Подготовка к апокалипсису в тренировочном лагере Судного дня

Молодой парень снова кричит по-арабски. «Ла иляха илла Аллах!» Мусульманский символ веры: «Нет Бога, кроме Бога». Его товарищ, который кажется старше, крепко держится одной рукой за мой загривок. Он шепчет мне на ухо: «Теперь у тебя проблемы». Затем громче: «Обратись или умри!»

Сегодня 10 сентября. Несмотря на раннее утро, уже жарко, а я в Лос-Анжелесе, сижу, скрестив ноги, на покрытом толстым слоем грязи полу белого рабочего фургона, несущегося по промышленным просторам возле международного аэропорта Лос-Анжелеса. Разутый и в наручниках, я дышу с большим трудом, в то время как мужчина постарше натягивает очередной мешок на уже туго затянутую у меня на шее белую наволочку. «Будет весело», говорит он.

Один из четверых других мужчин с закрытыми лицами рядом со мной отказывается поворчиваться, что, очевидно, является плохим выбором. Мужчина постарше приказывает товарищу выбросить его из фургона. Задняя дверь резко открывается, обволакивающие слои моих капюшонов заливает солнечный свет, и я слышу бушующий ветер и рёв других машин, а ещё слышу, как смеются те двое. Затем дверь со щелчком закрывается, и всё вновь погружается во тьму и тишину.

Приходит моя очередь, и я мямлю что-то вроде: «Я атеист», что является правдой, если не вспоминать о туннелях. Я взволнован и напряжён, с моего тела ручьями течёт пот, и я не в состоянии ясно мыслить. Я не верю и самому себе. Тот, который говорит по-арабски, интересуется, женат ли я, и я решаю ничего не говорить – просто поднимаю левую руку и машу безымянным пальцем. Он понимает это как акт неповиновения и бьёт меня, обещая, что, как только мы доберёмся до «безопасного места», будет хуже.

После этого я сижу тихо, опустив голову, – размышляю над своим ответом и гадаю, что же будет дальше. Внезапно похитители кричат: «Удар дронов!» – и тот, что постарше, сбивает меня на пол фургона. Мы замираем на месте, задняя дверь снова резко открывается, и наши пленители спасаются бегством, захлопнув за собой дверь. Мы внезапно и несколько пугающе остаёмся одни. Поначалу не происходит ничего – нашу реакцию замедляет перегрузка данными, а чувства всё ещё будоражит адреналин.

Затем я резко собираюсь и срываю с себя капюшоны, жадно глотая свежий воздух. Приступаю к работе над наручниками: марки Smith & Wesson, полицейские, никелированные, с двойной пружинной защёлкой. Я спрятал несколько металлических заколок, из тех, которыми пользуются школьницы, розовых в небесно-голубой горошек, у себя в носках, а ещё парочку прицепил к разрезу у себя на трусах. Достаю одну, отламываю верхушку и гну серединку заколки вперёд-назад, пока она не откалывается. У меня остаётся тонкая полоска металла. Начиная правой рукой, я вставляю эту полоску в зазор между единственным рядом зубцов на наручнике и фиксирующей пластинкой, затягивая его на пару щелчков, чтобы засунуть свою импровизированную прокладку поглубже. Затем, слегка потянув запястье вверх, я вытаскиваю прокладку и освобождаюсь от наручника. С другим я справляюсь за несколько секунд. Подняв голову, вижу, что другие мужчины уже тоже освободились. Никто не болтает, но мы смеёмся, облегчённо и, возможно, немного истерично – так просто всё было.

Выходим из фургона на яркий свет и в глубокую тишину района Лос-Анжелеса, застроенного безликими офис-парками и складами. Откуда-то издали доносятся мужские голоса, тараторящие по-испански. Я никогда не бывал здесь раньше. Начинается спор о том, что делать дальше, а пока мы колеблемся, до меня доносятся резкие удары приближающихся шагов.

«Они возвращаются! Бегите!»

Я бегу.

