Самый знаменитый винодел Напы добирается на работу на вертолёте

Хайди Петерсон Барретт – очень занятой человек. Когда она останавливается, чтобы встретиться со мной у виноградника JerichoCanyonVineyard, в котором она арендует землю для виноделия – здесь, в солнечных предгорьях в окрестностях Калистоги (Калифорния), – я слышу, как она говорит по телефону с громкоговорителем в своей маленькой европейской машине, перестраивая свой график до конца дня. Она – винодел более чем в полудюжине различных виноградников долины Напа и одна из самых выдающихся женщин-виноделов в этом регионе. Её ранняя осень заполнена визитами в разные укромные уголки вроде этого, где она уверенно вплывает в погреба и пещеры и выплывает из них – в руках инструменты, на шее висит серебряный кулон в виде русалки. При этом она сосредоточена на самочувствии своих новых вин.

Она приветствует меня с тёплой улыбкой и ведёт в винодельню, где группа рабочих уже занимается свежесобранным виноградом. Её приход вызывает у персонала всплеск энергии, и я невольно ловлю себя на мысли, что именно такая атмосфера царит внутри пчелиного улья при появлении королевы.

Все с удвоенной энергией принимаются за свои текущие задания, а мы переходим в спокойный уголок прохладного каменного помещения, чтобы поговорить. Меня немедленно поражает та уверенность, которую она излучает. Она представляется мне человеком, привыкшим принимать правильные решения, и мне не терпится поговорить с ней о её звёздной карьере, её блистательной винодельческой семье, а также о причинах, заставивших Роберта Паркера из TheWineAdvocate окрестить её «первой леди вина».

MUNCHIES: Вы работаете виноделом здесь, в долине Напа, уже более 30 лет, а ваш отец, собственно, был в некотором смысле пионером в калифорнийской винной отрасли. У меня к вам первый вопрос: помните ли вы, как впервые попробовали вино?
Хайди Барретт:Нет, отчётливо не помню. Не конкретный момент, потому что я на самом деле просто выросла бок о бок с ним. Мне, наверное, было года два, когда я впервые его попробовала, а кто может помнить что-нибудь, когда ему было два года?

Особенно если этот двухлетний малыш пил.
Ха… нет-нет, просто маленькие глоточки. Но да, его всегда пили вместе, оно было частью семейной жизни в целом. Помнится, для нас с сестрой на столе стояли собственные маленькие бокальчики для вина, чтобы мы могли чокаться вместе с семьёй. И, конечно же, я поступила так же со своими дочерьми – собственно, у меня до сих пор сохранились их маленькие детские бокальчики для вина, но это же как в Европе, где все дети с детства пьют эту субстанцию – наполовину вино, наполовину воду. Правда, мы всегда пьём исключительно неразбавленное. Потому что оно просто совсем не так шикарно на вкус, когда пьёшь нечто с водой пополам, а не что-то действительно потрясающее.

Существуют ли какие-то семейные тайные знания в области виноделия, которые передаются из поколения в поколение? Или речь идёт только об этой культуре пития и мыслях о вине каждый вечер?
Не знаю… Может быть? Может, просто естественная тенденция или что-то в этом роде, не знаю… Говорят, что вино – это сочетание науки и искусства, а у моего отца была докторская степень по агрохимии, в то время как моя мать всю жизнь была художницей. Так что да, возможно, у меня просто гены такие, что я рождена для этого занятия – кто знает? Но, думаю, главное – это всего лишь практика. По Малкольму Гладуэллу, всё дело в 10,000 часов. Если занимаешься чем-то тридцать лет изо дня в день, то неплохо набиваешь в этом руку. Даже если у вас обычный набор вкусовых рецепторов, можно научиться виноделию, просто будучи внимательным и действуя – пробуя снова и снова, а также учась у людей, которые знают, о чём говорят. Здесь та же история, что и с едой. Это всего лишь вкусы. Если вам нравится что-то на вкус – это хорошо. Если не нравится, то нет. На самом деле всё очень просто.

Какие уроки вы для себя извлекли из своего образования в Калифорнийском университете в Дэвисе?

