Эпидемия преступлений с применением оружия в Америке – это не только Паркленд

Трудно описать то чувство, которое появляется у человека, когда ему приходится переступать через кровавый след у парадной двери, в которой всего несколькими часами ранее кого-то убили. Я хочу не делать этого больше никогда – одного раза было более чем достаточно.

Я всё ещё не знаю, кому принадлежал этот след. Я его совершенно не ожидал, и он совершенно не вписывается в ту картинку, которую обычно рисует Голливуд. Он был маленький, его легко было не заметить, если вы не знали о количестве убитых. Было неясно, что оставило его на бетоне – кроссовок, ботинок или босая нога. Возможно, это оставил след какой-то медработник, возвращавшийся со сцены убийства. Возможно, это был мой самый младший брат, в которого и стреляли. Возможно, это была мать одной из моих племянниц, женщина, в которую попали пули вместо моего брата. А может, его оставила одна из малышек до пяти лет, также находившихся в помещении, когда начали летать пули, из которых несколько оставили отверстия в стене прямо над двухъярусной кроватью, на которой они спали.

Я никогда не хотел ещё раз вернуться в то помещение и никогда не возвращался. Я как журналист документально зафиксировал последние несколько недель жизни пожилой женщины, умиравшей от рака яичников, смотрел, как она растворяется в пустоте, а её родные оплакивали её надвигающуюся смерть, пока её не стало. На моих глазах женщина, которой едва минуло 20 лет, умерла от редкой формы рака; я пообщался с её матерью, когда она раздумывала, отключить ли её единственной дочери искусственное жизнеобеспечение. Я был на похоронах тётушек, дядюшек, отца и тестя, которых одолели хронические и острые заболевания. Ничто из этого не преследует так, как преследует меня гибель девушки моего брата.

Именно поэтому я знаю, что чувствуют ученики старшей школы Марджори Стоунмэн Дуглас в Паркленде (Флорида), скорбя о смерти 17 человек, застреленных во время последнего известного массового расстрела в Америке. Мне знакома их боль. Мне знаком их ужас. Мне знаком их страх. Мне знаком их гнев. Мне знакомо их замешательство, их эмоциональная боль и психические шрамы, которые останутся с ними надолго, а может, и навсегда. Именно поэтому я рад, что их слышат.

Я тронут тем, что их страстные мольбы могут стать движущей силой для давно назревших реальных перемен в нашей слишком уж статичной полемике вокруг огнестрельного оружия. Отрадно видеть, как их присутствие на национальной сцене вынуждает оружейное лобби и сторонников оторванных от действительности и опасных представлений о второй поправке в кои-то веки занять оборонительную позицию. Были и массовые протесты, и отмены оружейных выставок, и президент-сторонник NRA пытался найти способ управлять подачей информации. Именно поэтому снова появились теории заговора – на сей раз в попытке остановить движение, которое, по-видимому, набирает обороты, устыдить и заставить замолчать скорбящих по ученикам. Я первым сниму шляпу, если этим ребятам удастся то, что не удалось законодателям в Вашингтоне и образам ангелоподобных белых детей после расправы в Сэнди-Хук. Я за них болею.

Также я думаю о том, почему их слышат, если таких афроамериканских семьй, как моя, не слышали, особенно учитывая то, что те преступления с применением огнестрельного оружия, с которыми сталкиваемся мы, более распространены и уносят больше жизней, чем такие, как в Паркленде. В последние годы массовых расстрелов становилось всё больше, но они по-прежнему являются причиной лишь «ничтожной доли смертей от огнестрельного оружия в стране», как сообщает Washington Post. Предполагается, что такие расстрелы получают больше внимания из-за своей публичности, большого количества жертв, а ещё, как отмечает Post, «они случаются внезапно в самых обычных местах».

В таких семьях, как моя, люди также погибают от внезапных выстрелов из проезжающих мимо автомобилей по многоквартирным домам, и жертв оказывается много – одна. Гибель одного близкого человека от пули воспринимается как гибель миллиона. Поверьте мне на слово, так как я надеюсь, что вам никогда не придётся пережить это лично.

В таких семьях, как моя, будь то в маленьких городках вроде Сент-Стивена в Южной Каролине или крупных городах вроде Чикаго – где присутствие смерти темнокожих людей редко вызывает скорбь у общественности и регулярно используется для уклонения от разговоров о необдуманных выстрелах и насилии полицейских, – такие смерти не бывают мелочью, даже тогда, когда мы знаем, что кое-кто из пострадавших жил не вполне праведно.

Такие семьи, как моя, также громко заявляли об опасности огнестрельного оружия, о том, как мы устали видеть слишком частые преждевременные смерти нашей молодёжи, о необходимости что-то предпринять. Но нас в целом не слышали.

Ребятам из Паркленда выдвигают странные обвинения, якобы они – проплаченные актёры, нанятые для того, чтобы заставить государство отобрать у людей оружие. Это ужасно. Но унижения, с которыми уже давно сталкиваемся мы – мысли вслух о том, нет ли склонности к убийствам у чернокожих людей в крови, – могут ранить так же глубоко. Именно поэтому страдающие от опиоидного кризиса, у которого в целом белое лицо, снискали сочувствие и эмпатию, в то время как чернокожее лицо крэковой эпидемии провоцировало лишь возмущение, ассоциации со стереотипами и ужесточение законов о наркотиках.

Сколько бы такие семьи, как моя, ни маршировали по улицам, стояли со свечами, создавали менторские программы и собирались в молитвенных кругах, широкая общественность этого в целом не замечала. Именно поэтому мы будем болеть за ребят из Паркленда, пока они будут пытаться привлечь внимание в социальных сетях и планировать марши при поддержке знаменитостей, но нам будет трудно не сокрушаться о том, что те смерти, с которыми ежедневно сталкиваемся мы, долгое время считали менее важными, чем смерти в Паркленде.

Мы знаем, что огнестрельное оружие – не корень кровопролития, но мы знаем, что оно повышает вероятность и смертоносность кровопролития. Мы знаем, что меры по контролю огнестрельного оружия, которые много обсуждаются, но уж слишком долго не принимаются, не пресекут все бессмысленные убийства, но благодаря им опасным людям станет труднее наносить столько же вреда, как на кантри-концерте в Лас-Вегасе, так и на просёлочной дороге в Южной Каролине. Мы знаем, что даже в случае запрета так называемых автоматов, то оружие, которое чаще уносит наши жизни (к примеру, пистолеты) всё равно будет широко распространено. А ещё мы знаем, что нужно с чего-то начинать.

Обидно, что наша боль и наши страдания стали фоновым шумом для чиновников, которые уже даже не делают вид, будто слушают. Но если для того, чтобы показать Америке опасность одержимости огнестрельным оружием в нашей стране, нужна армия разгневанных, скорбящих белых подростков, то мы это переживём. Возможно, это наш самый реальный шанс сделать так, чтобы больше наших детей жили дольше.

Следите за сообщениями Айзека Дж. Бейли на Twitter.

Эта статья впервые появилась на VICE US.