Двумя днями ранее Кевин Рив, основатель и директор onPointTactical, сидит за длинным столом в бесцветном конференц-зале гостиницы при аэропорте в окружении своего учебного реквизита: наручников, множества висячих замков, наборов отмычек, рулонов клейкой ленты, груд кабельных стяжек, мотков верёвки, упаковок заколок для волос, змеевиков из пластмассовых шлангов и прочего.

Я – один из пятерых участников курса onPointTactical по побегу из плена и избежанию захвата в плен в городских условиях, трёхдневного практикума по тому, что Рив любит называть «ситуациями беспредела». Курс подразумевает два дня тренировок и лекций, а затем, на третий день, «практическое занятие» – похищение, во время которого каждый учащийся должен освободиться из плена и добраться до безопасного места, где бы оно ни было.

Я записался на занятия Рива не из-за каких-нибудь конкретных страхов перед похищением – я уверенно хожу среди устрашающих новых многоэтажек, предприятий, где в адских условиях производят лак для ногтей, и изысканных дворцов Парк-Слоупа, что в Бруклине. У меня трое детей, нестабильная работа и лицо, с которым можно выступать разве что по радио. В моём гараже нет ни курятников, ни развивающихся компьютерных империй. Чтобы развести меня на выкуп, пришлось бы похитить большую часть населения района. Однако меня всё же преследует тревога – старомодная, невротическая озабоченность, такая, какую меня учили любить и ненавидеть мои предшественники-фрейдисты. Вспомните любое ваше опасение, ложное или нет, крипторасистское или откровенно ксенофобное – есть вероятность, что моё бедное сердце от него заколотится. Именно поэтому я приехал в Лос-Анжелес и отправился к Кевину Риву: чтобы успокоить нервы, испытать свою смекалку, а также выучить несколько простых трюков (оправданий) на тот случай, если всё пойдёт наперекосяк, а это, как мне, да и вам тоже, известно, обязательно случится – неизбежно, рано или поздно, закономерно, трагикомически и, возможно, скоро.

Рив – крепкий мужчина немного старше 50 лет со стрижеными ёжиком тёмно-русыми волосами, строгими, глубоко посаженными глазами, волею случая похожий на Клинта Иствуда. Его запястья, громадные куски мяса, ощетинившиеся жёсткой тёмной шерстью, туго перевязаны стяжками. «Это легко», говорит он. «Вы все так сможете».

Рив снимает шнурки с одного из своих ботинок – парашютный шнур с прочностью на разрыв в 550 фунтов. Тяни что хочешь – не порвётся. Быстро двигаясь, он продевает шнур в зазор между своими запястьями и стяжками, а затем делает из концов шнура двухдюймовые петли, которые насаживает на носки ботинок.

«Здесь надо быть осторожным», говорит он. «Когда оно поддаётся, руки могут взлететь вверх и разбить вам лицо».

Он начинает быстро делать ногами «велосипед», пиля шнуром стяжку. Секунд десять трения, а затем – облачко дыма, сладкий запах горящего пластика, и стяжка поддаётся.

Рив – уникальная фигура в маленьком мире экспертов по побегу из плена и избежанию захвата в плен. Военного опыта у него нет. Джоэль Ламберт (звезда программы «Lone Target» («Одинокая цель») на канале Discovery) – бывший «морской котик». Тони Шиена, создатель серии DVD «Not Taken» («Не пойманный») о том, как избежать похищения, проводил консультации для разведки и военизированного сектора ЮАР. Рив же был бойскаутом, вырос в семье среднего класса в Пасадене и является сыном учителя и домохозяйки. Он работал в 80-х и 90-х в Кремниевой долине на Apple, занимаясь некими загадочными делами под названием «организационное развитие» и «коучинг руководителей». Он бросил работу, а затем превратился из офисной планктонины, плывущей в сторону пенсии и естественной смерти, в признанного по всей стране специалиста по выживанию, следопыта и консультанта по вопросам безопасности. Он учит полицейских, солдат, отправляющихся за границу бизнесменов и журналистов, работающих в зонах боевых действий, что делать, когда жизнь превращается в нечто похожее на стандартный боевик без компьютерных спецэффектов. Кроме побега из плена и избежания захвата в плен в городских условиях, onPoint предлагает курсы под названием «Выживание после смертельного контакта» и «Автономная медицинская помощь». В 2011 году у Рива появилась собственная программа на History Channel,«Off the Grid: Million Dollar Manhunt» («Автономно: преследование на миллион долларов»). Участники состязания в программе пытались прожить в Лос-Анжелесе один-единственный день, не попав в руки Рива. Ни у кого не вышло. «На свете очень мало людей, которых уважают «морские котики», говорит Чарли Эберсол, исполнительный продюсер программы. «Кроме того, Кевин однозначно крут».

