Беженец из Северной Кореи о своём побеге из «лучшей страны в мире»

Он помнит машины. Шок, который почувствовал, увидев, как по улицам в окружении огромных зданий, катится множество машин.

«Я наблюдал это впервые в жизни. На северокорейских дорогах машин нет. Собственно, там вообще почти ничего нет».

Это было 12 лет назад, но Чон Хо говорит об этом так, как будто это было вчера. День, когда привычный ему мир обрушился. День, когда он последовал за двумя китайскими посредниками, посланными его матерью, и пересёк вместе с ними реку Туманную между Северной Кореей и Китаем.

«Меня всю жизнь до того дня учили, что нет страны богаче Северной Кореи. Я считал, что моя страна – лучшая в мире. Мы понятия не имели, как выглядит внешний мир. Тогда – когда я увидел машины и высокие здания – до меня дошло. В этот момент всё, что я как будто бы знал, обрушилось».

Чон вырос в нищете в Чхонджине, прибрежном городе на северо-востоке Северной Кореи. В 2004 году, когда его мать решила бежать из Северной Кореи в Китай, ему было 13. Примерно год спустя ей удалось достичь Южной Кореи. Это конечная цель беглецов из Северной Кореи, так как, оказавшись там, они могут просить о предоставлении статуса беженцев.

Однако у Чона всё шло не так гладко. Спустя неделю после прибытия в Китай он оказался в компании десятка других беженцев, скрывавшихся в доме посредника неподалёку от Пекина. Им было приказано не покидать дома. Это была ловушка. Посредник вернулся с вооружёнными полицейскими. Был ли он шпионом или просто продал их властям? Неважно. Беглецы из Северной Кореи попали в руки китайской полиции.

В течение нескольких дней их отослали обратно в Северную Корею. Этого требует договорённость между Китаем и его соседом и союзником. Чон Хо был отправлен в концентрационный лагерь, в котором по ночам приходилось спать на полу тюремной камеры, а пытки и принудительный труд были повседневными явлениями. Там Чону внушали, что увиденное им в Китае – мираж. «Я начал задумываться, не сошёл ли я с ума. Было ли реально то, что я видел. Не было ли это сном?»

В Северной Корее после неудачного побега можно оказаться в неволе до конца дней своих. Но дети, как правило, избегают такого наказания. После нескольких месяцев в неволе Чона отправили назад к отцу, в родной город. Впрочем, его жизнь в Северной Корее уже никогда не будет прежней.

Если Чон расскажет что-то об увиденном в Китае родственникам, то будет до конца жизни заживо гнить в тюрьме. «Я ни с кем не мог об этом поговорить. За мной следила тайная полиция. Я должен был отчитываться перед ней каждое утро и каждый вечер».

Подростка уже не пускали в школу. Взаимодействие с друзьями ему ограничили до минимума. В городе не было электричества, и каждый день превращался в медленные страдания от одной ночи плохого сна до другой. Как и все его родные, Чон почти не мог есть. Еды было недостаточно. Большую часть дня он бродил.

«Помню, как каждый день почти три года взбирался на одну и ту же гору. Это было одним из немногих позволенных мне действий». Оттуда ему было видно, как далеко внизу заходят в школу и выходят из школы дети, между тем как ему туда было нельзя. Там, в одиночестве на горе, Чон начал разрабатывать план своего следующего побега.

В декабре 2008 года, спустя три года после возвращения в Северную Корею, он снова бежал. Кто-то помог ему пересечь реку Туманную. Но и тут он не желает говорить в подробностях о самом побеге. Не хочет обеспечивать уликами северокорейский режим, который в 2017 году усилил контроль над границами, пытаясь помешать своим голодным людям бежать из страны.

Переход в Китай – это лишь первый шаг к свободе. Чон узнал это на горьком опыте во время своего первого побега. Первые несколько месяцев по другую сторону реки он провёл в Яньцзи, городе на северо-востоке Китая, неподалёку от границы. «Я был в опасности, потому что всё ещё был очень близко к Северной Корее. В Яньцзи полно северокорейских шпионов, пытающихся ловить беглецов. Спустя три месяца я смог добраться до Шанхая, где мне было спокойнее».

Оказавшись в китайском мегаполисе, подросток в бегах сумел устроиться на работу в ресторан, специализировавшийся на корейской кухне. Чон притворился южнокорейцем. Рестораном владели китайцы, которые не могли распознать его акцент. Платили ему отвратно, но он впервые в жизни получил возможность есть сколько хочется. «Я всё время ел. Мне хотелось попробовать всё».

В Шанхае ему удалось связаться с матерью. В 2005 году посредники дали ему телефонный номер для связи с ней в Южной Корее. Он его никогда не забывал, а она, к счастью, так его и не сменила.

«Несмотря на свою работу, я ещё жил в постоянном страхе – как бы не раскрыли мою настоящую личность и меня не вернули в Северную Корею. У моей матери были финансовые трудности, но спустя два года она собрала достаточно денег, чтобы отправить нового посредника, который попытался бы привезти меня в Южную Корею».

