Священник, Пианист, кот и самодельная сауна: одна неделя на войне в Украине

Смеркается, а затем темнеет; вместе с темнотой приходит ночной хор прекращения огня, который ничего не прекращает. Первый миномётный выстрел звучит рядом со столовой взвода – тесной металлической коробкой, обсаженной мышами и глубоко закопанной в холодную землю. Взрыв побуждает пару солдат поднять глаза, оторвав взгляд от мисок с жарким; их лица освещает голая электрическая лампочка. Последующий грохот тяжёлого пулемёта побуждает более молодого (19-летнего) парня закрыть дверь, чтобы их положение не выдавал ни малейший лучик света. Второй взрыв сигнализирует об окончании обеда. «Думаю, нам пора», – говорит тот, который постарше. Они неохотно возвращаются в окоп, пригнув головы посреди усиливающейся пальбы.

Знаете ли вы украинскую ночь? Этот вопрос задавал Гоголь, лирично рассказывая об этой некогда милой части славянской степи. Бойцы 2-го взвода знают украинскую ночь, и особого очарования в ней уже нет.

Их часами прижимал к земле смертоносный град пуль и реактивных гранат. Они месяцами удерживали этот небольшой участок фронта на промышленном востоке своей страны. И уже более полутора лет союзные им подразделения украинской армии заперты в этой опустошающей войне, напряжённость которой то резко падает, то возрастает с прохождением каждого перемирия.

В первый день сентября было подписано последнее мирное соглашение. Не одну неделю оно пользовалось выдающимся успехом, порождая надежды, что оно, может быть, возвещает начало конца одного из самых страшных конфликтов на европейской земле с окончания Балканских войн 1990-х годов.

Эти надежды быстро тают. В ноябре резко активизировались боевые действия и произошла вспышка заявлений после двухмесячного затишья, которые свели к нулю хрупкую возможность прекращения огня. Рейды и ракетные обстрелы, тщательно подготовленные сражения и окопная война – все они, ещё более частые и жестокие, теперь возвращаются в этот истерзанный войной уголок Европы, где с апреля 2014 года, когда разразился конфликт, погибло больше 8,000 человек, а 2,2 миллиона вынужденно покинули дома.

На семь дней VICE News прикрепил своих корреспондентов к бойцам 2-го взвода, сплочённой и разношёрстной компании призывников, профессиональных солдат, добровольцев-националистов, ветеранов Советской армии, бывших мошенников и капеллана. Они держат оборону на окраине Песков, некогда зажиточного района на северной окраине Донецка, ныне почти полностью разрушенного непрестанным градом артиллерии.

Недостаточно снабжаемые и живущие в нищете солдаты сражаются в забытой войне. Они чувствуют себя брошенными собственной страной и Западом, а ко мнимому прекращению огня относятся с презрением. Сейчас они жаждут нового толчка. На 280-мильном восточном фронте вспыхивали бои, а нора взвода, состоящая из грязных окопов, открывала крупным планом вид на последний конфликт Европы и предоставляла веские доказательства того, что условный мир в Украине снова на грани краха.

* * *

Видавший виды Vauxhall нёсся на юго-восток в сторону фронта. Он принадлежал необычной паре облачённых в полный камуфляж российских журналистов, которые предложили нас подвезти. Имя их бортовой Wi-Fi-сети выдавало их неожиданные убеждения: «PutinKhuylo». Слава, добрый великан, регулярно разражавшийся высокими смешками, сидел за рулём; Анна – коротко стриженая с маленьким личиком – сидела рядом с ним.

«Мы держим про-украинский канал на YouTube, – объяснил Слава. – Мои родители меня очень поддерживают, а вот у Анны всё сложнее». Его девушка вступила в разговор: «Они на самом деле не понимают. Мой брат заблокировал меня в Вконтакте и мы больше не разговариваем».

Пара живёт в изгнании и не может рисковать, вернувшись в Россию, которую Запад уже давно обвиняет в активной поддержке мятежной военной кампании в восточном промышленном регионе Украины. «Мы не можем вернуться домой – это под запретом, – продолжил Слава. – Мы постоянно перемещаемся возле фронта и останавливаемся в близлежащих городках. Теперь это наши дома. Мы здесь, чтобы рассказать правду».