С наручниками мы уже покончили. Каждому из учащихся выдали по набору отмычек из восьми предметов со множеством инструментов для создания тяговой силы. Мы обсуждаем выпутывание из верёвки с помощью собственных телодвижений, а затем говорим о приёмах удушения, разрезания, нанесения колющих и рубящих ударов ножом с помощью «орудий, предназначенных для проникновения в полость тела». А затем каждому из нас перевязывают запястья клейкой лентой, и нам нужно выбраться.

Среди моих товарищей по учёбе – эксперт по спецэффектам для кино, топ-менеджер аэрокосмической компании, которая заключает контракты с армией, писатель с дипломом Гарварда и Дэн, худощавый и спокойно-серьёзный чувак, управляющий собственной организацией по выживанию в дикой местности с базами по всей Калифорнии. Дэн внимательно слушает лекции, вспоминает интересные мелочи из собственного опыта, а также пакетами поглощает лакричные тянучки и другую гадость.

Я, несомненно, худший ученик в группе. Я неуклюже обращаюсь с наручниками и с трудом вяжу петли из парашютного шнура. Однажды добиваюсь некоторого успеха в открытии висячего замка, но затем не в состоянии его повторить. Тот, у которого контракты с армией, быстро учится выстраивать барабаны замка, а спец по спецэффектам говорит, что часто берёт с собой пару наручников в бар, чтобы впечатлять дам (о том, насколько это ему удаётся, ни слова). Писатель здорово выбирается из пут с помощью собственных телодвижений. А Дэн… Ну, у Дэна всё получается.

Рив осторожно обвивает мои запястья клейкой лентой. Если смотреть на него вблизи, он ведёт себя кротко. Непонятно, таково ли поведение человека, берущего по 795 долларов за занятие, или я напоминаю ему обычного человека, которым он был до того, как собрал в кулак собственную волю. Он лучится типичной мужественной властностью – ощущением того, что он знает нечто, что люди когда-то знали, но зачастую уже забыли. И он готов поделиться этими знаниями. «Вы это можете», говорит он. «Я знаю, что можете». Он слегка улыбается. «Но будет больно».

Я пару раз делаю глубокий вдох, а затем поднимаю запястья в сторону потолка и резко опускаю их на торс. Из лёгких вылетает воздух, и я тяжело дышу, чувствуя, как по загривку бежит тепло, и стискиваю зубы от боли удара. Опускаю взгляд на запястья. Клейкая лента порвалась наполовину.

«Хорошо», говорит Рив. «Одного раза достаточно. Попробуй иначе».

Я подхожу к двери ванной и начинаю тереть рваными концами клейкой ленты об угол дверной рамы. Лента поддаётся почти мгновенно. В мозгу друг за другом проносятся кадры из всех фильмов о шпионах, которые я видел, всех фильмов о гангстерах и всех боевиков, в которых плохие парни бросают связанную клейкой лентой жертву в багажник автомобиля. По словам Рива, я «победил» клейкую ленту.

«Давайте я снова посмотрю на тот висячий замок», говорю я непонятно кому.

