелегалов либо прилетают самолётами, либо остаются после окончания срока действия их виз? Разве это не будет колоссальной пустой тратой времени, денег и усилий?

Запасшись этими вопросами, я уехал в Айову. Мы прибыли на место проведения пресс-конференции примерно за два часа до запланированного времени её начала. Мы зарегистрировались и установили две камеры; я сел в конце переднего ряда, чтобы ничто не мешало нам смотреть друг на друга, а ещё мне подключили микрофон, чтобы разговор был чётко записан. С технической точки зрения мы были готовы. Телевидение само себя не показывает. Его надо создавать. Но также было важно приготовить для Трампа некий план. Прежде всего я решил, что свои вопросы буду задавать стоя, а не сидя. Язык тела будет здесь крайне важен. Я не хотел, чтобы у Трампа были передо мной какие-то преимущества. У нас должен был состояться разговор на равных. Если я встану, чтобы задать свои вопросы, проигнорировать меня ему будет гораздо труднее.

Также мы знали, что Трампу свойственно перебивать репортёров прежде, чем те заканчивают свои вопросы. Поэтому я решил, что буду просто говорить дальше, не давать себя затыкать, пока не договорю. По крайней мере первый. Я был готов. У меня был микрофон в руке и план встречи с Трампом. Внезапно в дальнем конце конференц-зала открылась дверь, и вошла охрана, а за ней – сам Трамп. В помещении воцарилась необычайная тишина. Кандидат довольно вяло, собственно говоря, еле слышно всех поприветствовал, а затем окинул зал глазами, словно делая рентген.

Я знаю таких людей. Они, как говорится, прошли жизненные университеты. После многих лет общения с людьми на публичных мероприятиях у них развилось особое чутьё, с помощью которого они могут выявлять как угрозы, так и возможности. Через несколько секунд Трамп сумел заметить камеры и репортёров, которые были там ради него. Он неспешно прошёл, занял место за трибуной, произнёс лаконичную, схематичную речь и показал на репортёра FoxNews, приказывая ему задать первый вопрос. Этой ситуацией управлял всего один человек, и этим человеком был Дональд Трамп.

Репортёр после того, как его замечают, задаёт свой вопрос. Кандидат отвечает. И тут, в этом ритме, который стремится установиться с самого начала, я заметил паузу, пусть и очень краткую. Последние слова Трампа повисли в воздухе, а перепрыгнуть эту пустоту не стремился ни один из прочих репортёров. Трамп мог разрешить кому-то говорить, а мог и отменить это разрешение. Я полагаю, что это был своего рода ритуал, установившийся между кандидатом и элитной группой, освещавшей его предвыборную кампанию вот уже два месяца с небольшим. Никому не хотелось нарушать правила игры, которая шла на пользу как кандидату, так и журналистам. Но я в этой группе был новичком. Я не был знаком с их ритмами и ритуалами. Кроме того, я за свою карьеру принял участие в сотнях пресс-конференций, и я знал, что ждать, пока кто-то даст тебе слово, нужно не всегда. Важно уметь замечать паузы, которые неизбежно появляются в любом разговоре между людьми, и быстро реагировать. Разумеется, я пришёл туда, намереваясь обратиться к Трампу, и ждать со своими вопросами до конца пресс-конференции было слишком рискованно. Мы не знали, сколько времени уделит нам Трамп, но было очевидно: его появления на предвыборном митинге ждут тысячи людей. Поэтому я, увидев свою возможность, воспользовался ею.

Я поднял руку, встал с места и сказал, что у меня есть вопрос об иммиграции. Я ожидал какой-то реакции, но сначала никто ничего не говорил. Даже сам кандидат. Все в помещении как будто были застигнуты врасплох. Стратегия работает, подумал я и продолжил свой вопрос. Но я хотел не просто задать вопрос. Я хотел дать Трампу знать, что многие латиноамериканцы и другие иммигранты оскорблены его расистскими замечаниями и что его собственные предложения насчёт миграции основываются на неправде. В конце концов, именно поэтому мы и доехали до самой Айовы.

Но Трамп – стрелянный воробей. Он заметил, что первым делом я произнёс фразу «пустые обещания», а это не предвещало ничего хорошего. Итак, он, не поприветствовав меня и даже не посмотрев в мою сторону, оглядел сотни журналистов перед собой, ища, кого бы вызвать. Для Трампа меня вообще не существовало. У нас в испанском языке есть такое слово, которое идеально описывает это презрительное отношение – «ningunear». Люди, обладающие властью, унижают или полностью игнорируют остальных. Это делается для того, чтобы буквально превратить человека в пустое место. И именно это Трамп попытался сделать со мной. Он не хотел ни слышать меня, ни даже видеть.

