Работа развозчицей пива на поле для гольфа – это сексистский кошмар

Будучи в юности одной из немногих девушек, которые занимаются гольфом (чемпионкой среди юниорских женских клубов VG&CC2008 года в индивидуальном зачёте), я всегда считала, что идеальная для меня работа на лето – развозить пиво по полю на каре. Это просто казалось очень крутой работой: разъезжаешь на каре, полном бухла, получаешь чаевые от богачей и ходишь в ЮБКЕ-ШОРТАХ. Родители часто говорили мне: «Да эта работа подошла бы тебе идеально», – и мне казалось, что они правы. У меня уже был небольшой арсенал юбок-шортов.

Я проработала официанткой на поле для гольфа четыре лета, и, как, вероятно, можно догадаться по заголовку этой статьи, это была отнюдь не та утопия на зелёной травке, которую я себе представляла. Впрочем, ради справедливости и прозрачности, я уточню: там были не толькосвиньи в рубашках-поло. Море солнца, несколько очень приятных людей и возможность писать плохие стихи в периоды затишья – это не такой уж и плохой способ оплатить себе образование.

Но работая в спорте, который до сих пор прочно коренится в культуре белого мужского престижа, в котором только сейчас начали пускать женщин в качестве участниц на некоторые из его топовых международных полей (добро пожаловать в новую эпоху, Royal Aberdeen! )и название которого при желании можно расшифровать как «Только для джентльменов, леди вход воспрещён» («GentlemenOnlyLadiesForbidden»), непременно видишь немалое количество подонков в хаки, которые, почувствовав жажду, громко зовут «девчонку», потому что какой смысл платить 120 долларов за четыре часа шатания по траве без возможности насладиться «приятными бонусами от спорта», то бишь мягким лагером, подаваемым женщинами на 50 лет моложе вас?

Мы все знаем, что поля для гольфа – это рассадник мужского ухарства (и система вознаграждений эти проблемы только усугубляет), но спустя четыре года в роли «девахи на каре» (кстати, это название мне хотелось бы переприсвоить) мне кажется, что поразмыслить над некоторыми из самых странных и самых сомнительных моих встреч, пусть даже и для того, чтобы показать гольфистам, как они могут улучшить свой вид спорта, – это мой гражданский долг. Потому что на дворе современность и замечания вроде «когда-нибудь из тебя выйдет отличная жена» и «я дам тебе ещё чаевых, потому что ты очень мило выглядишь в этой шляпке» уже не считаются комплиментами. Да и считались ли вообще?

Очень долго простояв рядом с цистерной неочищенных сточных вод, вы бы, думаю, в итоге привыкли к вони кипящих фекалий и вообще перестали бы беспокоиться. Примерно так и происходит на поле для гольфа, только вместо фигового запаха – мизогиния. Я имею в виду, что, когда по вторникам вас, как правило, ругают за то, что вы не в бикини, потому что «оно должно быть твоей формой в мужской день, ха-ха!!!», как бы забывается, насколько это отвратительно, и вы оправдываете это как безвредный старческий юмор. Так ли это? Я и сейчас порой забываю.

Был один парень, который сравнительно регулярно приезжал на поле для гольфа, всегда один и всегда с большой камерой на пассажирском сиденье своего гольфкара. Если не считать того, что его партнёром в игре была камера Nikon, он казался вполне нормальным.

Затем он как-то раз спросил, можно ли меня сфотографировать. Я промямлила что-то вроде «гм… думаю… да… хорошо…», потому что в то время сказать «мне бы этого не хотелось» было выше моих сил. Я неловко улыбнулась из-за руля своего кара и позволила ему сделать одну-две фотки.

«Отлично. Отлично», – говорил он, щёлкая. Я постаралась не думать о том, что он сделает с этими фото.

Примерно неделю спустя меня вызвала к себе в кабинет моя менеджер и сказала, что кто-то оставил мне конверт. Он был большой и жёлтый, и мне это не понравилось. Смена у меня закончилась, поэтому я открывала его в каре. Почему-то я знала, что его содержимое будет из категории «18+».

Так и было, но только из-за личного душевного дискомфорта. В конверте оказалось огромное фото моего лица. Оно было сделано не в фокусе и обрезано настолько сильно, что туда даже не попала моя шея. Кроме того, снимок был невероятно неуклюже и безвкусно отфотошоплен. Мои глаза сделали ярче, придав им оттенок, который я буду называть неоново-изумрудным, а возле уголка моего подбородка зависла большая лиловая бабочка. Это был какой-то стрёмный подарок в знак любви? Или это была попытка показать мне мою истинную красоту? Как бы то ни было, снимок моего лица больше моего лица на самом деле с прилепленным к нему насекомым не вызвал во мне никаких нежных чувств.

