Я вырос в полиаморной семье

Существует не так уж и много культурных символов-тяжеловесов как символ "традиционной" полноценной семьи. Вы знаете, это когда есть мама и папа, двое чудных ребятишек, один верный пёс, где царствует атмосфера с претензией на домострой и железная рука в бархатной перчатке. Не поймите меня неправильно, нет ничего плохого в этом, просто я не был так воспитан.

Мои родители полиаморны, от мешанины слов с греческого и латинского, означающих романтичную не-моногамию с согласия всех участников. В детстве я жил со своим папой, мамой, партнёром моей мамы, и недолго с партнёром партнёра моей мамы. Мама могла иметь до четырёх партнёров одновременно. У папы тоже были партнёры. Я вырос в взаимосвязанной сети взрослых людей, чьи отношения между собой не были исключительными, но всё же они оставались верными друг другу в течение многих лет, даже десятилетий.

Они впервые объяснились, когда мне было около восьми. Мой четырёхлетний брат спросил, почему Джеймс, партнёр моей мамы, проводит так много времени с нами.

"Потому что я его люблю", - ответила мама как ни в чём не бывало.

"Это хорошо", - ответил мой братец, "потому что я его тоже люблю".

Это можно считать самым сложным моментом нашей истории. Оглядываясь назад, я поражаюсь насколько до онемения мозга была обыкновенной наша семья. Порою я бы всё отдал, чтобы жизнь у нас была более захватывающей, например, будучи наивным ребёнком, наткнуться на заправленные амфетамином фестивали секса, на стаю голых задниц циркачей, монахинь и экзотических птиц, но мы были такой же заурядно-проблемной семейкой, как и любая другая семья на районе.

Меня никогда не возмущало, что мои родители проводят время со своими партнёрами. Мы все вместе ходили в кино и брали на прокат байдарки по праздникам. Наличие большего количества взрослых дома означало, что у нас было больше любви и поддержки, и больше взрослых ухаживало за нами. Папа и Джеймс не ревновали друг друга и не цеплялись друг с другом, как можно было бы ожидать от оленьих альфа-самцов. Они были хорошими друзьями.

Я помню, как Джеймс отчитал меня. Мне было восемь лет, и я чуть было не забрёл на проезжую часть, когда он вытащил меня на тротуар и накричал на меня за то, что я не посмотрел налево и направо. Я помню, как подумал: "О, этому взрослому тоже разрешается воспитывать меня?" Но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что это также означает, что ещё один взрослый поддерживает меня, и не допустит, чтобы меня распластало потоком встречных машин. В конце концов, этот опыт стал для меня полезным.

Мне повезло, что жизнь в нашем доме была относительным семейным благословением, потому что жизнь в школе была сущим кошмаром. Я заикался и увлекался медляками 80-ых, но о чём я никогда не заикался, так это о своей ситуации дома, иначе никогда не избавится мне от неприятного ощущения врезавшихся между ягодицами трусов. Я имею в виду, что над одним парнишей издевались (суровые патриархальные) задиры только за то, что его папа не работал, поэтому я даже и не думал исповедаться, что у моей мамы было четыре бойфренда. У меня был только один лучший друг (больше друзей уже бы мешали моему духовному пути преданного изучения Звёздных войн и запойному и озаряющему опыту ранней мастурбации). Этот друг был единственным, кто знал о моих родителях, и его это вообще не волновало.

Но вот наша церковная община, с другой стороны, всё пронюхала о стиле жизни моих родителей. У нас были очень тесные связи с нашим приходом в местной Англо-католической церкви в Восточном Лондоне - моя мама даже преподавала в воскресной школе. Мы никогда не лгали о динамике наших семейных отношений; мы просто не хотели лишний раз напоминать об этом. Джеймса называли "другом семьи", что не вызывало подозрений некоторое время. В конце концов, нас разоблачили. Кто-то прошерстил Интернет и выследил в LiveJournal страницу моей мамы, и всем стало известно, что моя семья была поли.