Он мог бы позволить мне задать вопрос и дать быстрый, краткий ответ, тем самым обезоружив меня. Но это ему не дала сделать гордость. Просто отказать мне в возможности задать вопрос ему было мало – он хотел меня унизить, чтобы было неповадно другим высказывающимся репортёрам. Но я психологически подготовился к Трампу. Я проигнорировал его и продолжил задавать свой пространный вопрос. Признаю, он не был ни кратким, ни простым. Я хотел сначала зафиксировать его ложь, а затем перейти к вопросам.

Заметно расстроившись, Трамп после этого сделал ошибку. Он просто не мог позволить репортёру бросить ему вызов вместо того, чтобы слушаться приказов. Именно тогда он решил прибегнуть к применению силы. Далее следует мой первый разговор с Трампом:

«Мистер Трамп, у меня к вам вопрос о миграции».

«Хорошо, кто следующий?.. Да, пожалуйста, пожалуйста». Трамп избегал зрительного контакта со мной, одновременно ища, кого бы ещё вызвать.

«Ваш миграционный план полон пустых обещаний».

«Извините. Сядь! Тебя не вызывали. Сядь! Сядь!» Кажется, стратегия со вставанием ради вопроса работала. Он хотел, чтобы я сел, но я не собирался это делать.

«Нет, я – репортёр».

«Сядь!»

«И я как иммигрант и гражданин США имею право задать вопрос. А вопрос у меня такой».

«Нет, не имеешь. Тебя не вызывали». По крайней мере, Трамп теперь меня слушает, подумал я и поэтому налегал дальше.

«Нет. Я имею право задать вопрос…»

«Возвращайся в Univision».

«Нет, вот вопрос…»

«Давай», – сказал Трамп, обращаясь не ко мне, а к репортёру с CBSNews.

«Нельзя депортировать одиннадцать миллионов человек. Нельзя построить стену длиной в тысячу девятьсот миль. Нельзя отказывать в гражданстве детям в нашей стране…»

«Сядь!»

«И с этими идеями…»

«Тебя не вызывали».

«Я – репортёр…» – возразил я.

Трамп, сначала как-то странно пошевелив ртом, а затем – руками, подозвал одного из своих телохранителей. Тот прошёл по залу, остановился передо мной и схватил меня за левое предплечье, а затем выволок меня из зала. «Не трогайте меня», – попросил я.

Охранник сказал, что я «мешаю» и что мне нужно ждать своей очереди, чтобы задать вопрос. Но я упорно доказывал, что как репортёр имею на это право. Он попросил меня предъявить документы, а я сказал, что они лежат вместе с моим портфелем возле моего места. Ещё я продолжал просить его меня не трогать, но ему было всё равно. Но продолжал меня толкать, а моё предплечье опустил лишь тогда, когда мы вышли из зала.

Тут один из сторонников Трампа (со значком его предвыборной кампании) вышел за мной из конференц-зала и накинулся на меня. «Ты ужасный хам. Ты здесь не главный», – сказал он, ткнув в меня пальцем. «Ты здесь тоже не главный», – ответил я. Я всё ещё думал об инциденте с Трампом и его охранником. Я мог сказать много чего, но тогда, в то мгновение, решил не направлять всё своё негодование на этого сторонника. Он же был настойчив: «Убирайся из моей страны. Убирайся! Ты здесь не главный».

«Я тоже гражданин США».

«Да без разницы. Нет. Univision, нет. Ты здесь не главный».

«И ты здесь не главный. Главный здесь – США».

Между нами встал полицейский, который подслушал наш разговор. И на этом наша перепалка закончилась. Нам с моим продюсером, Даксом Техерой, нужно было решить, что делать дальше. Трамп непременно должен был выйти из той же двери, что и я, и один из моих операторов подготовился на тот случай, если я захочу подойти к кандидату второй раз. Я решил не уходить. Я приехал в Айову, чтобы поговорить с Трампом, и я попробую ещё раз за стенами конференц-зала.

