Почему Голливуд говорит нам, что будущее будет мрачным

Голливуд говорит, что нас ждёт отстойное будущее. Посмотрите любой блокбастер, действие которого происходит в будущем, и вы увидите, что перспективы человечества выглядят ужасными. Когда-то популярные научно-фантастические фильмы приводили в восторг аудиторию предсказаниями о предстоящем высокотехнологичном рае, они были похожи на манящие утопии, но сегодня всё это исчезло с киноэкранов. Сегодняшние фильмы предполагают согласие аудитории с полным нигилизмом. Голливуду вряд ли нужно объяснять, почему всё в будущем будет паршивым, — они, уважаемый зритель, уже знают, что согласны, что так всё и будет. И это всё не радует.

Том Круз завис над давно уже покинутой землёй в отчаянных поисках жизни в «Обливионе». Уилл и Джейден Смит сделали почти то же самое в «После нашей эры». Брэд Питт сражался с зомби-апокалипсисом в «Война миров Z». Саймон Пегг, а также Сэт Роген и ребята Апатоу, размышляли о конце света в «Конец света» и «Это конец», соответственно. Подростковый опыт показан в контексте пост-апокалиптического мрака в «Голодных играх» и сиквеле «Дивергент». «Грань будущего» размышляет о бесплодной цикличности военного времени. Последняя часть «Трансформеров» признаёт ущерб, причинённый в прошлом, превращая мир в техно-фобную руину. И когда Супермен спас Метрополис в «Человек из стали», сам город выглядел изрядно потрепанным. Так или иначе, даже акты героизма вызывают бедствия. Хотите больше? Все эти фильмы были выпущены в течение последних пяти лет.

«Со времён атомной бомбы во время Второй Мировой Войны, которая распространила образы смерти и разрушения по всему миру, люди очень хорошо могут представить себе как выглядит апокалипсис и как он может повлиять на них», сказал VICE кинокритик Рамси Тейлор. «Их страх и цинизм в большой степени можно объяснить этими образами смерти».

Тейлор, который курирует месячную онлайн подборку фильмов, высказался на тему апокалипсисов в фильмах для сайта NotComingtoaTheatreNearYou и он не видит особой разницы между блокбастерами о конце света, которые производятся сегодня и десять лет назад. Их отличается только современная озабоченность экологическими катастрофами.

Форма, возможно, получила подтяжку лица, но функция остаётся той же. Если верить Голливуду, всё становится только хуже. Те, кто отрицает изменения климата, могут продолжать в том же духе, но прибыль от фильмов говорит сама за себя: последние пять лет стали самыми прибыльными в истории индустрии. Все верят в то, что мы бесповоротно разрушаем планету.

«Если в фильме будет хорошая концовка, нам будет скучно», поясняет культурный теоретик Джуди Берленд. «Фильмы используют наши тревоги, как основу». Берленд, профессор гуманитарных наук в Университете Йорка, является одним из всего лишь трёх североамериканских представителей в Ассоциации Международного Совета Культурных Исследований (труднопроизносимой и очень важной организации). На протяжении всей своей карьеры, она часто писала о взаимосвязи человеческого тела и поклонении науке.

«Это всё возвращается к нашим чувствам к науке», говорит Берленд. «Мы медленно узнаём, что наука на самом деле не может исправить то, что уже пошло не так. Все удивительные вещи, которые, как мы надеялись, наука придумает или исправит, вызвали другой ряд проблем, которые наука сама по себе не в состоянии решить. Это создает ощущение бессилия».

Берленд не ищет козла отпущения; безграничный потенциал науки остаётся связующим звеном между промышленной и информационной эпохами. В книге «Выбор: Эволюция вымирания?» системный теоретик Эрвин Ласло однажды описал идеализированное будущее, которое в значительной, степени стало результатом реализации наукой полного потенциала человеческого воображения. От разрушения атома, внезапного обилия дешёвой энергии, и возможности таблетками ограничивать рост населения, до развития автоматизированных технологий для выполнения нашей грязной работы и способности телевидения обеспечить образование в каждом доме, человеческий образ жизни был бы новой эрой «пронизанной гуманизмом, солидарностью и благополучием для всех».

Однако, мягко говоря, это не совсем то, что произошло. Вместо этого, бесконечные возможности технологии создали свой собственный набор проблем, с которыми машины уже не в состоянии справиться.

«Я думаю, у нас двойственное отношение к технологиям, потому что сейчас есть силы мощнее, чем наука», говорит Берленд. «Раньше всё было иначе. Наука всегда была в своеобразном положении почти абсолютной власти в 20 веке».

С момента рождения научно-фантастического фильма, где-то между «Последним человеком на Земле» Джона Б. Блистоуна 1924 года и «Метрополисом» Фрица Ланга 1926 года, будущее служило плодородной почвой для микро- и макро конфликта.

Сьюзан Зонтаг однажды писала, что научно-фантастические фильмы были «озабочены эстетикой разрушения, своеобразной красотой распространения хаоса». Достаточно честно. Но там, где фильмы-катастрофы прошлого века представляли разрушение как секс, а апокалипсис как оргазм, многие из сегодняшних фильмов изображают ужасное будущее с банальным равнодушием. Откуда эта апатия к концу света?

«Просто сейчас очень много гнева», говорит Берленд. «Экономически, есть реально небольшое количество невероятно богатых людей, а с другой стороны миллионы людей, которые потеряли всё. И никто не привлекается к ответственности. Так что вокруг нас много гнева и агрессии. А гнев вызывает чувство бессилия и злобу».

