Энди Уорхол хотел, чтобы Лу Рид был его «Микки Маусом»

Билли Нейм был кудесником, оказавшим сильное влияние на Энди Уорхола, а значит, на культуру в целом. Именно Билли отделал первоначальную Фабрику Уорхола серебром. Билли был потрясающим фотографом, запечатлевшим те прекрасные моменты 60-х, которые изображены на памятной марке Почты США в честь Энди Уорхола, а также на обложках первых двух альбомов The Velvet Underground.

Билли был много чем для многих людей, но другом его считали все.

Билли был таким затейником, что, когда мы с Джиллиан Маккейн в середине 1990-х отправились брать у него интервью в Поукипзи, штат Нью-Йорк, нам пришлось зайти во Friendly's, чтобы поучаствовать в соревновании по поеданию мороженого. И Билли, и Джиллиан сожрали по мороженому с горячим фаджем «Reese's Peanut Butter & Cookie Doug Hot Fudge Sundae»; в связи с этим результаты соревнования определяют до сих пор.

Что ещё лучше, тогда как раз вышел великолепный альбом Лу Рида и Джона Кейла, «SongsforDrella», и мы слушали его по шикарной стереосистеме Билли, а он тем временем отпускалуморительные комментарии. Мы с Джиллиан согласны с тем, что это одно из лучших интервью на нашем веку.

Билли был отличным толкователем чокнутого, умного, накачанного наркотиками и захватывающего мира, которым являлась Фабрика Энди Уорхола. До такой степени, что мы с Джиллиан уделили Билли внимание в«Please Kill Me: Voices from the Archives» («Пожалуйста, убейте меня: голоса из архивов», своей двухчасовой радиодокументалке для NPR о корнях панк-рока, созданной в честь 20-летнего юбилея «PleaseKillMe». «Voice from the Archive» крутили на станциях NPR и университетов по всей стране всё лето и осень, а Билли там является одним из гвоздей программы. Он действительно был настолько особенным.

18 июля 2016 г. умер своей смертью Билли Нейм (настоящее имя – Уильям Линич-младший, дата рождения: 22 февраля 1940 г.), и мы подумали, что было бы разумно отдать ему дань уважения, позволив Билли поведать свою историю своими же словами… Наслаждайтесь, она отличная!

Билли Нейм:Я познакомился с Энди Уорхолом, когда работал официантом в Serendipity, модном десертном ресторане в Верхнем Ист-Сайде. Serendipity был очень крутым заведением; туда постоянно заходила Ким Новак, потому что её держал у себя в квартире на той же улице молодой Ага-хан, ха-ха-ха! Энди Уорхол тоже постоянно заходил, поэтому мы с ним были на «ты». Вот как-то так: «Привет, Энди, как делишки?»

В Serendipity был официант по имени Рон, который вечером в субботу после того, как мы уходили, отправлялся в бар SanRemo в Вест-Виллидж, и однажды вечером он пригласил меня пойти вместе с ним. В то время Гринвич-Виллидж ещё был очень богемным; он был заполнен джазовыми клубами и джазовыми музыкантами, которые очень любили тяжёлый героин, а вокруг была просто отличная трава. Это был совершенно новый мир магии, тайны и интуиции (которая была выше объяснений): понимаете, выкури травки – и тут же зажигай на хроматических волнах музыки!

Итак, находиться в Виллидж было всё равно, что находиться в какой-нибудь ближневосточной стране, вроде Турции, и сбегать с той сцены эйзенхауэровской Америки, заточенной под средний класс, было очень круто, понимаете?

SanRemo не был литературной тусовкой, как в WhiteHorse (и не художественной тусовкой, как в CedarBar), – это был некий гибрид искусств. Скорее этакое экзистенциальное, модное, крутое заведение, в котором, тем не менее, на самом деле ничего не делали, ха-ха-ха!