После того, как меня силком выгнали, двое других репортеров (Кейси Хант с MSNBC и Том Льямас с ABCNews) вступились за меня и серьёзно накинулись на Трампа. Зачем это он вышвырнул меня с пресс-конференции? «Я не очень много о нём знаю, – заявил он им. – Я не думаю, что когда-либо с ним встречался, вот только он начал орать. Я его не выводил. Вам нужно поговорить с охраной – теми охранниками, которые его вывели. Но его, конечно же, не выбирали. Я выбрал вас, я выбрал других людей. А он просто встаёт и начинает орать. Значит он, понимаете, возможно, тоже виноват. Я даже не знаю, где он. Если честно, я буду не против, если он вернётся».

Весьма характерно было то, что Трамп заявил представителям СМИ, будто он не знает, кто я. В конце концов, он же всего за два месяца до этого опубликовал моё письмо в интернете. Кроме того, во время нашего разговора в конференц-зале он конкретно сказал мне «возвращайся в Univision». Если он действительно не знал, кто я, то как он узнал, на кого я работаю? Ответ таков: Трамп лгал.

Внезапно из зала вышла его пресс-секретарь. «Здравствуйте, я – Хоуп Хикс», – сказала она и помахала мне. Она спросила, не хотел бы я вернуться на конференцию, и я ответил утвердительно. Но я предупредил её, что у меня есть одно условие: чтобы мне разрешили задать свои вопросы. Она согласилась и попросила меня подождать, когда Трамп даст мне слово. Я вернулся в конференц-зал. Я так и не узнал, сама ли она решила впустить меня обратно, или она сделала этот шаг, лишь услышав, что сказал кандидат после того, как меня вывели.

Я вернулся на своё место, которое до сих пор оставалось пустым. Там же до сих пор был мой чемоданчик с моим удостоверением журналиста. Я поднял руку, чтобы задать вопрос, и Трамп, как будто исполняя некий магический танец, показал на меня и сказал: «Да, хорошо, однозначно. Хорошо, что ты вернулся».

Наш последующий разговор остался незамеченным большинством новостных каналов. В газетных заголовках по всему миру сообщалось о том, как один из его телохранителей силком выгнал меня с пресс-конференции, а не о нашем разговоре после этого. Наконец мне представилась возможность обратиться к Трампу. Далее приведено основное в нашем разговоре, отредактированное для лучшего понимания диалога:

«Итак, проблема с вашим миграционным планом вот в чём. Он полон пустых обещаний. Нельзя депортировать одиннадцать миллионов нелегальных мигрантов. Нельзя отказывать в гражданстве детям [родителей-нелегалов] в нашей стране».

«Зачем ты это говоришь?»

«Вам нужно изменить Конституцию, мистер Трамп».

«Ну, очень многие люди думают, что для этого достаточно закона, принятого Конгрессом. Итак, это, возможно, придётся засвидетельствовать в судах… [Если] женщина готовится родить ребёнка, пересекает границу на один день и рожает ребёнка, у нас внезапно появляется обязанность следующие 80 лет заботиться об этих людях».

«[Так утверждает] Конституция».

«Нет, нет, нет. Я так не думаю. Я знаю, что некоторые специалисты по телевидению с тобой согласны. Но некоторые выдающиеся правоведы считают, что это не так».

«Это не ответ, мистер Трамп».

«Это ответ… Это будет засвидетельствовано, ясно?»

«Как бы то ни было, вопрос таков: как вы собираетесь строить стену длиной тысячу девятьсот миль?»

«Очень просто. Я строитель. Это просто. Я строю здания по девяносто четыре этажа. Могу ли я сказать тебе, что сложнее? Сложнее построить здание, в котором девяносто пять этажей, ясно?»

«Но это же бессмысленная трата времени и денег».

«Думаешь? Правда? Я так не думаю…»

«Почти сорок процентов [нелегальных] мигрантов прилетают на самолётах, они просто остаются после окончания действия визы».

«Я в это не верю. Я в это не верю…»

«Ну, они прилетают на самолётах».

«Ну, они прибывают по-всякому. Но больше всего они проходят напрямик, минуя наши пограничные патрули».

«Как вы будете депортировать одиннадцать миллионов нелегальных мигрантов? Автобусами? Привлечёте армию?»

«Дай мне сказать. Мы будем делать это очень гуманно. Поверь мне. У меня сердце больше, чем у тебя… Мы немедленно начнём конкретно с банд, и притом реально страшных… У нас огромная преступность, у нас огромные проблемы… Эти люди уедут. Они уедут так быстро, что у тебя голова закружится. Помнишь, как ты сказал слово «незаконный» мигрант?»

«Нет, я этого слова не употреблял».

«Ну, ты должен употреблять это слово, потому что таково определение».