Многие пытались понять, но не каждый мог. Одна семья настолько осуждала образ жизни наших родителей, что они запрещали своим детям играть с нами. Позже это переросло в особенно гадкий телефонный звонок в социальные службы, по существу сравнивая полиаморное воспитание детей с жестоким обращением с детьми, а также посещение нашего дома взводом социальных работников. Я помню, как сидел на полу в гостиной со своими игрушками Robot Wars, Hypno-диском в одной руке, Sir Killalot в другой, пытаясь убедить их в том, что мои родители не обижали меня.

Сегодня, если я упомяну людям, что у меня полиаморные родители, реакции колеблются между "это так странно" и "это так здорово". Большинству нравится необычность этого. Некоторые чувствуют угрозу, но они, как правило, приходят в порядок, как только мне удаётся убедить их, что я не критикую их за моногамию.

В общем, моё воспитание повлияло в лучшую сторону на становление моей личности. Мне приходилось общаться со взрослыми разных видов, независимо от того были ли они "партнёрами моих родителей, либо родителями партнёров партнёров, или кем-либо другим". Я жил с людьми, которые были гетеросексуалами, геями, би, трансами, писателями, учёными, психологами, усыновленными, бермудцами, гонконгцами, зажиточными и иждивенцами. Созревание в этом плавильном котле по-настоящему культивировало и расширило моё мировоззрение, и помогло мне стать парнем, которым я есть сегодня.

Я никогда не завидовал своим друзьям, у которых были моногамные родители. Я знал детей, которые жили с двумя родителями или одним, или приёмными родителями, бабушками или дедушками, или тетями и дядями. Так что моя ситуация не выглядела для меня странно. Мне кажется, что существует мало различий между способами как моногамные или полиаморные родители могут испоганить жизнь своих детей. Хорошие родители - это всегда хорошие родители, независимо это один, два, три или четыре родителя. Мне повезло, мои - были чудесными.

Я также не думаю, что полиамория круче, чем моногамия. Это абсолютно разные вещи. Но я бы хотел, чтобы полиаморию так сильно не клеймили. Только 17 процентов человеческих культур строго моногамны; подавляющее большинство человеческих обществ практикует разные виды брака. Поэтому понятие "традиционной семьи" не всегда работает. В своей книге Sex at Dawn, автор Кристофер Райан утверждает, что моногамность человека зародилась лишь только во времена сельскохозяйственной революции. До этого мы жили в небольших сообществах, вместе добывали себе пищу и делились своей собственностью (продуктами питания, жильем, деревянными дубинками, набедренными повязками и т.д.). Затем, в пост-сельскохозяйственном периоде, начала развиваться моногамия из-за опасений относительно отцовства и наследства материальных благ. Райан утверждает, что наши современные романтические отношения являются излишне пуританскими, когда "устаревшее Викторианское понимание человеческой сексуальности совмещает желание с правами собственности". С началом XX-го века после сексуальной революции, феминизма, и расширения финансовой независимости женщин, многие из нас начали возвращаться к нашим полиаморным корням. Эта тенденция будет только продолжаться.

Многие люди спрашивают меня как полиаморные родители сформировали мой взгляд на любовь, на что трудно ответить. Воспитываясь в среде полимории как нормы, моногамия кажется мне чуждой и противоречащей здравому смыслу. Мы можем любить одновременно несколько человек или членов семьи, так что идея, что романтическая любовь работает только линейно, заводит в тупик. Мне сейчас за 20, и у меня, как правило, бывает несколько партнёров (хотя это больше мое либидо, чем философское убеждение). Я не считаю себя поли, но я открыт к тому, чтобы быть как с несколькими партнёрами, так и только с одним.

В основном, жизнь - это боль и борьба; остальное - это любовь и пицца. В космическом мерцании момента, на который мы появляемся на этой крошечной пылинке планете, мы можем просто признать, что любовь есть любовь, в том числе любовь, которая случается между расами, однополыми людьми, либо многими людьми? Дискриминация в отношении любви - это болезнь сердца - а у нас этого предостаточно от любви к пицце.

Следить за сообщениями Бенедикта Смита на Twitter.