Понимаете, я завязал знакомство кое с кем из той тусовки, которая там зависала, и именно так познакомился с Ником Черновичем, а мы с ним стали очень хорошими друзьями. Он научил меня театральному освещению, поэтому я в итоге стал художником по свету театральной труппы Танцевального театра Джадсона. А ещё я занимался тем, что устраивал вечеринки с салонной стрижкой у себя в квартире, потому что мы никогда не ходили к парикмахерам, хотя бы потому, что у нас вечно не было денег, ха-ха-ха! Итак, в то время как я работал с танцевальными коллективами, ко мне домой также приходили за тем, чтобы подровнять волосы.

Это очень важно: я также покрыл свою новую квартиру на Востоке 5-й улице оловянной фольгой, выкрасил всё в серебряный цвет и поставил театральное освещение. Как будто в бриллиант заходишь – не помещение, а огромный драгоценный камень. Итак, я ровнял кому-нибудь волосы, и там сидели человек 125 – все танцоры, художники и музыканты. Это было просто крутое место для тусовок. Энди Уорхол явился на одну из вечеринок со стрижкой у меня дома и сказал: «Я как раз обзавёлся новым помещением, лофтом на 47-й улице. Ты бы мог декорировать её так, как эту квартиру?»

Вот так и началась Фабрика.

Когда Энди въехал на Фабрику, это было огромное лофт-помещение. Кажется, раньше это была шляпная фабрика. Там было три сводчатых потолка, между ними были колонны, и помещение пребывало в запущенном состоянии. В потолках были розетки, но больше ничего не было. Когда я первый раз туда попал, Энди рисовал у окон, так как другого света не было. Итак, имея определённый опыт театрального освещения, я разбирался в электричестве и поэтому отправился в магазин стройматериалов и сделал проводку. Смонтировал освещение по всем рядам сводчатых потолков с помощью длинных гирлянд, а затем добавил прожекторы. Потом я покрыл всё помещение оловянной фольгой и выкрасил всё в серебряный цвет.

В то время в мире авангарда до сих пор существовал обычай: художники постарше содержали художников помоложе. У художников-гетеро всегда были барышни, а с геями всё время был какой-нибудь молодой парнишка. Поэтому когда я только начал быть с Энди, в итоге вышло так, что я стал «его пацаном». Он содержал меня до такой степени, что я вообще переехал на Фабрику. Когда он начал обретать известность, мы очень много работали и были очень заняты. Я имею в виду, что мы действительно любили друг друга и мы отлично ладили, но я не был просто красавчиком, которого хотели держать при себе только ради секса. Итак, это продолжалось только до того момента, как я к нему въехал. Затем об Энди написали в Time, и всё внимание, которое это привлекло, перевело нас в полностью рабочие отношения.

Энди отправлялся на Фабрику в любое время с 11 утра до часу дня, потому что сначала делал что-нибудь у себя в доме на Лексингтон-авеню. У меня на Фабрике был полный фарш, со всякими разными зонами – например, зоной для живописи, зоной для киносъёмки и зоной для музыки. А затем Энди нанял Герарда Малангу для помощи с шелкографией, которой Энди до того, как мы обзавелись Фабрикой, занимался у себя в доме. Герард был отличным парнем и широко известным в узких кругах поэтом, но он всегда был ещё тем карьеристом, понимаете?

Герард знал, с кем его должны видеть, когда, в каком виде, и он делал вид, будто его содержит Энди, потому что это было круто. Поэтому я очень на него разозлился. Когда Энди захотел, чтобы Герард пришёл на Фабрику и помог с шелкографией, я его не пускал! Если Энди хотел, чтобы Герард с ним работал, он должен был устраивать это у себя дома. Я однозначно сильно ревновал, и не только ревновал, но и обиделся, что у Герарда хватило смелости делать вид, будто «его содержит» Энди. То есть это могло бы быть правдой, если бы он хотел, чтобы это было правдой, но это было правдой в отношении меня, понимаете? Как будто кто-то передирает у тебя реальность. Поэтому были такие моменты, когда я ставил перед дверью лифта знак: «Герарду Маланге вход воспрещён!»