«Люди незаконными не бывают».

«Ну, хорошо, пересекая границу, они с юридической точки зрения являются незаконными мигрантами, если у них при себе нет документов».

«Как вы депортируете одиннадцать миллионов?»

«Знаешь, как это называется? Менеджмент. Понимаешь, ты не привык к хорошему менеджменту, потому что постоянно говоришь о правительстве».

«Просто представьте себе…»

«Дай мне просто сказать тебе. Стоп, стоп, стоп. Правительство некомпетентно».

«Вы не говорите ничего конкретного».

«Я сказал тебе конкретно. Я сказал тебе конкретно. Отличный менеджмент». Но на этом разговор не закончился. Другие репортёры задали свои вопросы, а затем я снова поднял руку. Трамп, судя по всему, был готов продолжать спор. Я встал и снова начал:

«Вы не получите голосов латиноамериканцев».

«Думаю, нет, потому что я верну рабочие места».

«На самом деле… я видел опросы – опрос Univision, который утверждает, что семьдесят пять процентов латиноамериканцев…»

Тут он меня прервал. Вместо того, чтобы признать, что несколько опросов указывают на то, что он теряет голоса латиноамериканцев, он упомянул о своём иске против Univision. «Сколько я сейчас требую с Univision в суде? Знаешь эту цифру? Скажи мне».

«Вопрос таков…»

«Знаешь эту цифру? Сколько я требую с Univisionв суде?»

«Я – репортёр, мистер Трамп».

«Пятьсот миллионов».

«Я – репортёр, и вопрос таков…»

«И должен сказать, что они этим очень обеспокоены».

«Так дайте мне задать вопрос».

«Давай».

«Вы теряете голоса латиноамериканцев».

«Я так не думаю».

«У семидесяти пяти процентов латиноамериканцев сложилось о вас отрицательное мнение. Институт Гэллапа считает вас самым непопулярным кандидатом из всех [республиканцев]. Загляните только в социальные сети».

«Знаешь, сколько латиноамериканцев на меня работает? Знаешь, сколько на меня работает латиносов?»

«Многие латиноамериканцы вас ненавидят и презирают, мистер Трамп».

«Они меня любят».

«Это не так. Посмотрите опросы, мистер Трамп».

«Ты знаешь, сколько латиносов на меня работает? Тысячи».

«В масштабах страны у семидесяти пяти процентов [латиноамериканцев] сложилось о вас отрицательное мнение. Вы не попадёте в Белый дом без голосов латиноамериканцев».

«Вот что получается. Когда я выиграю, ты кое-что увидишь. Знаешь, чего они хотят? Они хотят рабочих мест. Вот чего они хотят».

«А ещё они хотят справедливого отношения к себе». Этот разговор зашёл в тупик. Я упоминал цифры из опросов, показывавшие, насколько он непопулярен среди латиноамериканских избирателей, а он настаивал на том, что латиноамериканцы его любят и что тысячи их на него работают.

Тогда я был убеждён, что попасть в Белый дом без значительной части голосов латиноамериканцев невозможно. Митт Ромни в 2012 году получил всего 27 процентов голосов латиноамериканцев и поспособствовал переизбранию Барака Обамы. А за несколько лет до этого, на президентских выборах 2008 года, сенатор Джон Маккейн также проиграл Бараку Обаме, так как получил всего 31 процент голосов латиноамериканцев.

Казалось, всё указывало на то, что кандидат от республиканцев, кем бы он ни был, едва ли сумеет получить треть голосов латиноамериканцев, а этого будет недостаточно для того, чтобы добиться президентского поста. В 2016 году было 27,3 миллиона зарегистрированных избирателей-латиноамериканцев, и хотя ожидалось, что проголосует лишь около половины из них, их влияние будет решающим. По крайней мере, я так думал. После моего разговора с Трампом на пресс-конференции кандидат пожелал продолжить спор.

«Мы с тобой поговорим. Мы будем говорить очень много, Хорхе Рамос».

«Я надеюсь, что мы сможем провести этот разговор».

«Мы его проведём. Мы его проведём».

«Хорошо».

Больше мы не разговаривали.

СМИ, как в США, так и за рубежом, сосредоточили своё внимание на том, что меня вышвырнули с пресс-конференции, – на прямой атаке на свободу слова и, пожалуй, беспрецедентном событии в рамках президентской предвыборной кампании в США. Всё, о чём я спросил Трампа, отошло на задний план. Однако в его ответах виден фундамент тех предложений, направленных против иммигрантов, которые он постарается претворить в жизнь, едва войдя в Белый дом.

