Как одержимость нашей культуры платоническими «подружками» оттесняет на второй план квир-женщин

Женская гомосоциальность (то бишь «гомоэротизм» без эротизма) в определённом смысле чествуется как апофеоз– апофеоз прогрессивного феминизма, апофеоз здоровых отношений, апофеоз платонической близости. Есть у неё заряд и в нашем коллективном воображении – она вызывает нервную дрожь, так как является почти неприемлемой, почти переходит грань. В интернете полно статей о платонических свиданиях, платонических обнажённых фото и платонических связях для женщин. Они регулярно распространяются в моём круге общения квир-женщин одновременно с недоверием, обречённостью и смехом. То, о чём рассказывается в этих статьях, нам одновременно незнакомо и слишком уж знакомо – это беззубая версия того, как гетеросексуалки иногда ведут себя с квир-женщинами. Они флиртуют, чтобы понять, способны ли на это, понять, каково это, без рисков или последствий – по крайней мере, для них.

Если вы – квир-девушка, вы знаете, о чём я говорю. Это кружит вам голову, заставляет вас видеть то, чего нет, – или то, что есть, но признавать вам нельзя. Затем это становится прецедентом, обносит каждое место встречи с другой женщиной предупредительной лентой, как на месте преступления. Когда мы с Лекси только знакомились друг с другом, я считала любые заигрывания проявлением платонического дружелюбия. Я ходила вокруг неё на цыпочках, так как слишком уж привыкла к местам преступлений.

Статья «Не просто лучшие подруги» – это не о сексе, это о близости. Она явно была написана не для приятного возбуждения, как часто бывает с этими статьями. Она была написана в попытке показать, как женщины находят друг в друге нечто такое, что поддерживает их обеих. Шефер – автор «Text Me When You Get Home: The Evolution and Triumph of Modern Female Friendship» («Напиши мне, когда придёшь домой: эволюция и триумф современной женской дружбы»), книги о «силе и великолепии женских дружеских отношений». В «Не просто лучшие подруги» она пишет, что детские отношения между лучшими подругами перерастают в нечто новое и взрослое:

Зачитывая это вслух, я останавливаюсь, неловко смеюсь и отмечаю, что это явно написано не для нас. Моя лучшая подруга в детстве как раз была моей первой любовью. Моя лучшая подруга в старшей школе была моей самой лучшей и самой длительной любовью, омрачённой медленным и ужасным осознанием того, что эти чувства говорят обо мне. Влюблённости и пубертат, секс, возможно, любовь, возможно, брак – в эссе всё это очень легко перечисляется наряду с этой дружбой, но непременно отдельно от неё. А этот вопрос – может ли эта девушка «также» фигурировать в вашем будущем, повзрослев, – подразумевает это же разделение. Более того, близкие отношения между женщинами ограничиваются уединением. В кризисные времена женщины бегут к лучшим подругам за отдыхом и поддержкой. Но этот аспект побега подразумевает, что подруга существует отдельно от повседневной жизни: речь идёт не о настоящем доме, а о временном убежище.

Я зачитала вслух раздел о наличии «человека», приведённый далее.

«А где бойфренды этих женщин? – спрашивает Лекси. – Что при этом раскладе делают они?»

Я думаю о временной пользе от запасного ключа.

Мы подъезжаем к Санта-Крус. Я никогда не видела, чтобы холмы раскидывались вот так, как будто земля расправила плечи и села на корточки, праздная, довольная своим текущим положением. Сейчас я впервые в Калифорнии со времён своего детства, второй раз вижу Лекси после того, как мы признались друг другу в своих чувствах, и третий раз нахожусь рядом с ней с тех пор, как мы познакомились в отпуске прошлым летом. Спустя время я тянусь на другую сторону консоли и беру её за руку.

Вертью падает на льду в объятия Моира. Я хватаю Лекси за коленку. Интернет делает из них популярную тему на Twitter.

Сейчас наша культура переживает момент острого недостатка близости. Мы хотим знать, как она выглядит, что она значит. Мы хотим знать, как вести себя во время близости, с близостью, с другим человеком. Вдумчивые статьи задаются вопросом об отчуждении, вызванном приложениями для знакомств вроде Tinder; всё больше могущественных и не очень мужчин уличают в насилии. Интернет думает, не трахаются ли Тесса Вертью и Скотт Моир, и людям платят за то, что они об этом пишут. Эту парочку чествуют за взаимосвязь, за искру между ними, за огонёк, за романтичность. В функциональном плане они – сотрудники.