Впрочем, в итоге мы с Герардом стали хорошими друзьями.

Собственно, после первой сольной выставки Энди в галерее Stable Gallery, где он поставил ящики Brillo, мы устроили вечеринку по случаю открытия. Затем владелица галереи, Элинор Уорд, оплатила приём на Фабрике. У нас даже были охранники от Пинкертона со списком гостей – чтобы попасть внутрь, нужно было значиться в списке гостей. А там были сотни людей. Это было ГРАНДИОЗНОЕ событие. Поэтому пришли все, и Фабрика сразу же стала знаменитой, потому что место было ошеломительное.

С [актёром и соавтором Уорхола ] Ондайном я познакомился ещё тогда, когда занимался световой сценографией для танцевальных коллективов. Примерно в то время я попал в автокатастрофу, во время которой раздавил себе позвонок в шее, поэтому у меня очень часто было крайне мало энергии. Я просто валился на пол после одного из шоу со своим освещением, поэтому однажды Ондайн сказал: «Слушай, попробуй-ка вот этого…»

Это был кристаллический амфетамин, и у меня внезапно появилась энергия, и я смог просто встать, взяться за работу и всё сделать. С той поры я просто постоянно его принимал.

Итак, я привёл на Фабрику Ондайна, Бригид Берлин и всех, кто сидел на амфетаминах. Куча людей пихали друг друга локтями и говорили: «Ой, это же из-за Билли на самом деле стреляли в Энди», – потому что я ввёл на Фабрике все элементы дикости. И это так. Я ввёл на Фабрике «фактор опасности», потому что при входе в помещение не только сшибала с ног его красота и то, что там повсюду работают художники, – также чувствовалась опасность. Казалось, оттуда можно и не выбраться живым, ха-ха-ха!

Я был опасным человеком.

Я был опасен в том смысле, что связывался с людьми из Нижнего Ист-Сайда, которые были связаны с уголовной стихией – например, с женщиной по имени Дороти Подбер, которая стреляла в картины Уорхола с Мэрилин Монро. Дороти просто зашла вместе со своим немецким догом, Ивонн, в чёрных перчатках и с чёрной сумочкой, и сказала: «Привет, Билли…»

Затем она сняла перчатки, открыла сумочку и достала ствол. У стены стояла стопка из десяти картин с Мэрилин Монро, которые мы только что закончили. Итак, она взяла ствол и выстрелила Мэрилин прямо в лоб – и пуля прошла сквозь все картины, ха-ха-ха!

А затем она убрала ствол в сумочку, сказала: «Пока, Билли», – и ушла.

Это походило на перформанс.

После этого Энди попросил меня: «Пожалуйста, скажи Дороти, чтобы она больше не приходила», – потому что Энди знал: если он будет пускать на сцену таких людей, как Дороти, то большинство тех, кто покупает его работы, больше не придёт. Они были бы травмированы, опустошены и не стали бы покупать его произведения, ха-ха-ха!

Из амфетаминов Энди принимал только Обетрол, который получал по рецепту врача. Эти таблетки должны были действовать как диетические, потому что были мягкими, а также не возбуждали и не отягощали его сверх меры. Энди приходилось работать и обходиться с этим соответствующим образом, поэтому Обетрол работал на него. Однако вместе со мной, Ондайном и Бриджет на кристаллический амфетамин подсела Эди [Седжвик].

Эди приехала из Бостона вместе с Чаком Вейном, который был её режиссёром, наставником и продюсером, и он сильно её испортил. Эди была молодой, красивой и зрелой, и её должен был огранять классический огранщик алмазов, который знает, как огранять камень. Чак знал, как огранять камень, но знал также, как его разрушать. Чак был очень сложным, потому что всё время был в чём-нибудь замешан. Он пытался быть её наставником, но в наставнике она не нуждалась; она нуждалась в человеке, который создавал бы её, представлял и продвигал. Однако Чак сильно к ней придирался и говорил гадости вроде «Что ж, я думал, что ты шикарна, так почему же ты не можешь ответить на этот вопрос?»