С помощью посредника Чон нелегально добрался до Таиланда. Там он попросил предоставить ему статус беженца в Южной Корее. Два месяца он провёл в Чиангмае и Бангкоке, а затем наконец-то улетел в Сеул.

Чон, улыбчивый, недавно постриженный, в чистой серой рубашке, болтает со мной по-английски за кофе. В Сеуле сейчас июнь, и солнце сияет. Встреча была организована в «Обучении для северокорейских беженцев» (TNKR), некоммерческой английской школе для беженцев, которую студент-политолог посещает вот уже год с лишним.

Чон, которому сейчас 27 лет, первым признаёт, что сейчас он – уже совершенно не тот юноша, которым был шесть лет назад, когда прибыл в Сеул. Именно мать научила его пользоваться смартфоном наподобие того, который он сейчас держит, со смехом вспоминает он. «В моём родном городке не было электричества, – считает нужным пояснить он. – Поначалу это было что-то с чем-то. Мне даже сейчас не верится, что я пользуюсь смартфоном. Там, где я живу, мне можно включать и выключать свет. Это всё равно что жить в раю или в будущем».

Самое главное в его южнокорейской жизни – это учёба. За прошедшие несколько лет жизни в Северной Корее в нём проснулась неутолимая жажда учёбы. «Те три года мне оставалось только смотреть, как все вокруг меня ходят в школу. Полагаю, мы никогда не понимаем, чего нам не хватает, пока не лишаемся этого. Я знаю, каково это – не иметь возможности учиться. Я больше не хочу останавливаться».

По прибытии в Сеул он совсем не был похож на образованного 20-летнего юношу из Южной Кореи. Начал Чон с обучения в частной школе для взрослых – Институте Дэсон. Ему как беженцу можно было получать финансовую помощь для оплаты занятий. Его старания не остались незамеченными, и вскорости администрация школы позволила ему посещать любое количество занятий по желанию без необходимости оплачивать дополнительные расходы.

«В Южной Корее я быстро осознал, что большинству северокорейских беженцев жить всё равно трудно – они живут в маленьких квартирках и работают на нестабильных работах. Я не хотел возвращаться к нищете. Я не хотел снова бродить по целым дням без цели. Уж слишком много я рисковал, чтобы оказаться там, где оказался».

Поэтому Чон Хо поставил себе цель. Он захотел поступить в университет. Да не в какой-нибудь, а в Сеульский университет – лучшее государственное учебное заведение в стране, где все помешаны на образовании и где в старшие классы средней школы поступает более 80 процентов молодёжи. «Прежде всего мне нужен был эквивалент южнокорейского диплома старшей школы».

Затем был «Сонон», стандартизированный тест на способности к обучению по корейскому, английскому, математике, географии, истории, экономике и политике. Его должен пройти всякий южнокорейский учащийся, желающий поступить в университет. Затем учащихся делят на восемь степеней успеваемости – чем выше, тем лучше.

Проучившись несколько лет в Институте Дэсон, Чон смог получить вторую степень. Это скромный результат для обычного уроженца Сеула, но чудо для беженца в его положении. Приёмная комиссия Сеульского университета это поняла и предложила ему собеседование. Это был невероятный шанс, объясняет Чон, так как собеседование в этом прославленном заведении предлагают крайне небольшому количеству южнокорейцев.

«Это было первое интервью в моей жизни и мой шанс на лучшую жизнь. Я ещё говорил с северокорейским акцентом. Я рассказал комиссии свою историю, а перед самым уходом сказал: «Я действительно постарался как мог».»

Сейчас, несколько лет спустя, Чон заканчивает обучение политологии. «Полагаю, мне повезло. Я каждый день просыпаюсь с улыбкой на лице. Но я усердно учился, чтобы попасть сюда. Очень усердно».

В социальном плане разрыв между ним и его однокашниками сильно сузился. «Поначалу нас отличал друг от друга жизненный опыт. Это было вполне преодолимо. Я всё ещё горжусь тем, откуда вышел. Я могу рассказать уникальную историю».

Однако есть такое место, куда Чон ни в коем случае не пойдёт за однокашниками – на гору. Пеший туризм достаточно популярен в Южной Корее, но теперь он уже не для Чона. «Я ненавижу горы».

Большинство людей, прежде всего – южнокорейцы, как правило, строго судят северокорейцев, считает Чон. В первом видео своей новой учётной записи на YouTube он стоит на улицах Сеула с завязанными глазами, раскинув руки. «Я – беглец из Северной Кореи. Некоторые люди говорят, что я – коммуняка, шпион или предатель. Я вам доверяю. А вы мне? Обнимите меня», – гласит написанная от руки табличка под ним.