Между тем сотрудницы Эрика Серуло и Клэр Мазур, соосновательницы торговой онлайн-площадки Of A Kind, в 2019 году собираются совместно опубликовать книгу «Work Wife» («Рабочая жена»). Об их преданности друг другу рассказывается в «Не просто лучшие подруги». Шефер цитирует Серуло: «Мы – подруги, основавшие компанию и проводящие неприлично много времени вместе, и характер наших отношений очень трудно быстро объяснить словами. Называя друг друга «рабочей женой», мы имеем в виду смесь профессионального с личным – и нашей преданностью».

Я не забываю об этом и после прочтения статьи. Это крутится у меня в голове. Мысль о том, чтобы называть кого-то своей «рабочей женой», о том, что это может быть офисной шуткой для своих, профессиональным и личным названием продуктивной близости. Публичным проявлением близости. Я видима как квир-женщина. Если бы я начала называть свою сотрудницу своей «рабочей женой», ко мне бы в лучшем случае возникли вопросы. В худшем я бы стала отличной мишенью для приставаний или даже оказалась бы обвинена в приставаниях сама.

Я говорю «если бы», но в этом вовсе нет нужды. Это доходит до меня спустя несколько дней. Предыдущей зимой я работала на административной должности в офисе. Однажды, под конец недели, когда я добивала огромный клубок ошибок ввода данных и заканчивала свою электронную переписку с системным специалистом, я сдуру заявила: «Богом клянусь, Патрисия каждый день спасает мне жизнь – так бы и женилась на ней, не раздумывая».

Для меня это было всё равно что сказать, что я женилась бы на отличной чашке кофе или кресле, поддерживающем спину лучше, чем то, в котором я сидела, или на любом другом абстрактно неантропоморфном предмете, облегчающем мне жизнь. Для меня это было равнозначно отчаянной гиперболе замученного персонажа ситкома, но закадровый смех так и не прозвучал. Вместо этого мне ответили оглушительной тишиной в нашем уголке офиса, и я обернулась и увидела, как на меня таращатся. Я вспыхнула, покраснела и подумала: «О Господи, бляха-муха, они думают…»

«Ты сказала, что женилась бы на ней?» – переспросил один из моих коллег. Я покраснела ещё сильнее и, заикаясь, объяснила, что шучу и вообще ни разу с ней не виделась. Я лихорадочно задумалась о кадровой службе, стоимости образования и том случае, когда мне довелось заявить на коллегу мужского пола, который, пока я занималась бумагами, сказал, что «уже поставил меня на колени». Из этого, насколько я знаю, так ничего и не вышло – так, может, и тут ничего не случится?

Фраза «рабочая жена» легко слетает с языка. В нём есть лукавая ирония – говорящая как будто крадёт что-то у мальчишек. Насколько я понимаю, у мужчин рабочие жёны бывают по двум причинам: для замены некоей близости, которую они не могут создать дома, и/или в качестве оправдания разделения, перекладывания или перепоручения обязанностей без потери признания за их исполнение. Если женщины называют друг друга «рабочими жёнами», на первый взгляд кажется, что они прежде всего смеются над этими отношениями, возвращают себе самих себя и своё место в офисе, говорят о силе женщин, работающих вместе. Но так ли это? Для кого? Для каких женщин?

Серуло и Мазур называют друг друга «рабочими жёнами» и продают книгу об этом. Вертью и Моир называют друг друга «деловыми партнёрами» и, кружась на льду, падают в объятия друг друга. Им это кажется простым. Если сомнений в гетеросексуальности нет, возможно всё что угодно, всё что угодно может казаться логичным и правдивым. Они не извиваются вокруг ленты – они текучи: их истории разворачиваются без проблем, сглаживают определения, противоречия и трещины в повествовании.