Помощник Рива на этом занятии – некто Джерри Кобб, ветеран «зелёных беретов», высокий парень угрюмого вида, бритоголовый, с непослушной седой бородой, одетый как строитель и обутый в нечто, что я могу описать только как кроссовки «Буря в пустыне». Как и Рив, он мормон и живёт за чертой Сент-Джорджа (Юта) в подготовленном на случай катастрофы доме. Бывший учащийся, с которым я говорил и который ездил в гости к Коббу, рассказывал, что у него дома «от стены до стены» стоят пятигаллоновые вёдра воды и неприкосновенный запас чечевицы. Кобб говорит, что у него обширный боевой опыт, добытый ещё «по молодости да по глупости». «Можете порасспросить его о конкретике», говорит мне Рив, «но он, скорее всего, ничего вам не расскажет».

Несмотря на угрюмый характер и внушительную внешне фигуру, Кобб обладает отличным и крайне уместным чувством юмора. Он сидит позади нас два дня лекций, опираясь ногами на вращающийся стул. Часто дремлет чутким сном, взбадриваясь в стратегически важные моменты, чтобы вклиниться в речь Рива. «Я во время боевых действий всё время мочил штаны», говорит он во время обсуждения страха на войне. «Сколько раз, сказать вам не могу». И о возможности нападения Исламского государства на Лос-Анжелес: «Давайте, говорю вам. Покажите, на что способны». А затем – обратно на боковую.

Однако более всего Кобба занимают не враждебно настроенные граждане иностранных государств, а их отечественные аналоги. Его мнения о городских уличных бандах будто напрямую позаимствовано из знаменитой речи в «Воинах». «У этих парней всё чаще имеется серьёзный военный опыт», говорит он. «Они приносят его домой и обучают своих корешей». (Дэн соглашается и в какой-то момент говорит мне, что недоволен выбором места для тренировки похищения (Марина-дель-Рей, Венеция и Санта-Моника) и лучше бы померился силами с городской «гопотой»).

Рив проецирует на стене позади себя изображение карты. На ней изображены расовые границы крупного американского города: на розовых участках обитают белые, на голубых – афроамериканцы, на зелёных – лица азиатского происхождения, на светло-коричневых – испаноговорящие, а на мутно-серых – «прочие». Карта наглядно демонстрирует ситуацию, о которой большинство из нас предпочитают думать, что такого уже не бывает: максимальную сегрегацию, при которой каждое сообщество надёжно укрыто в собственном одноцветном районе.

Рив просит нас представить себе случай беспредела. Он может иметь место в Новом Орлеане, где он работал консультантом по вопросам безопасности после ураганов «Иван» и «Густав». В Новом Орлеане, говорит он нам, после «Катрины» более 600 человек погибли от огнестрельных ранений. Я думаю, что эта цифра голословна. Когда я спрашиваю Рива, откуда он её взял, он отвечает, что узнал о ней от полицейского из Нового Орлеана, одного из тех самых ребят, говорит он нам (снова искажая факты), которые покидали свои посты во время наводнения и «отправлялись домой, чтобы заботиться о собственных семьях».

По словам Рива, дестабилизация в любом обличье запускает закономерные модели поведения. «Фаза сотрудничества», для которой характерны дружелюбие, которое бывает после катастроф, и взаимопомощь, длится 24 часа. Мы делимся едой, электричеством и водой, укладываем в постель детей друг друга. Ко второму-третьему дню сотрудничество, однако, сворачивается – приходит понимание скудности ресурсов. Электричество до сих пор отключено, запасы консервов истощаются, пластыри заканчиваются – отдать другому значит забрать у себя. К третьему дню, если помощь не приходит, мы возвращаемся к племенному строю. «Нас всех отделяют от анархии девять трапез», говорит Рив.

В главных городских районах, предупреждает Рив, для племенного строя характерны чёткие расовые границы: подобное тянется к подобному. С началом беспредела нужно делать всё необходимое для того, чтобы вернуться к людям со своим цветом кожи. «Я не читаю вам проповедь», говорит он. «Это просто реальность».

Мы с товарищами (с точки зрения расовой принадлежности – жители розовых секторов демографической карты Рива) неловко ёрзаем на стульях. Общее содержание занятия изменилось. Более не полагаясь на твёрдые добродетели самостоятельности, мы плывём по течению в беспокойных морях паранойи и тревожности белых мужчин. Всё, как это бывает, возвращается на круги своя, когда мы прерываемся на обед.

