Увольнение – самое лучшее из случившегося с Джимом Нортоном

В «Раннем творчестве» мы общаемся с деятелями искусства всех возрастов о работе и жизненном опыте, который привёл их к тому, что они переживают сейчас. Сегодня с нами комик Джим Нортон, чьё новейшее специальное стендап-шоу « Mouthful of Shame » («Полный рот позора») вышло на Netflix в прошлом месяце. Читайте дальше, чтобы узнать его мысли о первой своей встрече с Эндрю Дисом Клеем, отношениях с депрессией и неуверенности, которая сопутствует взрослению в Нью-Джерси.

Я родился в Бейонне, Нью-Джерси. В детстве бабушка возила меня в Нью-Йорк. Однажды, когда я был очень маленький, я, сидя в вагоне, бросил на рельсы бутылочку, а какой-то парень спрыгнул и поднял её. Она водила меня в закусочную «Chock Full o' Nuts», и я ходил по заведению, приставая ко всем из-за маринованных огурцов.

Когда я встречаю людей со Среднего Запада, у них обычно медлительное, спокойное существование. Жизнь в Нью-Джерси вызывает некое чувство паники и цейтнота, потому что это штат с самой большой плотностью населения на квадратную милю, а Нью-Йорк вечно глядит прямо на вас с расстояния в 40 миль. Вечно чувствуешь себя недостаточно хорошим. Взросление в Джерси вызывает некий комплекс: если находишься достаточно близко к Нью-Йорку или Филадельфии, видишь эти места, которые больше и пользуются большим уважением, чем то, где вы находитесь. То, что я чувствую себя куском дерьма, вероятно, полностью связано с тем, что я вырос в месте, которое по сравнению с местом неподалёку кажется куском дерьма.

Я посещал старшую школу в Норт-Брунсвике. Я был отвратителен – я ужасно учился и был не уверен в себе. В школе меня выбрали клоуном класса, но я проходил реабилитацию после попытки суицида, поэтому моё фото не попало в классный альбом. Никаких приятных воспоминаний из старшей школы у меня не осталось.

В итоге я бросил старшую школу ради работы в компании, работавшей с медью, где я управлял вилочным погрузчиком и выгружал связки медных трубок с 18-колёсной платформы. Я понял, что просто буду управлять погрузчиком до конца своих дней. Работа была ужасная – особенно зимой, когда мне приходилось разгружать это дело в 20-градусную погоду. Я начал работать в 18 лет. Стендапом я начал заниматься, когда мне был 21 год, а уволили меня в 23.

Мы разгружали грузовик, а вместе со мной на складе проходил обучение некий итальянец – я был настолько глуп, что не осознал, что его обучают, дабы он работал вместо меня. Однажды мне сказали: «Здесь что-то не срастается, мы не думаем, что вы очень хорошо проявляете себя здесь», – и меня просто отпустили на все четыре стороны. Это был лучший день моей жизни. Я пару лет брал пособие по безработице и начал полноценно заниматься стендапом, делая вид, что ищу работу, чтобы можно было брать пособие по безработице, одновременно выступая. Пособия как раз хватало на оплату счетов. Я жил дома, потому что очень хотел быть комиком. В детстве я всегда вызывал у других детей смех. Увидев по телевизору Ричарда Прайора, я понял, что делать, когда вы смешной.

[В 90-е] я был в Лос-Анжелесе и жил в одном номере с тремя другими комиками в гостинице Wyndham Bel Age – с Джимом Флорентайном, Ленни Маркусом и его другом Джейсоном. Я собирался выступить на семиминутном разогреве в Comedy Store (тогда я выступал там первый раз), и они сказали, что придёт Эндрю Дис Клей, и он был передо мной. Итак, выходит Дис, отрабатывает час, и он охренителен, и он жжёт напалмом. Пока выступает Дис, я подхожу к таксофону, звоню Джиму, огромному фанату Диса, а молчу в трубку и говорю: «Да тут, блин, Дис на сцене!»

Дис провоцирует меня печальным вступлением: «Следующий парень очень забавный. Я даже не знаю, что это за хрен такой». Я отработал семь чистых минут для телевидения, и я жутко провалился – тихо, я сел в лужу. Я ушёл со сцены, а Джим Флорентин в это время говорил с Дисом, поэтому мы оба заговорили с ним о том, что мы оба – его большие фанаты, а ещё о его альбоме, который называется «The Day the Laughter Died» («День, когда умер смех») – о том, какие абсурдные многие из тамошних шуток, и о том, что они все нелогичны. Дис и говорит: «А вы, ребята, вышли бы на сцену с моим материалом?» Поэтому мы идём дальше и зачитываем от балды приколы от Диса, реакция на которые у зрителей абсолютно нулевая. Я сказал одной женщине: «Хочу отлизать вам в большом красном кресле». Тишина. У меня где-то лежит кассета с этой записью, где только и слышно, как Дис, чёрт бы его побрал, воет на заднем плане, между тем как мы жжём, зачитывая его шутки. Таково было моё знакомство с Эндрю Дисом Клеем.

Я начал регулярно ходить в спортзал, потому что меня задолбало видеть на лице женщины выражение, по которому ясно, что ей не нравится вид сверху, когда мы занимаемся сексом. Поэтому я хожу туда уже лет пять, и я сбросил немало веса – просто немного кардиотренировок, работы со штангой, тренировок для всего тела и работы с гирями, ничего сверхъестественного. Я в обычной форме, но для меня это как никогда хорошо, потому что я всегда был в хреновой форме. Патрис О'Нил однажды сказал мне, что я похож на моллюска, поэтому я радуюсь тому, что уже больше не напоминаю формой моллюска.

Я занимаюсь с тренерами, потому что, если буду заниматься этим в одиночку, я буду просто 45 минут медленно ковылять по беговой дорожке, как бабулька. Мои тренеры – женщины, и они милые. Если они говорят: «Слушай, а давай сделаем вот это», – я это делаю. Я не хочу, чтобы какой-нибудь, блин, морпех рявкал на меня: «Вперёд! Живее, лентяй, ещё два раза!» Я бы с ума от этого сходил. Мне нравится, когда милая девушка говорит: «Хорошо, ещё раз». Это дерзость, на которую я отзываюсь, потому что это приятная дерзость.

От впадения в недоступность меня удерживало только то, что я непьющий. Долгое время я с приходом депрессии начинал упиваться ею, но правильно я делал только одно (помимо того, что не пил и не упарывался): я в итоге вместо этого делаю что-то для своей работы. У меня в глубине души всегда есть такая часть, которая говорит: «Да, можешь повеситься, но ты получил всё, что хотел».

Есть очень много людей, которым живётся гораздо труднее, а то, что я до сих пор по три-четыре раза в неделю думаю, будто единственное решение – это вешаться, безумно и нерационально. Однако я могу сесть и сказать: «Нельзя это слушать. Это нездоровое мышление». Я не говорю другим людям, что не надо испытывать депрессию, и я также не ощущаю жалости к себе. Иногда просто нужно осознать, что это лишь чувство – что это не взаправду, это фигня, на самом деле вам не хочется бросаться с балкона, у вас отличная жизнь, это пройдёт. Иногда мне сильно помогает справиться с этим одно лишь то, что я знаю: что-то пройдёт.