Даже в Южной Корее, стране, которая лет 70 назад была единым целым с Северной Кореей, люди, как правило, стригут под одну гребёнку семью Кимов и северокорейцев. Более консервативные южнокорейцы, как правило, против того, чтобы их правительство помогало беженцам из Северной Кореи. Они подозревают беженцев в попытках проникнуть в Южную Корею, дабы шпионить для северокорейского режима.

«Мне кажется, что те, кто злятся из-за помощи, которую южнокорейское правительство предоставляет мне и другим беженцам, не понимают сути».

Поведение Ким Чен Ына и ядерная программа Северной Кореи светятся в СМИ по всему миру. «Но как насчёт северокорейского народа?» – спрашивает он. Как насчёт истинных жертв Ким Чен Ына?

«Мы каждый день слышим что-то о семье Кимов и политике Северной Кореи. Это интересно, но нам также нужно узнать что-то о людях, живущих в Северной Корее. Там каждый день нарушаются права человека».

Освещать повседневную жизнь в Северной Корее иностранным СМИ непросто, признаёт он. У СМИ нет доступа в страну за исключением немногочисленных официальных приглашений в Пхеньян от режима. Северная Корея, которую им представляют, фальшивая, говорит Чон. И именно поэтому он и другие беженцы обязаны говорить. «Потому что мы знаем правду. Мы это видели и испытывали».

«Очень многие люди, которых я встречаю, сомневаются, что ситуация в Северной Корее настолько плоха. Некоторые попросту в это не верят. Но это так. Каждый день там умирают от голода люди. Буквально умирают, потому что им нечего есть. Каждый день люди без крыши над головой спят на земле на вокзалах. Это в Северной Корее в порядке вещей. Политики всего мира хотят положить конец ядерной программе. Но они ещё и должны просить северокорейский режим обращаться со своим народом как следует».

Однажды, говорит Чон, он расскажет свою историю в ООН. Он должен это сделать. Впрочем, впоследствии он признаёт: ООН тут ничего особенного сделать не может. «Я не думаю, что у неё есть какая-то власть в отношении Северной Кореи. Она не может заставить правительство лучше обращаться со своим народом. Должны произойти какие-то изменения, но это очень тяжело. Чудодейственных решений здесь нет».

За прошлый год, между тем как Дональд Трамп грозился в Twitter атаковать Северную Корею, а Ким Чен Ын колко ему отвечал, на Корейский полуостров бросил тень призрак ядерной войны. Логично подумать, что взрывная смесь из Трампа и его северокорейского коллеги довольно сильно тревожит беженца, чьи родные и друзья до сих пор в основном живут в Северной Корее.

Чон совершенно не контактировал с родственниками вот уже девять с лишним лет, с тех пор как сбежал из родного городка. Попытаться связаться с ними через китайских посредников было бы трудно, но возможно. Однако цену за такое просят весьма немалую, а люди, с которыми попытаются связаться, из-за такого незаконного предприятия могут попасть в беду. Пока что Чон считает, что лучше и не пытаться.

Впрочем, возможность нападения США на Северную Корею его не пугает. Вернее, она не пугает его сильнее, чем текущая ситуация. «Если будет война, то мои друзья могут погибнуть от бомбёжки. Но будет война или нет, а они всё равно умрут. Они голодают. Они работают по 15 часов в день. В войну просто не могло бы быть хуже».

Однако Чон не считает, что с помощью военного вмешательства можно исполнить его мечту о воссоединении Кореи. Падение самого северокорейского режима должно будет произойти через Китай. «Китай крайне важен для северокорейской политики. У США нет власти над Северной Кореей, зато она есть у Китая. Как только Китай захочет увидеть перемены в Северной Корее, они произойдут. Это – единственный способ освободить моих друзей.

Падения самой по себе семьи Кимов было бы недостаточно, предполагает он. «Власть бы захватил другой диктатор». Политическая элита Северной Кореи живёт в привилегиях, и она бы позаботилась о том, чтобы тот, кто придёт на смену Ким Чен Ыну, сохранил систему, которая им служит. «Элита не хочет, чтобы что-то менялось».

Он клянётся: когда-нибудь воссоединение состоится. Именно это и помогает ему держаться изо дня в день. Именно поэтому он изучает северокорейскую политику. Именно поэтому он хочет получить магистерскую степень в США или Австралии и специализироваться на социальных службах и соцобеспечении.

«Свой родной город я считаю самым худшим и одновременно самым лучшим местом в мире. Я больше всего хочу туда вернуться. Я хочу когда-нибудь возглавить свой родной город и помочь своим людям выбраться из бедности. Если воссоединения не будет, то я могу стать политиком здесь, в Южной Корее. Но у меня есть время. Думаю, у меня впереди ещё десять лет учёбы. Я ещё не готов. Но я должен когда-нибудь вернуться. Там до сих пор мой отец и мои друзья. Я должен им помочь. Воссоединение было бы первым шагом, но северокорейцам также нужно измениться самим. Иначе реальных перемен не будет никогда».

Этот материал был впервые опубликован на VICE CA.