Дэвис стал для меня фундаментом. Мои преподаватели были теми, кто писал книги по виноделию, поэтому речь на самом деле шла только об основах и о том, как всё работает. О том, что всё вино – это просто биология, которая занимается химией. Именно это и есть биохимия. А люди с ума сходят, когда говоришь об этом, как будто это безумно сложно, но это просто когда эти крохотные биологические организмы выполняют эти конкретные химические процессы: дрожжи кушают сахар и делают спирт. Вот и вся суть этого, это биохимия, это простейшее брожение – и это вино. Это основы жизни в действии, и это мне было очень интересно. А ещё есть этот компонент выращивания в целом, который является чертовски привлекательной идеей: просто берёте что-то из земли, а затем создаёте этот конечный продукт, который совершенствует жизнь. Лучше не придумаешь.

Нет, думаю, нет. А затем, вскоре после выпуска, в 25-летнем возрасте, вас взяли на работу виноделом в виноградники BuehlerVineyards, верно?
Да, и это было жутко. Я была очень молода, для меня это была большая работа, и я то и дело думала: «Боже, готова ли я к этому? Достаточно ли знаю?» И помню, как плохо спала – просыпалась среди ночи и составляла планы бочек, понимаете? Всё это вызывало нешуточную тревогу, потому что виноделу приходится принимать столько решений, и всё действительно зависит именно от вас. Ведь люди, принявшие меня на работу, действительно доверяли мне свой заработок, так что я относилась к этому очень серьёзно. И я, безусловно, сделала ряд ошибок – небольших, – но очень многому научилась и усовершенствовалась с тех пор.

А я не могу себе представить в то время большое количество 25-летних женщин-виноделов.
Верно. То есть на моём курсе в Дэвисе, а это 1980 год, было человек 30, и среди них – всего четыре девушки. И, включая меня, в деле остались всего две. То есть немного. Впрочем, Розмари Кейкбрэд [из CakebreadCellars в долине Напа] была на курс старше меня, и она до сих пор делает потрясающие вещи. Но да, нас тогда было немного. Хотя сейчас это встречается гораздо чаще.

Итак, проведя несколько лет в Buehler, вы решили уйти на вольные хлеба в качестве независимого винодела?
Да! В 30 лет. Потому что к тому времени я уже вышла замуж и начала растить детей. Итак, с первым ребёнком всё было в порядке, я всё ещё могла работать, но после появления второго ребёнка было как-то так: «Ладно, мне нужно кое-что поменять. Мне нужно быть прежде всего мамой и подстраивать под это работу». А в то время как раз, по сути, было три основных независимых винодела, поэтому я связалась с каждым из них и рассказала им, чем занимаюсь, а затем [спросила], нет ли у них какой-нибудь лишней работы, которую можно было бы отдать на откуп мне, этакому начинающему консультанту. И у одного из этих ребят действительно оказалась кое-какая работа для меня, и это был DallaValle, который в это время только-только заработал. И это было для меня просто отличным перерывом. Я мгновенно привязалась к [покойному владельцу винодельни] Густаву Далла Валле, который был великой личностью, и он стал моим первым клиентом. На дворе был 1988-й. И я помогла этому бренду прорваться.

Именно там вы получили свои первые две оценки в 100 баллов от Роберта Паркера из TheWineAdvocate, верно? А что было после этого?
Ну, после этого я дала путёвку в жизнь ScreamingEagle, к которому, собственно, можно было спуститься прямо из DallaValle. Собственно, Джин [Филипс из ScreamingEagle] была агентом Густава по операциям с недвижимостью, и они были добрыми друзьями, поэтому он сказал мне «пойти помочь Джинни». А вся эта история началась всего лишь со случайной почасовой работы, помощи ей в производстве вина, а затем – бац! Оно просто сразу взлетело, а в это время Джин представила меня своему партнёру по операциям с недвижимостью, Рену Харрису из ParadigmWinery, и я стала его виноделом. Так что обо мне как бы просто распространялись слухи, и довольно скоро у меня появилось всё это портфолио клиентов, которые приходили и уходили много лет в зависимости от того, насколько я была доступна в свободное от материнства время. Но когда мои дети повзрослели, я смогла взять больше клиентов и в итоге посвятить себя исключительно тем клиентам, с которыми очень хотела работать.

А когда пошли слухи, что говорили люди? Какое оно – вино от Хайди Петерсон Баррет?
Мне сложно знать всё, но, думаю, им нравится, что я делаю элегантные, уравновешенные, достойные выдержки, шелковистые вина с чистыми вкусами, многослойными и интересными, но в то же время надёжными. То есть я со своим опытом на данный момент могу более-менее гарантировать, что мои вина можно выдерживать по 20-30 лет – в особенности красные. И, разумеется, они ещё и вкусные.