Часть курса, посвящённая преследованию, начинается на третий день. Рив предупредил нас об ударе дронов и возможности побега. Нам нужно в тот же день до 16:00 спокойно достичь «точки эвакуации». За нами будут идти преследователи, среди которых, возможно, будут Рив, его помощники, а также несколько бывших учащихся. Рив не говорит, что именно случится, если нас поймают, но есть намёки на приковывание цепями к забору в отдалённом месте или возможную «обработку» шокером. Ещё сильнее всё усложняет то, что нам нужно столкнуться с рядом связанных с беспределом испытаний, каких угодно – от открытия замка отмычкой в общественном месте до выпрашивания денег у незнакомца. После каждого успешно выполненного задания можно связываться с Ривом с помощью текстовых сообщений, а он будет рассказывать нам, каков следующий шаг к безопасности. (Нам запрещено пользоваться телефонами в каких-либо иных целях).

Однако в данный момент я только знаю, что должен направляться на север, и это направление приводит меня к странному лос-анжелесскому городскому пейзажу: два зацементированных залива, разрезанных пополам узким клином полуострова, а дальше – обширное и грозное болото, Болота Баллоны, охраняемые узловатыми купами алленрольфии и усеянные дикими цветами.

Я иду по отгороженной тропе, прилегающей к одному из заливов, и внезапно замираю. В паре сотен ярдов впереди, прямо за закрытым деревом поворотом, я вижу силуэт человека. Он стоит ко мне спиной, спокойно опираясь на стену здания. Я прячусь за каким-то кустарником. Он может быть преследователем, выжидающим в засаде. Мгновение спустя он поворачивается, в последний раз затягивается сигаретой и направляется внутрь. Ложная тревога. Я чувствую себя глупцом, но не знаю, сколько преследователей задействовал Рив и где они будут находиться. Каждый, кого я встречу, может оказаться врагом. Отчаянно хочется убежать – гораздо сильнее, чем я ожидал. Может, это и игра, но повторное пленение было бы мучительным, почти жизненным провалом. «Тебе не суждено быть свободным».

На другом берегу залива я замечаю две фигуры, стоящие перед чем-то похожим на туннель через насыпь скоростной эстакады – защищённой дорогой на север. Я спешно возвращаюсь по тропе и ищу брод.

«Нет, чувак, я бы туда не заходил. Это дренажная штольня». Этот человек буквально покрыт татуировками и мускулистый, несмотря на худощавость, свирепый на вид и одновременно весёлый. Его спутница, когда я подхожу ближе, убегает, забираясь вглубь полуострова. Скорее всего, секс-работница и недовольный клиент, которым помешали, но у меня нет возможности спросить. Я двигаюсь дальше. Земля усыпана мусором, разбитыми обломками цемента, выброшенными металлическими прутьями, пивными банками, обёрточной бумагой из-под продуктов, презервативами и мешочками из-под наркотиков. Дестабилизация и опасность выталкивают нас на периферию общества, где всплывают побочные продукты наших повседневных удобств. Таков урок, который непроизвольно преподаётся на этом занятии.

В конце полуострова я добираюсь до искусно сколоченной лачуги для бездомных. Кто-то воздвиг здесь убежище из арматуры, велосипедных рам, картонных коробок и магазинных тележек, покрытых синим нейлоновым брезентом. Вверху торчит телевизионная антенна, и я слышу гул бензинового генератора: здесь есть электричество. Выбегают двое чихуахуа, чтобы поднять сигнал тревоги по случаю моего прихода. Я дружелюбно воркую с ними, пока из дренажного туннеля не выходит женщина, за которой следует усталого вида товарищ. Они рассказывают мне, как перейти болото, я благодарю их и ухожу.

