На черта нужны британские университеты?

Полицейский эскорт помогает бывшему университетскому министру Дэвиду Уиллеттсу сбежать от обозлённых студентов в Лондоне в прошлом году. Фото Джейка Льюиса.

Оригинал статьи опубликован в VICE UK.

В Британии сегодня не придется долго искать людей, которые богатеют, помогая учреждениям-вампирам пировать за счёт общества. От уклоняющихся от налогов банкиров в HSBC и до всегда доступных подставных лиц в Вестминстере – если существует большая куча фунтов, которые можно заработать за счёт других, современный британский профессионал – это то, что вам нужно.

«Я хочу иметь тот уровень жизни, который мне позволяет иметь моя профессиональная подготовка», – говорит бывший депутат Парламента Малкольм Рифкаинд в своё оправдание по поводу использования работы, оплачиваемой государством, в качестве визитной карточки для собственного обогащения. Всё, что он сделал, было случайным итогом полученного права и высокомерной небрежности целого класса людей, который перестал видеть в работе что-то большее, чем количество нулей в выписке из банка.

На этой неделе Союз университетов и колледжей (СУК) опубликовал исследование, которым обеспечил работникам корпоративных университетов место на пантеоне тех, кто в Великобритании извлекает богатства. Исследование показывает, что университетские проректоры, недавно озвучившие лейбористам своё предложение урезать плату за обучение, получают в среднем 260 000 фунтов стерлингов [390 000 долларов] в год. За последние пять лет их зарплаты выросли на 26 процентов, в то время как у преподавателей, обучающих студентов, и тех, кто проводит исследования, зарплаты уменьшились на 12 процентов в реальном выражении.

В первой десятке проректоров, зарабатывающих больше всех, находятся те, кто получил от 392 000 фунтов [590 000 долларов] до 623 000 [938 000 долларов] – последний оклад был получен нынешним главой университета Ноттингем Трент Нейлом Горманом. Сказать по справедливости, он, вероятно, заработал эти деньги. В конце концов, Ноттингем Трент находится в топ-тройке университетов Ноттингема. Также нужно отметить сэра Стива Смита из университета Экстера, который в прошлом году каким-то образом умудрился потратить 23 749 фунтов [35 786 долларов] на перелёты (99 процентов из которых были перелётами в бизнес или первом классе) и 20 329 фунтов [30 632 доллара] на гостиницы. Даже Винс Кэйбл назвал такой уровень трат чем-то «невероятным».

Почему это имеет значение? Потому, что эти руководители внедряют корпоративную систему, которая превращает университеты из мест учёбы, созданных, чтобы обращать внимание студентов на множество чудес интеллектуальной жизни, в бизнес, предоставляющий услуги клиентам, которые платят. Из-за такого поведения проректоров и их старших администраторов ненавидят разные люди, которые вместе со студентами должны быть сердцем любого университета, академической средой.

Дискуссия по поводу платы за обучение – это вечно обсуждаемая тема в британском политикуме. Но о влиянии, которое корпоратизация наших университетов оказывает на людей, преподающих в них, и о том, как этот процесс разрушает систему высшего образования, которой Британия может по праву гордиться, говорится меньше.

С 1998 года, когда лейбористское правительство Тони Блэра ввело оплату в 1000 фунтов [1500 долларов] в год для студентов, преимущества «настоящего мира» образования – получить работу, зарабатывать больше денег – стали единственными вещами, которыми университетские управляющие могут нажать на студентов и профессоров. Идея, что вы можете пойти в университет, чтобы научиться новому или получить «поучительный опыт» (то, как словарь описывает «образование»), – это идея, которую разрушили ради вызывающей беспокойство корпоративной модели, которая заставляет студентов погрязнуть в долгах, злит и вгоняет учителей в состояние депрессии. Такая образовательная модель прекрасно вписывается в скучный разрушающий души приватизированный мир, в котором мы живём, мир, в котором всему есть цена, и где ценность – ничто.

В этом мире университетское образование подходит и приносит пользу тем, кто может его себе позволить, или тем, кто происходит из класса, в котором такое образование ожидаемо, но для остальных остаётся лишь однообразное обучение. Британское правительство и те, кто стоит за ним в бизнесе, кажется, поддерживают модель, заложенную в 1909 году американским президентом, а позже президентом Принстонского университета Вудро Вильсоном:

«Нам нужен один класс людей с либеральным образованием, и другой класс людей, намного больший класс, необходимый в любом обществе, который откажется от привилегий либерального образования, и будет занят тяжелым ручным трудом».

В таком случае, масса будет тяжёло работать на элиту. Чтобы добиться этого, к введению сборов, обременяющих студентов, добавились сокращения в финансировании, сокращение курсов, нападки на пенсии академиков, требования делать больше работы, а также привлечение менеджеров из частного сектора для контроля над университетами. «Лекторы и университетские преподаватели становятся больше похожими на работников умственного труда», – говорит мне Васеем Якуб, научный сотрудник в Кембриджском университете, «выпрашивающими часы, чтобы удовлетворить ожидания студентов, которые регулируются не студентами, а корпоративными университетами».