Если посмотреть фильм Энди «Красота № 2», то Чак за кадром делает замечания, чтобы раздразнить Эди. Это такие язвительные, колючие замечания, на которые она должна была гениально отвечать, но на самом деле это оказалось скорее деструктивно, чем созидательно. В конце фильма Эди бросается в Чака пепельницей. Чак хотел, чтобы она с ним конкурировала с помощью этих остроумных замечаний, но на самом деле ей нужен был человек, который бы её растил, переводил на следующий этап и правильно огранил.

Но, опять-таки, мне кажется, что Ондайн подсадил Эди на спиды, и это полностью разрушило любые шансы на карьеру, потому что она оставалась у себя и готовилась по шесть часов, ха-ха-ха! Эди серьёзно подсела на амфетамины – понимаете, можно жить в мире грёз, полагая, что всё просто должно случиться, потому что должно случиться, а не что кто-то должен приложить к этому руку. Кроме того, Энди работал над несколькими проектами одновременно, поэтому мы концентрировались не только на Эди. Мы не выступали в качестве менеджеров, продюсеров или агентов Эди. Эди снималась в фильмах Энди. Она была одной из звёзд Энди, а он не уделял внимания ни одной из них персонально. То есть он всё ещё работал над своими картинами; он всё ещё пытался сделать так, чтобы кто-нибудь вложил деньги, чтобы мы смогли купить действительно классное оборудование. Он всё ещё что-то организовывал. И Эди приходилось брать то, что было ей доступно.

В центре внимания была не только она.

Эди не радовало то, как продвигалась её карьера с Энди. То есть она вообще очень беспечно относилась к деньгам, понимаете? Она приезжала на Фабрику на своём «мерседесе» и просто парковалась, где ей хотелось. В итоге её машину увезли на эвакуаторе, потому что за машину уже приходила куча штрафов. Так что дело было не в деньгах, она всё равно могла взять денег у отца, в то время как Энди с трудом собирал деньги на различные наши проекты. Итак, Эди реально нас бросила. В книге«Edie: AmericanGirl» («Эди: американская девушка») Джин Стайн и Джордж Плимптон пишут об Эди с сочувствием и выставляют Энди злодеем, но это было не так. Об Энди писали, будто он принимал молодых людей, использовал их до конца, и затем вышвыривал их… после чего они кончали с собой. Но это попросту не так, понимаете?

Эди бросила нас. Она ушла от нас, и мы долго с ней не разговаривали. Мы сильно разозлились, когда она ушла с Бобом Диланом и Альбертом Гроссманом и просто начала работать с другими людьми. Понимаете, Дилан пришёл на Фабрику, потому что Энди снискал международное признание как художник, а знакомиться с другими художниками, как вы понимаете, всегда круто – можно увидеть, будет ли этот человек сверстником или соотечественником, с которым можно играть и тусить – или нет. Энди проводил ряд проб для своих фильмов, и мы хотели, чтобы на них побывали все: Дилан, Нико, Деннис Хоппер, Сьюзен Зонтаг, Донован – все знаменитости, которые приходили на Фабрику. Мы просто снимали на 16-миллиметровку чёрно-белые портреты человека, который сидел там несколько минут. Итак, нам было нужно, чтобы Дилан пришёл и прошёл пробы, дабы войти в серию. Этого нам было достаточно.

Однако Дилан вообще не говорил, когда мы его снимали. Кажется, мы ему не понравились, ха-ха-ха!

Предполагается, что у Эди с Диланом был роман, но на самом деле она положила глаз на приятеля Дилана, Бобби Ньювирта. У Эди и Боба Ньювирта был очень жаркий роман – до такой степени, что он погубил её карьеру, потому что они очень много времени проводили вместе в постели! Они не могли оторваться друг от друга, потому что так сильно друг друга хотели.