Больше я его никогда не видела – разве только в кошмарах средь бела дня, когда я представляла себе, как он горбится перед монитором компьютера, залитый синим светом. Его курсор завис над бабочкой, а сам он регулирует её положение на моём лице. «Чуть вправо… ой, нет, слишком далеко… и… а, вот так».

Был один действительно симпатичный парнишка из специализированного магазина, которого я буду называть «Очкарик», потому что именно так я остроумно называла его в мыслях, прежде чем узнала его имя, и потому что я редко видела его глаза, как правило, скрытые солнечными очками. (Он был скрытным человеком, а также знал об опасности ультрафиолета, и это сочетание таинственности и знаний о солнце почему-то кружило мне голову желанием.)

Так что у нас с Очкариком какое-то время был довольно неуклюжий флирт, и, как я догадываюсь, кто-то из членов клуба (ради точности я буду называть его Гадом) прознал о нашем нарождающемся романе и решил, что хочет помочь нам познакомиться поближе. Поэтому однажды жарким вечером в четверг (мужским вечером, а тогда ничего хорошего не происходит) Гад сказал мне, что Очкарик работает в магазине один, и с моей стороны было бы очень невежливо не нанести ему визит. Ладно, Гад, я не вполне уверена, что, если я зайду к Очкарику, пока он «совсем один в магазине», произойдёт то, что ты думаешь, но учитывая, что покамест наш самый осмысленный разговор касался того, какую скидку «для своих» я могу получить на футболку Nike Dri -FIT для своего папы, сомнительно, что я закончу вечер в непристойном виде вместе с ним в подсобке.

Как бы то ни было, я закатила глаза и попросила Гада перестать комментировать наши с Очкариком возможные ухаживания (тогда он уже не первый раз пытался разжечь это пламя), но он, как и все самые жуткие Гады, просто не воспринимал слова «нет».

В конце моей смены Гад не спеша подошёл к моему кару, припаркованному возле магазина, и сказал, что Очкарик хочет получить мой номер. Я не знала, всерьёз Гад это говорит или нет, но тут из магазина внезапно вылетел Очкарик, озадаченно сверкая неприкрытыми глазами, а Гад ткнул мне в лицо ручку и бумагу, готовый заполучить мои данные тем способом, с которым его поколение знакомо лучше всего. Запаниковав, я нацарапала свой номер, и Гад у меня на глазах передал его Очкарику, который неловко поболтал со мной ни о чём, а затем удалился в своё магазинное логово.

Результатом этой встречи стали несколько натянутых СМС, а затем – несколько натянутых сообщений на Facebook, но затем Очкарик перепутал «-тся» и «-ться», и любовь умерла. (Я, конечно же, шучу. Я была более чем готова махнуть рукой на правописание, если это обеспечивало свидание с любящим гольф красавчиком. Но я не думаю, что на самом деле была ему очень интересна.)

Этот парень буквально был частным детективом, но также он обладал необычайно живым интересом к моему весу и к тому, не пропал ли он куда-то.

«Ты что, потеряла в весе?» – спрашивал он. «Ты там поосторожней, девчушка», – ругался он, рассматривая меня.

Десять секунд спустя он говорил, оценивая мою тушку заново: «А может, ты набираешь вес? Блин, я просто не знаю!»

Подобные замечания он делал почти каждый раз, когда я его видела. И хотя я была бы очень рада сказать, что я – из тех девушек, которые либо а) закатывают глаза в ответ на такие замечания и спокойно продолжают работу; либо б) ругают его комментарии как «непрошенные и хамские, подонок», надеясь предотвратить всякое взаимодействие с ним в дальнейшем, я просто молчала и думала, что меня, возможно, оценивающе разглядывают все, кто находится на поле – не потому что я чересчур нервная или помешана на своём имидже, а потому что я – человек, который что-то делает в мире, а мы порой думаем именно так.

Скажу в его защиту: может быть, частные детективы считают, что их расследований достойно любое физическое тело на их пути?

О женщинах на поле для гольфа я могу сказать немного, возможно, потому что на полях для гольфа женщин сравнительно немного. Да, у нас был женский день, и нет, в этот день я зарабатывала немного. Да, бывали отъявленные снобки и 65-летние пафосные дамочки, носившие только пастельные цвета, но такими были не все. Попадались и отличные женщины.