Когда вы получили ту окончательную смесь ScreamingEagle 92-го года (которой Роберт Паркер также поставил 100 баллов и которую продали на аукционе за 500,000 долларов – это самая высокая цена в истории за одну бутылку вина), подумали ли вы: «Это вино на миллион долларов»?
Нет. Но я знала, что оно действительно хорошее. Было как-то так: «Вот это очень хорошее. Не думаю, что могу сделать это ещё лучше». И в DallaValle было то же самое: помню, как принесла домой образцы обоих этих вин урожая 92-го, Mayaиз DallaValle и ScreamingEagle, за которые мне в том году поставили по 100 баллов, и сказала [мужу] Бо, что не могу решить, что мне нравится больше, потому что они оба очень, очень хороши. И я этим безумно гордилась. Год выдался для меня прекрасным. А затем, после этого, оба они получили очень хорошие оценки, что, полагаю, было своего рода подтверждением. Отчасти было это ощущение типа «я знала». И это вовсе не было самоуверенностью – это скорее было тем чувством облегчения, которое приходит, когда другие думают так же, как и ты, о каком-нибудь творческом проекте вроде вина.

Над чем вы сейчас работаете? Расскажите мне о LaSirena.
Мы основали LaSirena в 1994 году в качестве индивидуального давильного проекта для одной семьи. Они наняли меня, чтобы сделать немного санджовезе, но где-то в середине года по определённой причине они решили забросить проект и просто продать сок на оптовом рынке. Но я подумала: «Ага! Вот мой шанс основать марку». Так что я отправилась в банк! Я их выкупила, приняла контракт на использование виноградников, и эти первые несколько лет просто делала понемножку санджовезе – всего пару сотен ящиков. Но я бы сказала, что марка на самом деле по-настоящему появилась в 1996, когда мы уже два года ею занимались, и я подумала: «Ладно, я как-то сильно замахнулась – мы основали этот бренд, а что я действительно хочу делать теперь?» Разумеется, я подумала о каберне. Обожаю его делать, именно оно у меня лучше всего получается, так что мы начали им заниматься. И пару лет у нас были каберне и санджовезе, но затем я потеряла в 1999 контракт на виноградники с санджовезе и начала делать сиру. Так что в 2000 мы сделали первую сиру и делаем её до сих пор. В 2003 мы добавили мускат, потому что подспудно я всегда о нём подумывала, с тех пор, как стажировалась в Германии ещё во время обучения в Дэвисе. Мне безумно понравились рислинги и гевюрцтраминеры, которые я там попробовала – совсем как мускат, у них был такой прекрасный цветочный, тропический, душистый запах, – и я подумала: «Почему никто не делает сухой мускат, как делают сухие рислинги и сухие гевюрцтраминеры?» Итак, теперь мы продаём около 500 ящиков муската в год наряду с сирой и каберне, а теперь ещё и гренаш. Это безумно интересно.

Кстати, об интересном: правда ли, что вы ещё и аттестованный пилот вертолёта?
Да, это так.

Гм… почему?
[Смеётся] Знаю-знаю! Но должна сказать, это было совершенно шикарно.

Как это получилось?
Мой папа в армии был пилотом – как самолёта, так и вертолёта, – так что впервые я с этим столкнулась в детстве – самый настоящий полёт на ковре-самолёте. В вертолёте можно лететь в любом направлении, он полностью приспособлен под трёхмерное пространство, и, собственно, работая в Buehlers, я слышала, будто в том районе есть парень, который сам каждый день летает на работу в Сан-Франциско. Я и подумала: «Хочу когда-нибудь этим заняться». И эта идея просто застряла у меня в подсознании лет эдак на 30.

А летаете ли вы теперь на все свои работы?
Ну да. Летаю во все винодельни, на которых работаю. По сути, очень многие места, в которых я работаю, рассеяны вдоль этой линии хребта, так что многочасовую поездку на машине заменяет 15-минутный полёт, и я могу побывать в нескольких из них за один день. А когда я только начала этим заниматься, то к моему прибытию все ребята из дегустационного зала, все ребята из погреба, все выходили, чтобы посмотреть, как я приземляюсь, и кружили вокруг меня, как будто я только что приземлилась не то с Марса, не то откуда-то ещё – типа: «Кто эта дама?» И должна сказать, не думаю, что когда-либо гордилась собой больше – типа: «Я это сделала!» Мне понадобилось 30 лет, но я наконец-то летаю на работу сама.

Итак, мечта сбылась.
Да, мечта сбылась.

Спасибо, что поговорили со мной, Хайди.