На рассвете было холодно и серо, но к полудню солнце уже пригрело сквозь туман. Мы отметились на передовой оперативной базе, запрыгнули в жёлтый Citroen Berlingo и помчались на передовую, объезжая выбоины и воронки от снарядов на скорости 100 километров в час. Дорога шла мимо разбомбленных частных домов, полузаброшенных деревень, джипов Красного Креста и иногда фигур работающих в поле людей. Наш шофёр, Ярик (молодой улыбчивый солдат с оселедцем) поставил «Пасторальную симфонию» Бетховена и сделал погромче.

Когда мы приблизились к последнему блокпосту, нас жестом пропустила пара бойцов, и мы поехали по тропе на пересечённой местности, ведущей к окопу, который удерживает подразделение «Купрум» («Медь»). Так сокращённо называют 2-й взвод 7-й роты 3-го батальона 93-й бригады Вооружённых сил Украины.

Их позиция граничит с ничьей землёй – заросшим полем, усыпанным минами и невзорвавшимися боеприпасами. До расположения мятежников от силы пара миль. Сеть окопов, бункеров и огневых позиций «Купрума» – обиталище воинственного племени, сбросившего былую гражданскую оболочку и принявшее на себя колоритный ряд военных личин. Среди них – Каспер и Конан; Кабан и Дракон; Пианист, Папа и Примус; Сабля и Скептик.

Последний из этих людей – 50-летний Евгений Пахомов, их командир – спокойный старший лейтенант и бывший зоозащитник, некогда проводивший кампании в защиту дельфинов. Его надежды на мир подтачивает суровый реализм. «Будут новые боевые действия, затем очередное прекращение огня, затем опять боевые действия, и так далее. Эта война не закончится никогда, – говорит он VICE News. – Подождите лет 10, 20, а затем Путин умрёт. Тогда может стать немного лучше».

Над окопом часовыми стоят два бронетранспортёра; их орудия нацелены на ничью землю. Стройматериал беспорядочно навален, а за парапетом разбросаны окурки. Пробираясь сквозь грязь и недавно перекопанную землю, лабиринт окопов предоставляет далеко не лучшее убежище между укреплёнными позициями. Царят скука и ощущение надвигающейся угрозы.

Но даже здесь, среди грязи, в жалком существовании, то и дело попадаются проблески роскоши. На входе в бункер открывается совершенно иная сцена.

Нашим домом на эту неделю стало подземное прямоугольное помещение, отделанное деревянными панелями и снабжённое тремя двухъярусными кроватями, поставленными впритык вдоль одной стены. Дровяная печь обеспечивала нас теплом по ночам, маршрутизатор Wi-Fi подавал надёжный Интернет-сигнал, а большой телевизор, установленный в углу, выдавал ежедневную порцию новостей, боевиков и телеигр до полуночи, пока генератор не отключали.

Мини-кухня может похвастать микроволновкой, холодильником, чайником и буфетами, набитыми печеньем, шоколадом, кофе и травяными чаями. Рядом с ворохами бронежилетов стоит блюдце с молоком для Шлёмы, местного рыжего кота. Ботинки, камуфляж, боевые аптечки, шлемы и военные радиоустройства заполняют все углы и свисают со всех кроватей. Есть даже самодельная сауна, прикреплённая к соседнему бункеру, хотя скудные запасы воды могут вывести её из строя.

Несомненно, эти люди знают, как о себе позаботиться. Говорят, что позывной взвода «Медь» происходит от былой склонности таскать металл из местного города-призрака и продавать его на металлолом.

Одним из самых радушных и обаятельных бойцов был Пианист, местный капеллан. С огненно-рыжей бородой и большим металлическим распятием, висящим на шее, он вызывал в воображении образ и философию средневекового славянского воина.

«Вера в Бога без дел мертва, – сказал он. – Если мне нужно взяться за оружие и убивать сепаратистов, то я это сделаю. Я в первую очередь боец, а потом уже капеллан».

Несмотря на присутствие этого Божьего человека, формальные богослужения сведены к минимуму. «В воскресенье мы не делаем ничего особенного – я работаю для этих людей каждый день. В наших рядах есть православные, протестанты, мусульмане… Я помогу любому верующему, который в этом нуждается».

После заката к нам подходит солдат. «Пора ужинать, – сказал Кабан (настоящее имя – Руслан). – За мной». Он повёл нас сквозь темноту по глинистому склону в кухонный блиндаж. Официально этот здоровяк 30 с лишним лет от роду – пулемётчик, но здесь бойцы очень уважают Кабана как местного повара.