Однако меня по-настоящему тревожило отсутствие осмысленного общения с теми немногими женщинами, которых я видела ежедневно. Мужчины по-настоящему хотели говорить со мной и видеть меня. Хотя среди них и попадались непросвещённые болваны, я бы, пожалуй, сгустила краски, сказав, что мужчины дружелюбно махали мне рукой и здоровались исключительно из-за моей телесности. Но тут я думаю о том, как на меня реагировали некоторые женщины (отрывистое «нет, спасибо», скудные чаевые и полный игнор), и невольно задумываюсь о том, откуда взялся такой разрыв в «доброжелательности». От таких мыслей у меня просто мозг болит. Эти женщины возмущались мной или винили меня в чём-то? А может, я, когда надевала короткую юбку-шорты и красилась помадой, а затем обеспечивала клиентам «обслуживание с улыбкой» из своей белой пивной тележки с весёленькими полосочками, обслуживала мужскую фантазию, а значит, поддерживала цикл гендерного угнетения и неравенства, с которым они мучились всю свою жизнь? Вполне возможно. А может, они просто издевались.

В гольфовом юморе есть две основные ветви: несмешные шутки и грязные шутки. Несмешные шутки меня никогда не волновали, потому что всегда были безвредными. Я почти каждый день слушала «Слушай, у тебя в тележке ещё остались какие-то удачные удары/игры?» Засим обычно следовал шумный смех, и у меня просили апельсиновый Powerade. Это несколько утомляло, но на мой вкус было гораздо лучше, чем: «Блин! Игра то вверх, то вниз, как ночнушка новобрачной!» Гадость.

Был, в частности, один парниша, который считал себя своего рода мастером шуток и этим гордился. Каждый день, когда он играл, он подходил к моему кару, опирался на него, положив одну руку на крышу (и расположив подмышку прямо у меня перед носом), и делился новой остротой. Вот для примера один из наших разговоров:

МШ: Появились эти новые хлопья. Знаешь, как называются?

Я: Нет.
МШ: «Проститутки». А знаешь, почему?

Я: Нет.
МШ: Потому что вместо того, чтобы трещать и взрываться, они просто лежат и работают!
Я: Фу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у.

На самом деле я на него не фукала. Собственно, мне кажется, что я даже немного смеялась – нервно, неловко и не потому что считала шутку смешной, а потому что мне как девушке, оказавшейся в тени весьма внушительной подмышки, было (представьте себе!) неуютно. Кроме того, он был популярным членом клуба и находился в компании других популярных членов клуба, которым, судя по всему, не казалось подозрительным, что их приятель рассказывает 22-летней девушке анекдот о секс-работницах. Нельзя сказать, что я хотела, чтобы его приятели «спасли меня» от этого диалога, но было бы неплохо, если бы ещё кто-то признал, что он – мерзкий маленький гад. Хотя стоит признать, что и я не была совершенно невинна. Я хотела денег. Я знала, что МШ пришёл за бутербродом с ростбифом и порцией Budweiser, а значит, если я перееду ему пальцы на ногах или назову его мерзким извращенцем, то мне, возможно, не заплатят. И так мы подходим к следующему…

Я уже немного говорила об этом, но, развозя пиво на каре, я нередко чувствовала себя несколько фиговой феминисткой. Я практически не ругала людей за снисходительное поведение или откровенный сексизм. Из-за этой пассивности я задумывалась, не утверждаю ли я определённые допотопные представления, в частности о том, что мужчина говорит что хочет, не боясь последствий, в то время как женщина (то есть я) молчит и вечно боится последствий (в моём случае: остаться без чаевых, потерять «хорошую» репутацию и потерять работу).

При этом я не думаю, что участвовать в воспроизведении услужливой женственности неправильно, если вы хотите именно этого и если обе стороны знают, что это такое (а это сделка) и спокойно к этому относятся. Но в таких, исключительно традиционных, консервативных условиях, как на поле для гольфа, трудно представить, чтобы много мужчин думали: «Ой какое милое маленькое представление!», а не: «Ах, мир такой, как надо», когда к стартовой площадке подкатывается развозчица пива на каре, рекламирует Budweiser по сниженной цене и хвалит посредственный удар.

Но по крайней мере, если какой-то чувак напивается на поле и спрашивает вас, можно ли ему «поссать в твоё ведёрко со льдом», а вы не говорите ему, что он переходит границы, то можно смело сказать: вы упустили возможность для прогресса. (Кстати говоря, я всё же сказала тому парню, что он ведёт себя отвратительно и что я его больше обслуживать не буду. Маленькая, но победа.)

Следите за сообщениями Мики Лемиски на Twitter.

Эта статья впервые появилась на VICE CA.