Мне требуется месяц, чтобы сказать кому-то, даже Лекси, «моя девушка», хотя функциональная и эмоциональная связь между нами существует уже много месяцев. Когда я впервые встречаюсь с её отцом, едва выйдя из самолёта около полуночи и сидя в гостиной её родного дома, он случайно называет меня её «подружкой». На следующий день мы смотрим в этой гостиной Олимпиаду, а когда моя любимая команда завоёвывает золото, у неё с души падает такой камень, что она осыпает меня поцелуями.

Дело не только в «Не просто лучшие подруги». В 2015 году Broadly опубликовал материал Моники Хейси с заголовком «The Five Stages of Every Friendship Fling» («Пять стадий каждой дружеской связи»); в 2016 году The New York Times опубликовал материал Ребекки Трейстер с заголовком «What Women Findin Friends That They May Not Get From Love» («Что женщины находят в подругах и чего не могут получить от любви»). В 2015 году Ким Брукс написала «I’m Having a Friendship Affair» («У меня дружеский роман») для The Cut. Мария Ягодо под конец 2017 года написала «The Satisfying Joy of Sending Platonic Nudes to Your Friends» («Приятная радость отправки платонических обнажённых фото подругам»). Эти авторы рассказывают, как смогли самореализоваться через других женщин, но на полях каждого из этих материалов скрывается призрачная фигура Бойфренда или Мужа. Его можно отодвинуть в сторону, а гетеросексуальность – нельзя: она-то, собственно, и стоит на кону.

Материал Брукс снабжён подзаголовком: «Немного о крайне навязчивой, очень содержательной, местами революционной, угрожающей браку и немного патологической платонической близости, бывающей между женщинами». Она признаёт, что к описанным событиям в том числе привели её недовольство и одиночество; она даже немного рассматривает, а затем отбрасывает возможность того, что в этих дружеских отношениях появилась сексуальная или романтическая составляющая. Но материал крутится вокруг гетеросексуальности. Её близость с другими девушками и женщинами, от лучшей подруги детства, с которой она обдумывала, как их жизнь «может измениться, когда [они] найдут парней, поступят в университет, выйдут замуж, заведут детей», до этого нового романа, патологического и угрожающего браку, строится вокруг мужчин.

Этих мнений в интернете полно. В них всегда предполагается, что обе женщины получают от этих отношений то, чего хотят. И может, так оно и есть, если они обе хотят возможности поддержать свои гетеросексуальные отношения, получая (вот ведь ирония судьбы) от женщины то, чего им не обеспечивает их мужчина, избегая при этом необходимости задуматься, не обязаны ли они поговорить с другой женщиной о том, что хотят и должны получить от этого они обе. Тем самым они опровергают необоснованные предположения гетеронормативности. Но я ни разу не видела, чтобы они рассматривали другой вариант: что подруга, которую втягивают в реализацию гетеросексуального недовольства и гомосоциального желания другой женщины, на самом деле хочет большего, будь то близость или просто признание. Мы уже очень много слышали о том, каково быть женщиной, которая недовольна собой и своими отношениями и восполняет эти потребности за счёт другой женщины. Историй Других Женщин мы не слышали. Эти истории могут сместить фокус этих романов с вопроса одиночества, недовольства, дискомфорта и потребностей на вопрос труда, потребления и использования. Так нам, возможно, станет легче признать, что, когда гетеросексуальность предполагается по умолчанию, проявления квир-близости на фоне растянутого определения платонической дружбы путаются, размываются и стираются.

Нам говорят, что эта близость является идеалом ранних отношений между лучшими подругами: как пишет Шефер, представления о близости, преданности и отдаче, связанные с этими романами, «являются данью нормам детства: две маленькие девочки говорят на им одном понятном языке». Это нормально. Это просто суть дружбы. Как-то раз, когда я была в старшей школе и мы с лучшей подругой начали ругаться, наша одноклассница крикнула с другого конца кабинета: «Вы как будто поженились!» Весь следующий год я лихорадочно твердила себе «так просто выглядит дружба» – когда хочется близости, хочется большего. В 18 лет речь о «женитьбе» не шла, потому что на этот раз другая женщина уже собиралась замуж. Речь шла о связи, телепатии, духовном родстве; мы сидели на её диване, говорили всю ночь, и я думала: «это лучшее в моей жизни». Мы каждый день всё время переписывались по СМС, и я думала: «Я никогда больше не найду ничего подобного». Мы держались за руки весь концерт, а я говорила себе: «Это просто дружба», – даже если мне так не казалось. Она возвращалась домой к жениху, а я возвращалась домой к своей неубранной комнате, работе на неполный рабочий день и неотвеченным СМС от мамы.

