Что случилось в тот день, когда ко мне в двери постучала миграционная служба

Данная статья была опубликована совместно с Marshall Project.

Всё начиналось, как и в любой другой весенний день. Я проснулся в своей квартире в Квинсе и приступил к ежедневному ритуалу – приготовлению кофе и просмотру утренних новостей. Потом по плану было разбудить дочерей и собрать их в школу.

Светило солнце, и я пребывал в прекрасном настроении, потому что оставалась неделя до получения магистерской степени по социальной работе. С момента, когда меня посадили в тюрьму, я тщательно планировал каждый шаг на пути к получеию степени. В дополнение к учёбе это подразумевало работу в различных неприбыльных организациях в роли стажёра и сотрудника.

Я так близко находился к цели, что мог чувствовать её вкус. Это было выполнением обещания, которое я дал самому себе – обещания, которое могло изменить моё наследие на предмет того, кем я был на самом деле: человеком, у которого, несмотря на тюремное заключение, есть потенциал.

Но в 7 утра в дверь позвонили, и за нею стояли представители миграционной службы.

«Доброе утро», - сказал один офицер. «Мы проводим расследование и хотели бы войти, чтобы задать вам несколько вопросов».

«А я не могу ответить на эти вопросы здесь?» - спросил я, стоя в дверном проёме.

«Было бы лучше, если бы мы задали их в частном порядке».

Сначала своей одеждой и манерой держаться агенты напомнили полицию Нью-Йорка. Они были вооружены и одеты в пуленепробиваемые жилеты, но мне нечего было скрывать, поэтому я разрешил им войти.

Они зашли в гостиную, где сидели я и моя жена, и мужчина сообщил мне настоящую причину их визита. Они пришли, чтобы арестовать меня на основании уголовного дела десятилетней давности: грабёж, который я совершил в 20 лет, и за который уже отсидел. К тому же я имел вид на жительство – родом я из Гайаны, но с ранних лет живу в Квинсе вместе со своей семьёй, – и теперь меня могли депортировать.

Моё сердце остановилось. Я оглох от охвативших меня ужаса и страха. Я не мог понять, о чём они говорили. Мои губы просто шевелились. Меня сильно тошнило, я не мог стоять.

В конце концов, я пришёл в себя и смог услышать, как они говорили, что меня передадут иммиграционному судье, который примет решение по моему делу.

Единственное, что я мог сказать, было: «Как долго это займёт? У меня сегодня занятия».

Они сказали, что до конца дня я буду дома.

К ночи я был в тюрьме Кирни, штат Нью Джерси, один в двуместной камере, не имея ни малейшего понятия, что будет дальше.

У тюремных камер есть особый запах. Запах хлорки и бетона, смешанный с запахом грязной тряпки. Этот запах вернул меня в тюрьму строгого режима, где я когда-то отбывал наказание.

Также я постоянно думал о своих дочерях. Они были неразлучны со мной, и я не мог себе представить, что они переживали.

Моя жена тоже. В тот день она проснулась в доме, где было два родителя, а ложилась спать, будучи единственным опекуном двух маленьких девочек. Я обещал, что никогда не покину её и дочерей, и теперь нарушил клятву из-за плохого решения, которое я принял, будучи другим человеком на совсем другом этапе своей жизни.

Вместо того, чтобы вернуться домой в тот же день, я прожил ночь, которая стала первой в пятимесячной одиссее через систему задержания иммигрантов.

Приёмный корпус, в котором я оказался, был очень холодным, его называли «морозилкой». Был май, но люди надевали кальсоны и укрывались одеялами, потому что кондиционеры работали на холодные температуры.

Еда была ужасной. В стране нет тюрьмы, где хорошо кормят, но первая еда, которую мне дали после четырёх лет на свободе, была просто омерзительной. Это была «овсянка».

Если вы когда-либо ели плохую разогретую в микроволновке овсянку, умножьте это в 1000 раз, и вы всё ещё вряд ли поймёте, насколько она была мерзкой. Завтрак дали в 5:30 утра, и всё, о чём я мог думать, было: «Вчера в это время я спал в своём доме со своей семьёй».

Обычно меня тянет к людям. Я хочу с ними знакомиться, узнавать их историю, культуру, рассказы, переживания. Но в тюрьме нельзя быть открытым. Мне было сложно принять, что меня не просто посадили, а посадили снова. Я не мог говорить людям, что хочу узнать их.

Помню телефонные разговоры с дочерями. Моей младшей было не больше трёх лет, и каждый раз по телефону она спрашивала: «Папа, когда ты приедешь домой»?

Моя жена сделала самую гуманную, на её взгляд, вещь: она рассказала им, что я уехал в командировку. Ребёнок думает, что если вы решили уехать из дома, вы можете также решить в него вернуться.

И вот моя младшая дочь хотела знать, когда я решу вернуться к ним. Я не знал, каким будет результат; всё, что я знал, это то, что я вряд ли вернусь домой к ней, и что то, что она переживала, будет с ней всю её жизнь.

Но спустя много месяцев, с минимальными объяснениями, меня освободили.

Помню, что в тот день, когда я покинул иммиграционную тюрьму, меня разбудили рано утром и просто сказали собираться. Офицер не знал, куда меня отправляют. Было 3:30 утра.

К 6 часам после поездки на автобусе я был в здании суда.

К 11 утра меня вернули в распоряжение моей семьи.

Первым человеком, который меня встречал, была моя дочь, которая выбежала ко мне со слезами на глазах и обняла со всей силой семилетнего ребёнка. Я сказал, что мне было очень жаль – жаль, что я её покинул, жаль, что причинил ей столько боли.

Она посмотрела мне в глаза и сказала: «Папа, всё хорошо. Я всегда знала, что ты вернёшься домой».

Когда я возвращаюсь мыслями к иммиграционному заключению, я думаю о том, сколько боли может причинить вам и вашей семье временное заключение на неопределённый срок, когда нет никакой ясности. Мне повезло, что у меня была огромная юридическая и общественная поддержка, благодаря которым я в конце концов был освобождён. И в 2014 году губернатор Эндрю Куомо даровал мне помилование, чтобы меня не могли депортировать, что крайне редко случается в подобных случаях.

Но я в отчаянии от того факта, что там пребывает столько людей, таких же как мы с вами, для которых всё закончится по-другому.

Халил А. Кумбербатч – заместитель вице-президента департамента политики в организации Fortune Society, расположенной в Нью-Йорке. Ранее он работал менеджером тренинговых программ в Just Leadership USA – организации, которая работает над уменьшением количества американских заключённых в два раза к 2030 году. Он также является лектором в Школе социальной работы Колумбийского университета.

Эта статья впервые появилась на VICE US.