В тот момент Эди была недовольна тем, что Энди делал с ней в своих фильмах, и ей не нравились сценарии Роналда Тавела [соавтора Фабрики]. Поэтому Энди сказал ей: «Что ж, теперь ты получила скандальную известность и признание, поэтому, возможно, тебе пора строить более серьёзную карьеру, найдя менеджера или агента, который знает, что с этим делать и как протолкнуть тебя в Голливуд…»

Это он говорил всем, кто на него работал: «Знаешь, ты на самом деле дальше этого не продвинешься, а если хочешь следующего шага, тебе придётся найти человека, который сделает это за тебя…»

Поэтому Эди валяла дурака, пока её менеджерами работали Альберт Гроссман и Дилан, но, как я полагаю, с этим не срослось. Её агентом стал Пол Моррисси, но с этим ничего не вышло. Она хотела перейти на следующий уровень, но этого также не произошло. Однако деяния Эди – это для нас не вопрос жизни и смерти. Она была просто одним из людей в наших рядах, одним из наших проектов, который не выгорел или, вернее, подошёл к концу. Итак, она ушла.

После ухода Эди Фабрика не стала менее эффектной, потому что сразу после её ухода пришли TheVelvetUnderground. Понимаете, идея мультимедиа появилась, потому что мы собирались провести кинофестиваль Энди Уорхола в кинотеатре JonasMekas'sCinemateque, и мы решили, что не просто хотим показать все фильмы Энди, мы хотим, чтобы люди, снявшиеся в фильмах, вышли на сцену… между тем как фильмы с их участием проецировали на них. А затем мы решили, что должны больше работать с освещением. После этого мы сказали: «Стоп, не было бы круто добавить ещё и музыку? И потом все могли бы танцевать перед фильмами со своим участием?»

Вот откуда появилась идея найти музыкальную группу.

Позвольте мне сделать отступление. Когда я ещё работал с Ником Черновичем в Церкви Джадсона, мы очень подружились с Ла Монте Янгом, композитором-минималистом, который также лучше всех в Нью-Йорке доставал наркотики. У Ла Монте были друзья-химики, поэтому он доставал такие большие таблетки с кислотой, по сути, двухцветные, зелёные с одной стороны и жёлтые с другой. Это было шикарное средство, от которого реально накрывало вместе с главными чудаками Нью-Йорка, ха-ха-ха!

Ла Монте устраивал целые перформансы с черепахами, длившиеся по нескольку дней, на которых люди гудели, то есть удерживали один тон долгое время. Я гудел вместе с женой Ла Монте, Мариан Зазеела, кого-нибудь назначали гудеть, и эти люди просто приходили и уходили. Тогда с Ла Монте играл Джон Кейл, а ещё – Тони Конрад и Ангус Маклиз, которые были основой оригинальной The Velvet Underground. Поэтому я знал Джона, Ангуса и Тони до сцены на Фабрике и, собственно, до образования «вельветов».

Возвращаемся к нашей идее расширить мультимедийность за счёт музыки и танцев. Именно тогда Герард [Маланга] сказал, что видел такую группу, с которой нам следует ознакомиться. Не помню, чтобы ходил в CafeBizarre на «вельветов», но Энди и ещё несколько человек ходили. Вышло так, что мы собрались что-нибудь с ними сделать. Когда «вельветы» явились на Фабрику, я узнал Джона Кейла, потому что уже знал его по проектам Ла Монте Янга. Итак, «вельветы» прекрасно вписались, потому что именно чего-то такого Энди и хотел – как будто блоки закрепились так, как надо, с помощью цемента.

Джон Кейл был крут. Джон – это мистер Крутизна. Он – мистер Уэльский Призрак, любящий мистику Уэльса; это крутизна за гранью жизни и смерти. Джон – это как бы сущность крутизны, поэтому если вы действительно крутой человек, вы автоматически оказываетесь с ним на одной волне. Мы не говорили друг другу ничего существеннее «Да» или «Ага», потому что с Джоном на самом деле не нужно было общаться, потому что он понимал.

