Мои отчаянные попытки ощутить эмпатию к копам

Я пригласил на занятие по курсу, который веду в Дэвидсон-колледже в Северной Каролине, белых полицейских, так как чувствовал, как моя эмпатия к копам, убитым при исполнении, притупляется, и это меня пугало.

Дошло до того, что мне приходилось напоминать себе, что мне нужно чувствовать скорбь, а не только гнев, когда застрелили полицейских во время жутких нападений из засады в Далласе и Луизиане в 2016 году. Это было ново: я не чувствовал себя так, когда в 2014 году расстреляли полицейских за обедом в Лас-Вегасе или когда я работал в ежедневной газете и писал об убийстве полицейского из округа Хорри Дэнниса Лайдена летом 2000 года. Тогда эмпатия была естественной, на автомате.

Я высказывался в поддержку полицейских, которые грубо обошлись с буйным, никудышным мэром в нашем районе, которого заподозрили в вождении в нетрезвом виде; я утверждал, что безопасность полицейских превыше всего, что мы должны предоставлять им некоторую свободу действий, чтобы они могли возвращаться домой к родным. Одна из моих друзей – белая женщина-полицейская, которая застрелила чернокожего мужчину после погони. Я молился за неё наедине и публично защищал её в печати. Я спокойно заявлял, что любое нападение на представителя правоохранительных органов – это нападение на нас всех, так как это – нападение на саму демократию.

Но в последние годы я начал меняться. Я чувствовал, как понемногу истощаюсь каждый раз, когда некий полицейский застреливал некоего Тамира Райса и оставался безнаказанным, душил некоего Эрика Гарнера или убивал некоего Филандо Кастилля после того, как тот делал всё, что мы, как нам говорят, должны делать. Моя решимость пострадала ещё сильнее, когда я увидел, как с Сандрой Блэнд ужасно обращались на обочине без какой-либо причины, и узнал о расстреле Лаквана Макдональда, а также о том, что полиция и чикагские чиновники фактически скрыли его убийство. Затем я наблюдал, как чиновники в моём регионе Южной Каролины выступали в поддержку копов, несколько раз выстреливших в чернокожего молодого человека из-за небольшого количества марихуаны, парализовав его на всю жизнь и солгав, якобы он выстрелил в них, а они назвали себя, прежде чем постучаться в его дверь, а потом остались безнаказанными после того, как «независимое» расследование освободило их от ответственности.

Список подобных инцидентов велик и до сих пор растёт, однако такие смерти не тронули достаточное количество американцев, чтобы обеспечить перемены. Но они повлияли на меня настолько, что один мой белый друг-либерал недавно сказал мне, что я слишком радикален, потому что я сказал, что иррациональный страх полицейского нельзя ставить выше человеческой жизни.

«Ты превращаешь союзника во врага», – сказал он мне.

Вот в каком состоянии находился мой разум, когда я привёл двух белых копов на своё занятие по журналистике с целью взаимодействия с моей разнообразной группой студентов. Менее чем за год до этого в Шарлотте, примерно в 20 минутах езды оттуда, вспыхнули социальные волнения после очередной перестрелки с участием полицейского и гражданского (в этом случае они оба являлись чернокожими). Некоторые из моих студентов приняли участие в эмоциональных спорах, дискуссиях и протестах, мешавших дорожному движению в центральной части города. Моя работа как педагога состоит в том, чтобы заставлять их думать критически, независимо от чувств, и казалось, что заставить двух белых полицейских объяснить свою сторону дела – отличный способ это обеспечить.

И это сработало, просто не так, как я ожидал.