После недолгой оживлённой рубки, нарезки кубиками и жарки мы ссутулились над сковородой с картофелем и омлетом из 10 яиц. Мрак заполнил сигаретный дым, среди мешков позади нас суетились мыши, вокруг нас то и дело отдавался эхом треск стрельбы, а Кабан начал рассказывать свою историю.

«Сейчас все мои друзья воюют за сепаратистов. Когда в прошлом году взяли Краматорск [городок, в настоящее время удерживаемый правительством Украины на востоке], они стали выискивать тех, кто поддерживал Украину.

Мне позвонил по телефону давний друг, ставший у сепаратистов командиром, – сказал, что я у них в списке. Я схватил дочь, кое-какие пожитки и пулей выехал из города. Потом я узнал, что через несколько минут после отъезда в дом ко мне вломились. Но я уже исчез.

Я начал новую жизнь в Полтаве, дальше на запад, и истратил все деньги в попытках как-то устроиться. В итоге я решил вернуться на войну. Я планировал начать сражаться вместе с «Правым сектором», но мне предложила контракт 93-я бригада, и я в конце концов оказался у них. С тех пор я здесь».

Порвать со старыми друзьями наверняка было трудно. Приходится ли ему когда-нибудь говорить с ними? «Конечно – иногда мы обмениваемся сообщениями, – ответил Кабан. – Они говорят мне, что выследят меня и перережут горло». Он едва заметно улыбнулся в полумраке. «Но я доберусь до них первым».

Над полем прогремел особенно сильный залп орудийного огня. «Слышите?» – спросил он, искоса перехватив мой взгляд в полумраке. «По ходу, это прекращение огня».

* * *

Отправляйтесь на фронт – и вас можно простить за мысли о том, что боевые действия не прекращались вовсе. В последние недели их напряжённость повысилась с затишья, следующего за прекращением огня, до нерегулярных вспышек кровопролития, которые сейчас перерастают в нечто значительно более настораживающее.

Подписанное в феврале мирное соглашение, за которым последовало сентябрьское перемирие, помогло смягчить возвращение к огненной буре молниеносных военных операций и наступлений, бушевавшей всё лето 2014 года и последующую зиму. После набирающей силу волны кровопролития этим летом кое-что указывало на то, что Кремль стремится стабилизировать кризис, в то время как Москва переключила внимание на продолжающуюся военную кампанию по поддержке президента Башара аль-Асада в Сирии.

Однако война в Украине в настоящее время, по-видимому, снова постепенно выходит из-под контроля. Международный независимый наблюдатель, занимающийся мониторингом этого конфликта, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) сообщила об учащении использования ракет «Град» и миномётов (и те, и другие запрещены февральским соглашением). В последние недели наблюдатели ОБСЕ сообщали о значительном количестве атак с участием зенитных орудий, автоматических гранатомётов и крупных миномётов в истерзанных боями окрестностях Донецка и Луганска.

Несмотря на договорённости о консервации тяжёлого вооружения, подтверждено отсутствие в контролируемых Украиной районах десятков гаубиц и других артиллерийских орудий, в то время как ОБСЕ сообщает о том, что за линии отвода продолжает отходить «значительное» количество военной техники.

Последние атаки, по-видимому, не являются странными прорывами на фронте или самовольными действиями местного командира мятежников. Скорее, они вписываются в более масштабную картину нарастающего кровопролития, которое может сорвать план мирного урегулирования.

Всего за один день во время аккредитации VICE News на фронте украинская армия сообщила об атаках мятежников в девяти городках, а также о взрывах и снайперском огне в демилитаризованной зоне Широкино, бывшего приморского городка, для которого долго существовала угроза превращения в плацдарм для наступления на стратегически важный восточный портовый город Мариуполь. Даниэль Байер, посол США в ОБСЕ, предупреждал о «возвращении к полномасштабному кровопролитию» и заявил, что «обеспокоенность нарастанием кровопролития может привести к полному краху прекращения огня».

В последние месяцы у украинской армии были определённые успехи в предотвращении дальнейшей сдачи территории отколовшимся от страны квазигосударствам, так называемым Донецкой и Луганской народным республикам. Ей также удалось мобилизовать более 200,000 человек личного состава за год – значительная цифра для относительно небольшого промежутка времени.