Я добираюсь до Starbucks около полудня, со стёртыми ногами, потный и довольно сильно отупевший от беготни по закоулкам и переулкам ради того, чтобы не дать преследователям нагнать себя. На мне маскировка: голубые пляжные шорты, баскетбольная майка, красная бейсболка набекрень и шлёпанцы. Вся одежда была куплена в Goodwill вечером предыдущего дня вместе с пластиковыми очками за 5 долларов, которые я по неизвестным мне теперь причинам подобрал в PartyCity. Рив посоветовал нам «припрятать» кое-что из необходимого – одежду, дополнительные прокладки, набор отмычек и немного воды – на предполагаемом пути побега. (Рив содержит собственные тайники с оружием и другими запасами в собственном доме в Сент-Джордже и вокруг него. «Забавно находить хороший тайник. Бездомные делают это каждый день»). Выбравшись из болота, я быстро иду забирать своё добро, сложенное вчера поздно вечером за какими-то высокими кустами в конце пристани.

У преследователей, как объяснил Рив во время лекций, есть сотовые телефоны их жертв. Чем больше мы можем сделать, чтобы изменить внешность, тем выше наши шансы успешно избежать повторного взятия в плен. Он много говорил о «базе» среды. «Под этим следует понимать определённые шум, активность и скорость в районе», рассказал он. «Пока вы сливаетесь с базой, вы невидимы». Он разъяснил целый ряд концепций маскировки, самой любимой из которых для меня стала концепция «серого человека». Обычное телосложение, обычная одежда, обычное поведение – серый человек совершенно неисключителен, а следовательно, невидим. «Никто из вас никогда не видел серого человека, сказал он. «Если вы его видели, он не был серым». (Кобб: «Заметили, что мы не говорили о серой женщине? Мужчины оценивают грудь каждой женщины на свете»). Рив сказал, что у меня задатки серого человека. «У вас такая замкнутая, такая сниженная энергия». Он хотел сделать мне комплимент (я так думаю).

Я сижу на корточках за ресторанной помойкой через дорогу от кафе вместе с экспертом по спецэффектам и парнем из аэрокосмической компании. Мы должны встретиться со «сторонником», который снабдит нас архиважной информацией. Рив сообщил нам кодовую фразу: «Погодка холодная, не так ли?», на которую сторонник должен ответить: «Не для зимы». (Примечание: температура потихоньку переваливает за 30 градусов). Меня немного беспокоит наигранность именно этого сценария. Одним из основных элементов похищения (во всяком случае, для меня) является возбуждение высокого уровня стресса, осознание подлинного страха и трудностей. Чтобы добиться этого, мне нужно поверить в происходящее и купиться на дежурный вымысел. В конце концов, меня же не на самом деле похищают в чужой стране, и я не на самом деле боюсь за жизнь. Поддержание этого вымысла становится испытанием, когда излагаешь какую-то ахинею незнакомцу в заведении местной кофейной франшизы. Я напоминаю себе, что пора перестать быть журналистом и приспособиться к обстоятельствам.

Умный преследователь, приходит нам в голову, может засесть в этом месте (они знают, куда мы направляемся) и просто схватить нас по прибытии. Я вызываюсь добровольцем, чтобы зайти в одиночку. Таким образом, если угроза реальна, возьмут только одного из нас. (Не жди героя, кроме себя).

«Дайте мне двадцать минут», говорю я. «Если я не вернусь, считайте, что меня замели».

О стороннике я знаю только то, что это мужчина в чёрной шляпе. Как выясняется, сотрудники этого самого Starbucks все до единого носят такие головные уборы, как и один-двое начинающих сценаристов, прикованных к ноутбукам и попивающих фраппучино. Я заговариваю с одним из бариста.

«Погодка холодная, не так ли?», говорю я. Он не отвечает. Просто таращится. Я делаю ещё попытку, в точности повторяя фразу. Снова недоуменный взгляд. Возможно, некоторое напряжение в мышцах шеи. Быстрый взгляд в сторону камер видеонаблюдения? Не тот парень.

Я отхожу и замечаю молодого человека, полноватого и с глазами навыкате, ухмыляющегося мне из-за одного из столиков. В тёмно-синей бейсболке. Сторонник. Не в той шляпе.