Я думал, что студенты, услышав, как один из полицейских рассказывает историю, случившуюся в 1990-е годы, задолго до того, как вспыхнул нынешний спор о контроле, жестокости и чрезмерном применении силы, будут зачарованы. Его отправили в отпуск, потому что он выстрелил в чернокожего мужчину. После возвращения, находясь на дежурстве, он остановил двух чернокожих мужчин в машине. Ожидая прибытия напарника и оформляя водителя в связи с несколькими нарушениями, он заметил, что пассажир странно себя ведёт, и попытался его успокоить. Мгновение – и этот пассажир потянулся за ружьём. Полицейский схватил ружьё одной рукой, а другой вытащил свой пистолет, который нацелил в голову мужчины. Но он посреди этого столкновения вернул оружие в кобуру, не потому что его учили возвращать оружие в кобуру в подобных обстоятельствах, а потому что он не хотел, чтобы его знали как белого копа, застрелившего ещё одного чернокожего человека.

«Он задал мне перцу», – сказал моим студентам коп. Он получил телесные повреждения, не представлявшие угрозы для его жизни; после прибытия его напарника того мужчину арестовали, поместили под стражу и выдвинули ему обвинение. Все остались живы.

Он сказал студентам, что жалеет, что убрал пистолет. «Я сожалею о том, что подверг риску себя и других членов сообщества, – заявил он. – К счастью, тогда всё обошлось. Так получается не всегда».

Его история тронула студентов и заставила их подумать над этим вопросом так, как они ещё не думали. Я был рад этому результату, но затем один студент задал вопрос, который мне запомнился: «С чего это ему сожалеть, что он не лишил кого-то жизни?»

Затем я попросил его разъяснить ход своих мыслей.

«Да, я верю, что чернокожий человек был преступником. Да, я верю, что безопасность полицейского подвергалась риску, – сказал он мне. – Также я верю, что потерь не было, хотя они могли бы и быть. Кого-то могли убить, и если бы полицейский в этих обстоятельствах выстрелил в того чернокожего человека, это было бы законно и, возможно, даже нравственно. Но никого не убили. Общество, в котором человека учат сожалеть о подобном результате, действительно сломано».

Именно тогда я осознал, что разучился так страстно относиться к защите жизни – любой человеческой жизни, даже тех, кто делает нечто ужасное – несмотря на то, что я много лет сокрушался о бессмысленных убийствах во время перестрелок с участием полицейских. Я разучился постоянно бросать вызов общепринятому мнению, которое распространилось в последнее время, в частности, благодаря сторонникам Blue Lives Matter. Полицейских нужно призывать к ответу, когда они поступают неправильно, пусть и ожидая при этом, что они будут эффективно бороться с высоким уровнем преступности в бедных сообществах. Мы не должны идти на компромиссы ни по одной из этих целей.

Мы должны хотеть, чтобы полицейские без приключений возвращались домой к своим мужьям и жёнам, сыновьям и дочерям. Но их безопасное возвращение домой не более важно, чем жизни тех, с кем они встречаются при исполнении, и требования к ним находить способы поддержания безопасности в сообществах и содействия аресту опасных людей с минимальным риском для человеческой жизни должны оставаться в приоритете, независимо от того, сколько раз нас неправильно назовут противниками полиции. Нам крайне необходимо, предъявляя эти требования, одновременно не давать себе гневаться до потери чувствительности.

В прошлом году 66 полицейских были убиты при исполнении преступниками. Хотя этот показатель остаётся на самом низком уровне за всю историю, по сравнению с 2015 годом он вырос на 61 процент, и это вторая по величине совокупная цифра с 2011 года. Это должно беспокоить всех нас. Но это не значит, что наши проявления эмпатии к убитым и ежедневно подвергающимся опасности полицейским подразумевают необходимость поддерживать ненужные новые законы «в защиту жизни людей в погонах» или оставить постоянные попытки искоренить системные проблемы внутри правоохранительных органов, приведшие к эпидемии полицейской жестокости и нападок на небелые сообщества.

Я буду скорбеть по полицейским, ушедшим от нас слишком рано. Но я буду так же сильно скорбеть по бессмысленно убитым полицейскими, одновременно ожидая, когда Америка начнёт поступать также.

Следите за сообщениями Айзека Дж. Бейли на Twitter.