Путь, предложенный Трампом, был полон опасностей. Я это понимал. Это понимали и многие другие репортёры-латиноамериканцы, и вместе мы это осуждали. Слова Трампа были реальной угрозой миллионам иммигрантов. И я всегда воспринимал их всерьёз. Считать его клоуном или безумцем было бы серьёзной ошибкой. Он – ни то, ни другое. Собственно говоря, одна из самых тревожных черт характера Трампа – это то, что он почти не смеётся. Я ни разу такого не видел.

Мы как репортёры должны были обходиться с ним намного суровее после объявления о его предвыборной кампании. Его нападки на иммигрантов были жестоки. Но к концу лета 2015 года Трамп стал настоящим медийным феноменом, и крупные телеканалы были готовы посвящать ему почти всё время, которого он хотел, в обмен на рейтинги.

Смотреть:

Откровенно говоря, Трамп был почти всегда готов давать интервью и делать публичные заявления по многим вопросам. Другие кандидаты от республиканцев были и близко не так доступны. А когда они осознали свою ошибку, было уже слишком поздно. Но эта политика открытого доступа никогда не распространялась на испаноязычные СМИ в целом и на Univision в частности. Хотя кандидат пообещал, что мы поговорим снова, нас, по сути дела, отстранили. Хотя Трамп сказал, что будет говорить со мной впоследствии и, возможно, даже удостоит нас интервью, это сделают невозможными его антиимигрантская риторика и намерения. Он действовал как враг нелегалов, а его конфликт со мной был лишь очередной возможностью выразить его посыл.

И что это был за посыл? Если Трамп был готов силком выгнать с пресс-конференции легального иммигранта с паспортом США, с транслируемой на всю страну телепрограммы, то он спокойно будет выгонять из страны уязвимых иммигрантов. Интервью или диалог с журналистом Univision– или любым другим испаноязычным СМИ – просто не соответствовали его плану криминализации беззащитного меньшинства.

Трамп защищал свою позицию, и я тоже. Меня обвиняли в занятиях активизмом. Я не активист. Я лишь журналист, задающий вопросы. Но когда есть такой политик, как Дональд Трамп, который постоянно лжёт, который отпускает расистские, сексистские и ксенофобные замечания, который нападает на судей и журналистов и который по-хулигански ведёт себя во время президентской предвыборной кампании, оставаться нейтральным невозможно. Это значило бы нормализировать его поведение. А такое поведение не является хорошим примером, особенно для детей. Наш основной долг перед обществом как журналистов – задавать вопросы тем, кто обладает властью, и тем, кто стремится к ней. Именно поэтому я не сел и не заткнулся на пресс-конференции в Айове. Так или иначе, я готовился к этому моменту всю свою карьеру. Более трёх десятилетий я имел возможность абсолютно свободно работать репортёром в США. В первую очередь я уехал из Мексики как раз из-за цензуры, и я не собирался затыкаться теперь.

Но страна, ранее предложившая мне полную свободу слова и перспективу равенства, радикально менялась. Определённая прослойка американского общества, часто не замечаемая мейнстримными СМИ, демонстрировала всё большие опасения и возмущение в отношении меньшинств и иностранцев. Эта прослойка ошибочно винила их в своих личных несчастьях и более масштабных проблемах страны. Это явление не ново. Оно начало набирать силу после вступления в должность Барака Обамы, и несмотря на изначально присущую ему нерациональность оно искало поддержки и репрезентации среди сравнительно консервативных групп страны. Трамп не был лидером этого движения, но он хорошо это считал и извлёк из этого пользу на выборах.

Так я мало-помалу стал чужим в стране, в которой прожил более половины своей жизни. В стране, в которой родились двое моих детей. В конце концов я должен признать, что, когда я услышал крик: «Убирайся из моей страны», он застал меня врасплох. Собственно, он до сих пор, вплоть до этого дня, звенит в моих ушах.

Отрывок из книги Хорхе Рамоса «STRANGER» («ЧУЖОЙ»). Авторское право © 2018 Хорхе Рамос. Авторское право на перевод на английский язык © 2018 Эзра Э. Фитц. Перепечатано с разрешения Vintage Books, импринта Knopf Doubleday Publishing Group, подразделения Penguin Random House LLC.

Следите за сообщениями Хорхе Рамоса на Twitter.

Эта статья впервые появилась на VICE US.