«Это должно было выбить вас из колеи. Мне хотелось увидеть, как вы отреагируете», говорит он. Я реагирую раздражением. Прошу глоток его ледяной воды, что его, похоже, злит. Он говорит мне, что я должен выполнить задание по «социальной инженерии» в кафе. Рив обсуждал это с нами. Любой побег, по его словам, непременно подразумевает уговаривание третьих лиц помочь вам, часто в ущерб их собственным интересам. Однако испытание, придуманное сторонником, служит лишь для того, чтобы снова выдернуть меня из вымысла. «Убедите кого-нибудь дать мне код от туалета». Его разбалтывает дружелюбный бариста (не тот). Я отливаю и возвращаюсь к стороннику.

Он спрашивает, есть ли у меня сведения о двух других учащихся, и я решаю провести собственную работу в области социальной инженерии. Я говорю, что один повредил лодыжку во время побега и ждёт в «безопасном месте» неподалёку. Не мог бы сторонник дать нам взаймы денег на автобус? Он отказывается, немного обескураженный просьбой, но кажется встревоженным.

«Я позвоню Кевину», говорит он. «Он придёт за ним».

«Не волнуйтесь», говорю я, возможно, чуть более агрессивно, чем следовало бы. «Я соврал. Просто хотел увидеть, дадите ли вы мне что-нибудь».

Я встаю и ухожу.

Пунктом эвакуации оказывается пиццерия с красными скатертями на прогулочном тротуаре в Санта-Монике. Я прихожу под вечер, как и мои товарищи, открыв несколько замков отмычками, напопрошайничавшись у незнакомцев, разобравшись с поддельными документами, пройдя много миль и произнеся ещё несколько дурацких кодовых фраз. (Вопрос: «Что есть нектар богов?» Ответ: «Маунтин Дью»).

Никого не поймали, что одновременно показалось мне неким личным утешением и лёгким разочарованием. Если бы кто-то провалился, это подтвердило бы мой успех. (Будь героем до конца). Рив проводит краткий разбор полётов при участии пиццы и пива вместе с Коббом и двумя сегодняшними преследователями. Брайс, младший из проводивших допрос в фургоне (другим был Кобб), – бывший морпех и ветеран войны в Ираке. Он говорит мне, что моё поведение в фургоне было слишком воинственным. «Я говорил о вас Коббу, и он сказал: «Он из Нью-Йорка». Рафаэль, другой преследователь, также сыграл сторонника. Он собирается открыть охранное предприятие в Хьюстоне и прилетел, чтобы поохотиться и пройти очередной курс Рива. Мы разбираем сцену в Starbucks, и он заявляет, что раскусил меня. «Он попытался подвергнуть меня социальной инженерии, говорит он остальным, негромко хохотнув. Не вышло». (Как по мне, это блеф. Он мне поверил).

Напряжение дня сделало своё дело. Я истощён, физически и психологически. В то же время, я по-прежнему тревожен и чересчур бдителен, тщательно разглядываю комнату, ища входы и выходы. Уйти от настроя на побег и избежание плена непросто. Позднее в гостинице я шагаю по комнате, вскрывая прокладками наручники и пытаясь улучшить свою технику работы с висячими замками.

Я улетаю домой на следующее утро, 11 сентября, когда ходить по аэропорту всё ещё морально тяжело. Я ощущаю некоторое беспокойство на контрольных пунктах, поскольку несу с собой наручники и свой набор отмычек. Однако всё идёт как по маслу. Судя по всему, путешествовать с личными устройствами для удержания и принадлежностями для краж со взломом до сих пор разрешено законом, даже в это зашоренное время. Я становлюсь в очередь вслед за людьми, устало бредущими вперёд, чтобы пройти личный досмотр. Ребята из службы безопасности с неприветливыми взглядами отдают свои отрывистые приказы о ремнях, носках и бутылках с водой. Я спокоен, но бдителен и слегка возбуждён. Прохожу – медленно, ровно – мимо сотрудника TSA, чтобы забрать багаж. Мне удалось пронести две тонкие прокладки тайком в носках, втиснутые в подушечки пальцев ног. Не думаю, что меня повяжут посреди полёта. Но будущее непредсказуемо. Если что-нибудь случится, мне не понадобится ничья помощь, кроме собственной.