«Любое мрачное будущее всегда, в некотором смысле, — перерождение настоящего», говорит профессор Сабрина Ферри. «Поэтому фильм, изображающий ужасное будущее, также предлагает поразмышлять о некоторых конкретных аспектах настоящего исторического момента». Ферри — доцент в Университете Нотр-Дама — где её междисциплинарная работа часто сосредотачивалась на катастрофах и руинах в визуальной культуре. Как и Берленд, Ферри отмечает апокалиптическое кино как что угодно, но только не тенденцию исключительно последних лет.

«Существует очень важный вопрос: акцент делается на разрушении цивилизации или на жизни после катастрофы?», говорит Сабрина. «В некотором смысле, можно сказать, что апокалиптические фильмы акцентируют внимание на прошлом. В большинстве случаев в центре фильма находится причина или ряд причин, которые привели к катастрофе».

Это различие между апокалипсисом и пост-апокалипсисом не вопрос семантики. «Один из доминирующих прочтений смысла фильма является возвращение подавленного: вещей, которые стали подсознательными в культуре», говорит Берленд. «Теперь нам легче представить себе конец света, чем конец капитализма».

Это эффект, который автор и культурный теоретик Дуглас Рашкофф называет «апокалипто», один из пяти этапов его теории Сегодняшнего Шока, в которой шкала решает всё.

Общее понятие апокалипто заключается в том, что стало гораздо проще представить себе зомби-апокалипсис, чем «следующую неделю». И во многом это из-за глубокого нарушения того, как мы понимаем мир и само время. Согласно Рашкоффу, наше погружение в технологии и другие визуальные симуляции, в сочетании с нашим пониманием повествований в 24-часовом контексте новостей, создали ощущение, что время, как мы себе его представляем, теперь существует в состоянии постоянного линейного «события». Мы не можем представить будущее потому, что мир в своей постоянной доступности и активности всегда живет в настоящем времени.

Такого рода абстрактные тревоги являются, по мнению Рашкоффа, основополагающими для появления мрачных повествований потому, что сами фильмы, в основном, вытесняют реальные угрозы в пользу общей атмосферы. Такие фильмы как «Время» 2011 года и «Петля времени» 2012 года изображают явно мрачные прогнозы о будущем, но положение вещей редко является движущей силой в самих фильмах. Они просто украшают второстепенную драму.

Где-то между падением Берлинской стены и падением Башен-близнецов, культурные тревоги стали более неопределенными. Рашкофф отмечает, что недоопределение современных врагов отражается на нас в странном контексте фильмов, которые мы смотрим. И это, с развитием американских войн, эволюционировало мимо современной войны во что-то совершенно другое, традиционные конфликты повествования приняли другой контекст.

«После падения Берлинской стены и падения Советского Союза, остался только Американский рубеж», говорит Рашкофф, его голос приобретает настойчивость учителя истории в охваченной пожаром комнате. «Русских больше нет по ту сторону конфликта. Речь уже не идёт о борьбе за свободу. Таким образом, наш основной конфликт «Мы против Них» и все, связанные с этим истории, ушли. Больше нет плохого парня, которого мы должны победить, так что всё внутреннее сопротивление уходит».

Это обоснование создаёт контекст для многих крупных блокбастеров последних пяти лет. Вершина утопического величия, «Звёздный Путь» (StarTrek), получил мрачную подтяжку лица всего два года назад. Даже трилогия Кристофера Нолана «Тёмный рыцарь» часто сталкивается с тревогами и моральной двусмысленностью пост-9/11 Америки. Кажется, что даже фильмы про настоящее несут в себе уныние как в последние дни длинной вечеринки.

Ферри называет день 9/11 переломным моментом в том, как мы воспринимаем реакцию городов на бедствия. Она называет нападение «абсолютным, реальным событием», заимствуя этот термин у французского философа Жана Бодрийяра, чьи собственные работы часто вникали в тему гипер-реальности. «Такие события, как 9/11, изменяют историю и имеют огромные исторические последствия», говорит Ферри. «Но они не только меняют исторический ход. Их разрушительное насилие очень символично: они изменяют наше воображение, изменяют то, как мы видим мир и что мы думаем о мире, а художественная литература является просто сферой символичности».

Ключ, кажется, кроется в кратковременной катастрофе. В то время как фильмы о конце света отвечают на вопрос «как и почему» происходит катастрофа, современные фильмы об апокалипсисе, кажется, заинтересованы лишь в том, чтобы стать шпаргалками: самый быстрый способ поговорить о сегодняшнем дне — заставить завтра выглядеть угловатым.

«Ведь существует так много вещей, которые нужно проработать: что, если вы хотите пройти между настоящим и будущим по кратчайшему пути, которое мы можем себе представить, самый простой способ — взорвать всё это», говорит Рашкофф. «Обрушить всю экономику; все умирают от чумы; существует так много моральных и символических вещей, что если вы будете выбирать в будущем, вам необходимо сократить этот список, иначе к реальному будущему мы будем добираться очень медленно. Просто необходимо показывать некоторую кратковременность».

Эта кратковременность может проявляться через миллион разных направлений. Если создатели фильма хотят, чтобы будущее выглядело мрачно, возможно, катастрофа — самый быстрый путь к новому мировому порядку.

«Как бороться с бедами мира, но таким образом, чтобы люди просто почувствовали себя бессильными?» спрашивает Берленд. «Можно рассказать о метеоре, который приближается к Земле. Ещё обязательно надо сказать, наказаны будут все в равной степени».