Лу Рид напоминал парня, который вырос в вашем квартале и играл в группе в вашем гараже. Он был очень крутым парнем с вашего двора, очень похожим на вас. Поэтому мы с Лу как парни, которые как будто выросли вместе, ладили очень хорошо. Лу просто был таким изящным, обаятельным, дружелюбным и милым. В каком-то смысле у него было очень многое из того, что было у Эди Седжвик – такая волшебная личность, которая всегда уравновешена и всегда такая, как надо. Также у него был некоторый гений, прилагавшийся к отличным идеям. Однако Лу был ещё более естественным и более игривым, чем Эди. Я знал таких ребят, как Лу, когда был маленьким, в детстве в Поукипзи, но никогда не думал, что встречу таких снова. Но я встретил такого в лице Лу. Это было всё равно что снова обзавестись дружбаном, понимаете?

[Барабанщица The Velvet Underground] Мо Такер была очень тихой, очень негибкой и по-своему прямолинейной. Она была девушкой весьма серьёзной, но с большим удовольствием смеялась. Если происходило что-нибудь смешное, Мо всегда с радостью отпускала небольшую остроту: «Эй, что ты, чёрт побери, делаешь?» Потому что она знала, что вы делаете. Мо не была такой приятной, как Лу, или крутой, как Джон, но умела быть внимательной ко всему вокруг себя и могла немножко рассмешить, заставить смеяться.

[Гитарист] Стерлинг Моррисон был интеллектуалом, который как будто соединял арт-сцену Джона Кейла с рок-н-рольным миром Лу Рида.

Затем однажды мы все собрались на Фабрике. Энди находился за столом и рисовал, я что-то делал, там был Ондайн, а тут, пританцовывая, заходит Герард и говорит: «Всем привет, у меня есть запись моей приятельницы Нико, с которой я как раз познакомился в Европе. Хочу поставить её вам. Она приезжает в Нью-Йорк…»

В руке у Герарда была сингловая пластинка на 45 оборотов, и он поставил её на проигрыватель.

Мы все стали её слушать, говоря: «О да, это круто, это круто…»

Затем Нико приехала из Европы, и мы поголовно сильно увлеклись ею. Она просто была таким пленительным созданием, которое совершенно НЕ было ни эффектным, ни пафосным, а совершенно, магнетически властным, а ещё обладало такой нордической красотой. И на ней не было никаких хипповых цветочков – на ней были только чёрные или белые брючные костюмы, представляете себе? Нико на самом деле было чересчур много, доложу я вам, и мы попросту сильно увлеклись ею. Поэтому мы делали всё, что могли придумать, чтобы она сыграла какую-то роль на нашей сцене.

Мы хотели, чтобы у Нико в том, что мы делали, была главная роль, а поскольку она была певицей, то ли Энди, то ли Пол подумал, что было бы классно, если бы она пела с «вельветами». Разумеется, этого совсем не стоило говорить им на тот момент их развития, потому что они тоже были новичками, только что вышедшими на сцену, а теперь им придётся ввести в свою музыкальную аранжировку и структуру ещё и этого человека?

Но всё как-то притёрлось и утряслось… и получилось волшебно.

Мне всегда казалось, что Энди хотел, чтобы Лу Рид был его Микки Маусом. Студия Энди походила на старинные студии времён Возрождения, и все произведения искусства выходили под именем хозяина, Энди Уорхола, совсем как в студии Уолта Диснея. Дональда Дака придумал не Уолт Дисней; этих диснеевских персонажей придумали люди, которые на него работали. А всё, что мы делали на Фабрике, было под эгидой Энди Уорхола. Поэтому мне всегда казалось, что Энди на самом деле хочет, чтобы Лу был его Микки Маусом, этаким прорывом, на котором смогли бы выехать все, потому что Лу был безумно мил, и он был рок-звездой и вокалистом в рок-группе. Было бы так правильно и так реалистично, если бы Лу стал Микки Маусом Энди Уорхола и сделал для Энди то, что Микки сделал для Уолта Диснея.