Тем не менее, остаются проблемы, не в последнюю очередь с её заржавевшей организационной структурой – громоздким реликтом советской эпохи. Военное начальство с удовольствием освещало выполнение армией рушащегося соглашения о прекращении огня и настаивало на том, чтобы её силы прибегали к использованию тяжёлого вооружения исключительно в целях самообороны. Однако многие из бойцов Украины раздражены ограничениями, наложенными на их огневую мощь, и жалуются на бюрократию, сдерживающую контрудары. Короче говоря, текущее перемирие им крайне не по душе.

«Мы не просто раздражены – мы злы. Нам следует разрешить отстреливаться когда угодно. Мне могут говорить другое, но это всё равно война, – заявил Док (настоящее имя – Александр), бывший психиатр и 45-летний заместитель командира 18-й роты из Песков. – Дипломатического решения нет. Война закончится только тогда, когда украинские солдаты выйдут на нашу границу с Россией».

Рассматривая ничью землю через бинокль, он стоял над окопом в квартале городка, который сейчас полностью лежит в развалинах; крошечные домики превратились в руины и голые стены. «Прекращение огня одностороннее, – продолжал Док. – Они усиливаются тяжёлым транспортом и тяжёлым оружием прямо напротив нас». Как будто подтверждая его заявление, с занимаемых мятежниками позиций донёсся характерный грохот танка.

Украинский президент Пётр Порошенко осудил «общую эскалацию конфликта» и обвинил в ней «повышение количества атак» пророссийские силы. Он также издал указ, разрешающий бойцам отстреливаться «исключительно в тех случаях, когда под угрозой оказываются жизни нашего личного состава». Это, хотя и обещает упростить печально известную своей нерациональностью субординацию, подвергает прекращение огня ещё большей опасности.

Спустя несколько недель относительного мира Порошенко заявил, что Вооружённые силы Украины снова приведены в состояние боевой готовности: «Мы существенно повысили уровень боевой готовности и расширили круг мер, которые украинская армия примет в целях обороны». Всего за несколько часов до его замечаний Киев сообщил о гибели пяти бойцов в результате прямых атак мятежников за предыдущие 24 часа; это наибольшее количество жертв за день со времён согласования прекращения огня в сентябре.

Несмотря на возвышенную риторику политической элиты Украины, бойцы чувствуют себя забытыми – как соотечественниками, так и иностранными союзниками. «Раньше мы были героями. Теперь мы никто, – сказал 45-летний Виктор a.k.a. «Священник». – Нас не хочет знать никто в стране».

Этот смуглый немолодой отец двух детей получил своё прозвище после того, как поселился в разбомбленной церкви на линии фронта. Несмотря на заявления о том, что страна его бросила, Священник остаётся настроен оптимистически. «У нас есть работа, вот и всё».

С марта 2014 года США вложило в украинскую армию свыше 250 миллионов долларов «нелетальной» помощи, от бронежилетов до приборов ночного видения, новых радиолокационных систем и целого ряда боевых автомобилей. А в ближайшие недели должен начаться следующий цикл американской программы подготовки и оснащения. Но бойцы здесь хотят именно оружия. И для них разговоры о переговорах – чистой воды проклятье.

«Есть только военное решение, – заявил Артур, который одним ясным холодным утром находился среди группы бойцов, куривших сигареты и попивавших из стаканчиков сладкий чёрный чай возле церкви Виктора. – Все, кто выбирают дипломатию, тряпки».

Но, спросил я его, не могло бы наступление просто спровоцировать энергичную реакцию с другой стороны и дать простой повод для российской агрессии? Он отмахнулся от этой мысли с откровенным пренебрежением. «Мы готовы пройти до самой границы. Мы примем вызов России».

Через несколько ночей неожиданный бой указал на то, что подобный ход не был бы предпринят без сопротивления.

* * *

Ужин прервался со вторым взрывом. В непроглядном тёмном холоде начали взрываться миномётные выстрелы и реактивные гранаты. В ночном небе над крещендо автоматов и тяжёлых пулемётов оставляли хорошо заметные следы дуги красного огня трассирующих снарядов. Обе стороны, каждую из которых поддерживают сотни бойцов, часами обрушивали на противников шквал огня.

Бойцы, по-видимому, уже прекрасно привыкли к тону и тембру этой смертоносной репризы. Быстрые отрывистые хлопки лёгкого пулемёта ПКМ. Тяжёлые удары ДШК калибра .50. Тяжёлые удары давления в грудь и непрестанный звон в ушах, в то время как СПГ-9 советских времён выпускали свои заряды взрывоопасных веществ.