Мысль о том, что именно такова платоническая близость с другой женщиной, изящно оправдывает любые возможные уклоны в сторону романтической любви. Она убирает квирность из зоны досягаемости, одновременно принося в неё близость. Я не могу сказать, каково при этом гетеросексуалкам. Мне же как квир-женщине это вредит. Не то, что меня не желают (это для всех пустяки и дело житейское), а то, что меня втягивают в близость, которая не может существовать сама по себе. Она существует только в отрицании или только в диалоге с гетероромантизмом. Ваши отношения постоянно определяет сходство или несходство с текущими или предполагаемыми отношениями с мужчиной. Вас просят о том, что люди, как правило, дают партнёру. От вас ожидают, что вы не станете спрашивать, почему она не может получить желаемое или нужное от мужчин, которые должны быть веё жизни, а не просто жить параллельно с ней.

Может, дело не в гетеросексуальности. Может, дело только в мужчинах, ожиданиях и том, как женщины могут вредить друг другу, когда их отношения вращаются вокруг какой-то третьей точки в пространстве, которой приписывается большая масса и тяжесть.

Это не шутка: когда Лекси в прошлом году вызвалась полететь в Торонто на мой день рождения, приходящийся на американский День благодарения, я подумала: «Может, это просто дружба?» А затем: «Может, она транжира?»

Это не шутка: в первый раз мы занимаемся сексом под эротичный голос Сэла Говернела, плачущего из-за эмоционального романа жены в «Шоу Говарда Стерна», которое орёт из телевизора, чтобы нас не услышали.

Но некоторые из нас ещё и испытывают желание.

Однажды я натыкаюсь на подкаст, упомянутый в статье Шефер. Там всё как у больших – есть и известность в интернете, и упоминания о феминизме. Я отправляю ссылку на него по СМС (Call Your Girlfriend точка ком) Лекси на другой конец континента. Мне бросается в глаза один недавний выпуск – выпуск 129, с комиком Камерон Эспозито, помимо прочего, известной своим телесериалом «Возьми мою жену», в качестве звёздной гостьи. Выпуск начинается с того, что ведущие, Аминату Соу и Энн Фридман, размышляют о том, как в далёком 2014-м выбрали название подкаста. Описание говорит об этом так: «Амина и Энн честно говорят о гетеронормативном (и устаревшем?) значении слова «girlfriend», «подружка», в названии этого подкаста». В предварительно записанном разговоре с Эспозито эта тема не всплыла, но первые несколько минут они отводят ей. Соу говорит, что это – «наша тайная и самая большая обида на самих себя», потому что, давая подкасту название, они не задумались о последствиях: «Мы совершенно не думали о том, о чём нужно думать в какой-либо ситуации». Этот разговор одновременно хорош, искренен и сложен. Акцент в нём сделан на незамеченной гетеронормативности и одновременно на сложности незнания: «Если бы начался крупный скандал – мол: «О Господи, это страшно оскорбительно, вы активно кое-кому вредите», – то, конечно, название передачи нужно было бы менять. …Интересно, – говорит Соу, – может, люди больше обижаются на нас, чем готовы выслушать от нас что угодно, потому что просто рассчитывают, ну, что у нас приличные политические взгляды?»

По большому счёту, когда гетеросексуалки произносят слово «girlfriend» в значении «подружка», это не так уж и страшно. По-моему. Вот мы и встретились снова с предупредительной лентой. Сейчас, когда я это пишу, до меня доходит, что я постоянно контролирую себя, побаиваюсь, что слишком бурно реагирую, хотя я всегда побаиваюсь, что мои эмоции слишком бурны. Во время одного из дюжины тревожных диалогов Лекси пишет мне: «Их реакция в этом выпуске всё усложняет, но это всё равно сводится к тому, что они – гетеросексуалки, пользующиеся близостью для своего бренда в то время, когда слово «подружка» может дать надежду квир-человеку, может, даже юному, в поисках контента… Шикарно, что гетеро до сих пор используют его в таком смысле. 2018-й на дворе, блин».ё