Но этого не произошло.

Самым главным фактором, погубившим [TheVelvetUnderground и Нико] после выхода и начала восхождения в чартах, было то, что Эрик Эмерсон подал в суд на Verve, лейбл «вельветов», потому что его изображение находилось в одной части коллажа на задней стороне обложки альбома. Эрик хотел получить за это деньги, а их ему никто давать не собирался. Поэтому Verve убрали пластинку из всех магазинов, и она исчезла из чартов, потому что уже была недоступна. И спасти её было нельзя.

Эрик был очень красивым человеком, который тусовался в Max'sKansasCity и был в обойме исполнителей Фабрики. Он был как будто вашим ребёнком или братишкой, очень славный малый, но он подал в суд на Verve, чего совсем не стоило делать. Мы сильно на него разозлились, потому что он полностью запорол альбом. Это как в том случае, когда зажигаешь огонь, высекаешь искру, и огонь начинает разгораться, а затем Эрик просто взял и помочился на этот огонь. Поэтому волшебство исчезло. Именно это произошло с первым альбомом «вельветов». Поэтому Энди начал задумываться о других проектах.

Если бы этот альбом и дальше шёл в гору в чартах и ему дали идти так, как он начал идти, он, возможно, полностью изменил бы всю картину. У «вельветов», возможно, был бы хитовый альбом, а Лу, возможно, стал бы Микки Маусом для Энди Уорхола.

Итак, вины Лу в том, что дальше не выгорело, не было – виноват был Эрик Эмерсон.

А затем Нико ушла в свободное плавание. Она всё ещё ходила в клубы на Манхэттене и в окрестностях; с ней играли другие ребята. А Джон Кейл записал для неё кассету, поэтому у неё был аккомпанемент для ночных клубов. Вот только ей не всегда удавалось заставить магнитофон работать, ха-ха-ха!

Итак, второй альбом,«WhiteLight/WhiteHeat», «вельветы» выпустили своими силами, без Энди. Но они всё ещё вращались вокруг Фабрики, и я ходил в лофт Лу и слушал первую партию пластинок, а Лу ходил на Фабрику просматривать мою папку с негативами, чтобы выбрать что-нибудь для обложки альбома. Так что «вельветы» никуда не девались, и мы ходили в Max'sKansasCity на их концерт.

В то время здание Фабрики на 47-й улице продали, поэтому нам пришлось переехать, а Пол Моррисси нашёл помещение в здании по адресу Юнион-сквер, 33. Оно понравилось ему тем, что внутри была куча шикарных деревянных конструкций, а в передней части здания находился шикарный терракотовый фасад. Огромным оно не было, но было достаточно большим. Так что мы заняли это помещение.

Понимаете, на первой Фабрике я всегда был своего рода менеджером или прорабом, как бы главным. Но когда мы переехали на вторую Фабрику, в качестве оператора помещения уже вышел на первый план Пол, и теперь людям приходилось проходить через него, а не через меня. Я ещё фотографировал и работал в проявочной, но вторая Фабрика была уже не та. Итак, я по большей части был в тени.

А затем мы услышали, что Джон Кейл ушёл из «вельветов».

Приняв решение, Джон проявлял гораздо больше силы, чем Лу. Джону казалось, что «вельветы» его слишком ограничивают – что группа на самом деле уже не даёт ему возможности развивать свои таланты в полной мере. Поэтому он ушёл из группы. Он начал с классической музыки и захотел получить более обширный диапазон опыта, а TheVelvetUnderground были для него слишком ограниченными и слишком тесными. Так что это действительно было делом рук Джона. Вся эта петрушка на тему «Лу уволил Джона» или о том, что «Лу уволил Энди», была ради красного словца. На самом деле Джон чувствовал, что его слишком ограничивают и сдерживают, а он чересчур талантлив. Ему просто нужно было больше пространства, чтобы разобраться со всем остальным, чем он хотел заниматься.