В окопе 2-го взвода, в паре сотен метров от эпицентра боя, радио жужжало от лихорадочных обменов репликами: «Сильный атакующий огонь»; «18-й взвод бьют»; «Подразделение противника продвигается в сторону Рыси». Тем временем бойцы почти неохотно пригнулись в траншеях под комариным писком рикошетных пуль.

Самое худшее они пересидели за непрерывным курением, то смеясь, то ругаясь всякий раз, когда в опасной близости приземлялся, сотрясая землю, какой-нибудь снаряд. Один боец высунул голову из бункера во время особенно яростной перестрелки. Среди теней и повторяющихся вспышек он пошутил: «Вэлкам в «Диско-партизан».

За командиром, Скептиком, передвигавшимся между огневыми позициями в окопе, неотступно следовала парочка собак, брошенных в начале войны и теперь взятых взводом на попечение. Они вздрагивали от каждого взрыва, но практически ни разу не взвыли, когда не более, чем в 100 метрах от блиндажа, посыпались градом снаряды.

Один пехотинец, 46-летний Виктор Боган, который прежде, чем взяться за оружие в прошлом году, работал столяром, продолжал возиться в своей передвижной мастерской на краю ничьей земли. Он наполовину лишился слуха во время предыдущих боёв и казался ошеломлённым последней вспышкой. «Я здесь только ради того, чтобы моим детям и внукам не пришлось столкнуться с войной самим», – заявил Виктор.

Он был облачён в кожаный жилет, бандану и поношенные рукавицы; эстетику «Безумного Макса» довершал огромный самодельный клинок, засунутый в ножны из оленьей кожи. В более светлые моменты его сероватое лицо морщилось в искренней улыбке, и он говорил о своей мечте восстановить церковь в родном городе, разрушенную во время Октябрьской революции.

«Здесь место только людям постарше, – вздохнул он. – Было бы лучше, если бы молодых парней никогда не отправляли на этот фронт».

С наступлением серого и холодного утра боевые действия, едва ли не самые ожесточённые за несколько недель, прекратились. Позиции остались такими же, но хрупкое перемирие в Украине явно истрепалось.

* * *

«Две ночи назад мне приснилось, что война начнётся снова через 121 день. Не знаю, почему мне пришло в голову это число. Это действительно глупо. Но эти видения о войне часто приходят ко мне по ночам. Сейчас боевые действия не заканчиваются – это просто перерыв, и он будет недолгим».

Мы говорим о снах, смерти и грядущей зиме весь день до самой темноты. Анатолий и Светлана, оба почти 70-летние и прожившие в браке 46 лет, порядочные люди, проклятые войной, но всё же не испорченные ею. Они пренебрегают вторжением конфликта в их дом в Песках и отказываются уезжать. Светлана рассказывает нам о своём странном предчувствии, а мы тем временем наслаждаемся кустарным ежевичным вином, неиссякаемыми чашками чая и печеньем, намазанным мёдом из их ульев.

Каким-то образом, вопреки окружающему их разорению, вопреки граду артиллерии, вопреки ненависти, их дом остаётся нетронутым. В это трудно поверить.

«Бог, – говорит Светлана. – Это единственная причина. Другого варианта нет. Мы выжили».

Их скромное жилище до сих пор наполняется смехом, а ещё – мимолётными намёками на тьму. Впервые я встретил эту пару в августе, когда их сад под конец жаркого кровавого лета всё ещё украшали цветы и плоды. Их энергичная связь однозначно никуда не девалась, но последние месяцы наложили на их лица печать усталости.

«Остальная Украина о нас забыла, – говорит Светлана. – Они и представить себе не могут, что мы переживаем. Мы потеряли больше, чем мог бы любой политик у власти, с любой стороны».

Наш разговор продолжается час, может быть, два. Воспоминания о довоенных Песках и о далёких родственниках переплетаются с разговорами о страхе, политике и утратах. Упоминается и Путин, и Порошенко; пара рассказывает о своих надеждах отметить в новом году 70-летие.

Наконец, Анатолий встаёт с деревянного стула и наполняет наши стаканы вином – в последний раз за день. Смеркается, и над этим маленьким европейским городком, как всегда, нависает угроза боя.

Он поднимает стакан. «За мир», – говорит он.

Следите за сообщениями Джека Лоша на Twitter:@jacklosh

Автор всех фото – Джек Кросби.

Следите за сообщениями Джека Кросби на Twitter:@jscros