Это проблема общества, совокупность культурных знаний, которые вливают нам в мозги с начала жизни, и её ни в каком контексте нельзя свести к отдельному человеку. Когда подкаст Call Your Girlfriend рекламирует одного из своих спонсоров словами «ПРОМО-КОД: GIRLFRIEND», проблема не в ведущих, а в закономерности. Той самой закономерности, благодаря которой авторам книги с названием «Рабочая жена» кажется логичным начать свою биографию на персональном сайте с объяснения, что «их представила друг другу общая заклятая подруга, заявив, что они должны подружиться, потому что они обе какое-то время в университете встречались с баскетболистами (третьего дивизиона)». Той самой закономерности, которая заставляет вас немного пускать слюни при мысли о женщинах, отправляющих друг другу обнажённые фото, не сомневаясь, что есть некая граница и её никто не перешёл.

Для квир-женщин предупредительная лента повсюду. Границы охраняются, а мы должны их соблюдать.

Но мы их не соблюдаем. Жизнь – это неповиновение. Границы выдуманы, а лента не имеет значения. Порой я всё ещё нахожу там, где этого не ожидала, мусор с места преступления, оставшийся с моего взросления как квир-девушки. И порой я одновременно чувствую себя слишком уязвимой, слишком замкнутой, слишком реальной и слишком похожей на кого-то другого, как будто я – видимость человека, которым я вроде как должна быть, а не тот едва-человек, которым являюсь. Но в то же время знание о том, что у тебя есть и называние этого – ну, по-настоящему, – даёт некую стабильность. С двусмысленностью, пикантностью, непонятками и «может быть» пусть мучается кто-нибудь другой.

Это почти кризис идентичности, здесь ничего не попишешь: подружки-гетеросексуалки, рабочие жёны, подружившиеся на работе. В научных кругах, там, где я сейчас живу, то же самое касается слова «партнёры». Партнёрестьувсех. Этому свойственна лукавая почти-квирность: мы гетеро, но не такие, мы слишком серьёзные, слишком сознательные или слишком учёные для подростковой терминологии – «парень/девушка». В водовороте первых нескольких недель моей программы все, кому меня представляли, говорили о своих «партнёрах», и всякий раз мне приходилось гадать, имеются ли в виду долговременные серьёзные отношения с другим гетеросексуалом, который, однако, ходит в одежде из фланели и неравнодушен к справедливости, взаимности и тэдэ и тэпэ. Они хорошие, гениальные люди со связями, но универсальность этого, лёгкость, с которой это проникает в язык, словно часть общего жаргона, выводит это за пределы личного словоупотребления. Предполагается, что этот термин даёт возможность отмежёвываться от гетеросексуальности и отрицать её, что он может представить говорящего как человека, не вписывающегося в гетеросексуальную структуру мира – возможно, если очень постараться.

Но в какой-то момент возникает вопрос: между нами может что-то быть? Эти вездесущие закономерности всё больше напоминают проявление некоей отчаянной тревоги или реакцию на неё. Всё должно быть туманным и неясным, чтобы прежде всего могла быть чёткой и однозначной гетеросексуальность. Это выдумка, которую, словно пластырь, наклеивают на непослушные части нашего тела. В этом смысле быть женщиной, любящей других женщин, значит быть непослушной целиком. А поскольку гетеросексуальность как нечто само собой разумеющееся может быть обоснованной только в том случае, если та же стабильность не позволена квирности, квир-женщин необходимо затмевать.

Я не знаю, как всё это разрешить. Для нас с Лекси это начинается с удовлетворения и утешения тем, что мы знаем самих себя и свой лексикон.

«Как насчёт жены?» – однажды спрашивает Лекси. До моего симпозиума для магистрантов остаётся максимум месяц, и она, по-видимому, прилетит ко мне.

«Я сделаю вид, что ты этого сейчас не говорила, – вздыхаю я в телефон. – Там просто подумают, что я имею в виду делового партнёра».

«С такой стрижкой? Не-а. Возлюбленная?»

«Я бросаю трубку».

Я не бросаю трубку.

Эта статья впервые появилась на VICE US.