Это был конец эры – а затем, просто в качестве точки – в Энди выстрелили.

Я услышал этот звонкий стук, когда находился в проявочной. Я не знал, что это за звук. Думал: «Не пойму, что издаёт этот звук, но я знаю, что Фред [Хьюс] снаружи и Пол снаружи, так что, что бы это ни было, я уверен, что они смогут с этим разобраться, так что я просто закончу вот это, а затем выйду и посмотрю, что происходит…»

Итак, я открыл ту дверь и вышел в переднюю часть, а там Энди лежит на полу в луже крови.

Я подошёл прямо к нему. Сразу встал над ним на колени, подсунул под него руку… Я просто плакал, а Энди сказал мне: «Нет, нет, не заставляй меня смеяться, слишком больно…»

Затем приехала скорая, и его положили в машину. Я, по сути, ни на кого больше не обращал внимания, поэтому не заметил, чем занимались Пол и Фред.

Мы все отправились в больницу и все были попросту травмированы. Энди собирались дать умереть, пока Марио Амайя (владелец галереи, в которого также стреляла Валери Соланас, но его только слегка задело) не сказал врачам, что Энди – знаменитость. Марио находился в отделении экстренной помощи вместе с Энди и слышал, как врачи над телом Энди говорили: «Ох, эта пуля прошла сквозь кучу органов. Мы тут ничего не поделаем. Мы здесь ничем не можем помочь…»

Марио быстро подошёл и сказал: «Вы не можете дать ему умереть. Он богат. У него куча денег, и он – знаменитый художник…»

Поэтому Энди оперировали пять часов и спасли. По сути, его спас Марио, сказав им, что Энди – знаменитый художник, потому что ему собирались дать умереть.

У нас был контракт с HudsonTheatre на поставку фильмов, так что, пока Энди находился в больнице, Пол занял место режиссёра и начал снимать один за другим фильмы Пола Моррисси, например, «Тело для Франкенштейна» и «Кровь для Дракулы». У Пола была очень хорошо развитая личность, которая практически противоречила авангарду, концептуальному искусству и крутому, модному, забавному поп-арту. Поэтому, как только Пол начал управлять, эти фильмы перестали быть артхаусными. Искусство вышло в окно. Искусство пропало.

За это его все рьяно ненавидели, но он был очень в этом хорош. Пол симпатично выглядел, был очень обаятелен, и у него был прекрасный резкий стиль. Поэтому все говорили: «Что ж, допускать сюда, на нашу сцену, такого парня – натуральное безумие, но он, вероятно, лучший в своём стиле, кого нам удалось найти…»

У Пола также было очень хорошее чувство Энди и направления, в котором Энди хотел двигаться, так что они мгновенно установили связь и взялись достигать целей Энди. Однако Полу нравилось мешать всё с грязью, в том числе Энди. Пол был этакой Кэтрин Хепбёрн в мужском обличье, с таким голосом – очень остроумным и резким. У него было подходящее замечание просто для любого случая. То есть он просто рвал людей в клочья – как хиппи, так и всё калифорнийское движение в целом. Так что он совершенно противоречил всем остальным личностям, которые выступали за искусство.

После выстрела в Энди Фабрика стала сильнее ориентироваться на бизнес. Мне это не особенно нравилось, и мне казалось, что я уже достаточно долго прожил на Фабрике. Мне нужно было выбраться и посмотреть, что происходит в остальном мире, понимаете? А если Энди что-нибудь было нужно, то там был и Пол Моррисси, и Фред Хьюс. Энди я, по сути, уже был не нужен, поэтому я просто оставил на двери записку. Она гласила: «Дорогой Энди, меня здесь уже нет, но я в порядке. С любовью, Билли».

И я исчез.

Авторы – Легз Макнилл и Джиллиан Маккейн

Рисунки Брайана Уоллсби