Менеджеров приглашают, потому что их опыт в частном секторе используется для продвижения по корпоративной лестнице и смены одной работы на другую, что является анафемой для традиционной жизни университета. Они взяли себе за пример модель, которая, как им представляется, является американской, но которая, возможно, существует в Силиконовой долине или на Уолл-стрит, но не существует в университетах Лиги Плюща, чьему успеху они стремятся подражать, потому что в этих университетах академический персонал контролирует направление развития института.

Руководителей корпоративных университетов ценят за то, что они принимают «непопулярные решения», что часто означает увольнение людей. Пол Гилрой, автор нескольких новаторских работ британской научной мысли, среди которых «На британском флаге нет чёрного» (ThereAin'tnoBlackintheUnionJack), объяснил мне:

«Нео-либеральная мельницы означает, что университет меняется только ради самих перемен. Не допускается даже мысль о том, что университет должен быть тихим спокойным местом, где работает библиотека, местом для любопытства и размышлений с доступом к книгам, которыми могли не пользоваться годами».

В октябре прошлого года Королевский колледж Лондона , привлёк всеобщее внимание, когда Давид Виллетс, политик-консерватор, более известный в связи с повышение оплаты за обучение, был приглашён выступить с речью. Президент Королевского колледжа Эд Бирне известил всех о его прибытии, но студенты, окружили машину Виллетса, когда тот появился, чтобы произнести речь.

Для академиков это прозвучало как нездоровая шутка. Один старший преподаватель рассказал мне, что учитывая всё большую студенческую обеспокоенность долгами и будущей занятостью, приглашение Виллета было пощёчиной студентам. Преподаватели отмечают растущую обеспокоенность в своих рядах. «Мои студенты очаровательны и очень умны, но они очень боятся провала и хотят чтобы мы предоставили им шаблон того, как вести себя в будущем», – говорит мне Эндрю Ворнес, профессор департамента английского языка в Лидском университете.

Ворнес и другие профессора из Лидском университете сравнили такую ситуацию с той, в которой находились студенты несколькими годами ранее, когда не было необходимости неотложно применять полученное образование для отработки накопленных долгов. В нескольких университетах преподавателям сказали, что им больше нельзя принимать рождественские подарки от своих студентов. Это портит клиентские отношения, которые теперь должны у них быть со студентами.

Руководство не потерпит инакомыслия. Профессор английского языка в университете Варвика Томас Дочерти был уволен в прошлом году за «иронические» замечания во время собеседований, за вздыхание и использование отрицательного языка тела. Как впадающий в истерику родитель, руководство Варвика наказало Дочерти за озорство, потому что он осмелился показать своё несогласие.

Насколько смехотворным является увольнение кого-то за «иронию», настолько же бесполезным является протест Дочерти. Будучи частью рабочей силы, британские учёные лишены настоящей власти, и им остаётся лишь думать о том как сопротивляться переменам, происходящим на их рабочем месте. Они видят, как сокращают их отделения, как вмешиваются в их библиотеки, а их время растрачивается, но они ищут путь, ведущий против течения.

Ясно, что несоответствие между тем, что политики и руководство думают о цели образования, и тем, что думают студенты и академики, становится всё ярче.

Дэвид Рассел, лектор по английской литературе в Королевском колледже Лондона, который ранее учился в Гарвардском и Колумбийском университетах, говорил со мной об этом философском разделении. Он считает, что роль университета в обществе обсуждается слишком мало:

«Являются ли они учреждениями, в которых заинтересованы все, как студенты так и те, кто ими не являются? Являются ли они видом предпринимательской деятельности направленной на получение дохода? Являются ли они тренинговыми центрами по овладению трудовыми навыками? Являются ли они местами, где практикуют мышление, особенно критическое мышление, необходимое для жизни в здоровой демократии? Дают ли они доступ студентам и также более широкой аудитории к ресурсам истории, искусства и литературы, которые помогут им чувствовать себя более живыми… А если некоторые из этих вещей стали казаться невосполнимыми предметами роскоши, доступными лишь немногим богачам, тогда, думаю, это серьёзная проблема для всех нас».

В Британских старейших и наиболее известных местах обучения, Оксфорде и Кембридже, система колледжей предоставляет академикам гораздо больше власти над образованием для своих студентов, а богатство и престиж этих учреждений защищает их от самых отчаянных мер, которые предпринимают университеты, чтобы позиционировать себя на рынке.

Находясь далеко от этих двух элитных университетов, британские университеты, которые когда-то были местами радикального обучения и интеллектуального любопытства, превращаются в скучные корпорации, созданные, чтобы наполнять рабочую силу безопасными умеренными мнениями и безопасными умеренными умами. Этот процесс лишает сами институты жизненно необходимых нашему обществу голосов несогласных, а это нехорошо для нашей демократии.

Несколько британских университетов давно считались одними из самых лучших в мире. Чего не скажешь о больших британских корпорациях, и, тем не менее, корпоративная модель внедряется в университеты, а не наоборот.

В конце нашей с Эндрю Ворнесом беседы я спросил его, есть ли надежда. «У моих студентов есть страсть к книгам, и у нас с ними до сих пор происходят фантастические обсуждения, поэтому место для оптимизма есть», – утверждает он. «Я ожидаю, что здравый смысл восторжествует, и люди осознают, что угроза превратить университет в бизнес – это не лучшая идея… У меня молодая семья, я должен оставаться оптимистом».

Следите за сообщениями Оскара на Twitter.