Когда узнаёшь, что мир против тебя

Данный материал содержит триггеры: сексуальное насилие.

Моё взросление пришлось на 80-е и 90-е. Родители вырастили меня с мыслью, что я могу быть кем пожелаю. Они даже покупали мне книжки, в которых говорилось: «Девочка может быть космонавтом! Девочка может быть врачом, как и мальчик!» Став родительницей, я прочитала эту книгу своей дочери, а та спросила: «Почему бы девочка не могла быть космонавтом или врачом? О чём эта книжка?» Я отправила книгу на хранение и намотала на ус. Я говорила своему ребёнку, что она может быть такой же успешной, как и мальчик, в то время как она понятия не имела, что у мальчиков есть преимущество. Мир сильно изменился со времён моего детства.

«Ты должна поступить в университет. Такой мужчина, за которого тебе захочется замуж, пожелает жениться на женщине с хорошим образованием». Это был совет от моей матери, желавшей мне добра, и я посчитала, что, возможно, так оно и есть, не учтя того, что подтекст здесь таков: «Ступай учиться, чтобы найти мужчину. Умной женщине делает предложение такой мужчина, как надо». Меня вырастили на объективации женщин через диалог, который был позитивным и даже мотивирующим, вырастила не кто-нибудь, а феминистка!

Тем не менее, мысли о приличиях ещё никуда не девались, и я изучала их, будучи кандидатом на докторскую степень. В общем они сводились к следующему: носи длинные волосы, будь худой, имея при этом неплохой бюст и бёдра. Не имей своего мнения по слишком многим вопросам и хорошо умей слушать.

«Объективация». Это слово горячее, веское. Женщины носили на себе груз этого поведения всегда. Но вот Дональд Трамп и Билли Буш вывели объективацию на шокирующий новый уровень. Они реально шутили о сексуальном насилии над женщинами. От ужасающего смеха Билли в ответ на замечания Дональда у меня стала ехать крыша. Я немедля открываю свою учётную запись в Twitter и вижу, как об этом твитят все. Это у всех на устах. Эта просочившаяся плёнка требует реакции. Мне приходится вмешаться. У меня нет выбора. Я с замиранием сердца пишу твит: «Хватать их за к***у», – говорит Трамп. А Билли Буш и в ус не дует! – Это – культура изнасилования. Вот что мы слышим и чем живём».

Мой твит мгновенно начинают ретвитить, но мне кажется, как будто написанное мной не так ясно, как мне хотелось бы. Поэтому я пишу новый твит.

«Хохот Билли Буша после того, как Дональд Трамп говорит: «Хватать их за киску. Можно делать что хочешь». Это – культура изнасилования».

Я читаю эти два твита и думаю, не удалить ли мне один. Нет, они разные. Я глубоко вздыхаю и оглядываюсь на телевизор, где вижу, как Дональд и Билли Буш теперь пожимают руку светловолосой актрисе.

Всего несколько минут назад разговор между Билли и Трампом перешёл на эту женщину, которая явно заводила Дональда. Дело было так:

ТРАМП: Хватай их за киску. Можно делать что угодно.

[ПОМЕХИ И ХОХОТ]

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГОЛОС: Ага, эти ножки, я вижу только ножки

ТРАМП

:

О, оно неплохо смотрится.

Меня поглощает некое чувство, некое ощущение. Моё тело тонет в нём. Это чувство – необузданная ярость.

Это женщина, о которой Трамп только что сказал: «Оно неплохо смотрится». Оно. Он назвал женщину «ОНО». Знаете, как, когда приходят плохие новости или внезапно пронзает сильная боль, кажется, будто время останавливается? Время остановилось. Меня поглощает некое чувство, некое ощущение. Моё тело тонет в нём. Это чувство – необузданная ярость.

Я ждала сегодняшнего дня всю неделю.

1. Пятница. Ура!

2. После школы я иду домой к своей подруге Пенни. Она живёт в пригороде, а это восхитительно. Новые дома, такой шик! Я живу во внутренних районах города. Старые дома, гадость! Мы едем на городском автобусе, а это также весьма восхитительно. Я ближе всего к ощущению себя ребёнком, живущим в Нью-Йорке, когда сажусь в городской транспорт.

3. Майк, который мне нравится, живёт рядом с Пенни, и он тоже будет в этом автобусе. Мне придётся за ним пошпионить. Ура!

«Пенни!!! Пойдём». Я выдыхаю облачка изо рта в воздух, хватаю её за руку и несусь к автобусу. На дворе один из самых холодных дней года. Пенни застёгивает рюкзак и пытается не отстать.

«Мы поскользнёмся. Нам не надо бежать».

«Я не поскользнусь. У меня сапожки Sorel! Мама на распродаже купила! Держись за меня».

Я перемещаю сумку с одного плеча на другое, чтобы Пенни было за что ухватиться, «папин лайфхак», который у меня всегда срабатывает.

«Держись крепко!» Я тяну её в ботинках Doc Martens по покрытому льдом тротуару. Молюсь, чтобы сейчас оказаться ближе всего в жизни к гонкам на собачьих упряжках или роли папы. «Блин, Кел, в автобусе будет полно народу. Давай сядем на следующий». Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, на что пялится Пенни; впереди нас у 47-го автобуса выстроилась эпичная очередь из учеников средней школы, лезущих внутрь. Я замечаю Майка, на которого запала; он со своими белокурыми волосами восходит на ступеньки, подобно холодному богу-дитяти викингов.

«Мы не можем ждать! Замёрзнем насмерть!»

«Можем подождать в магазинчике, Circle K».

«Пенни, держись крепко. Мы идём на этот автобус. Там он».

«Кто?»

«Майк!!!»

«Келли, он встречается с Габби. Прекрати сходить с ума».

«Фигушки. Габби в автобусе нет. Ты что, не сечёшь? Я этой возможности не упущу. Мы идём на этот автобус».

Сегодня я сделала себе причёску – конский хвост с начёсанной чёлкой. Я даже воспользовалась лаком для волос, достаточным количеством лака для волос, чтобы во время этой пробежки, как в собачьей упряжке, из вертикальной стены моих закрученных волос выбилась от силы одна прядь. Моя мама понятия не имела, что я добавила лак для волос к нашим покупкам.

«Думаю, ты теперь подросток», – сказала она, когда обнаружила меня в ванной, зачёсывающей чёлку назад и закусив поперёк флакончик с лаком для волос. Момент был небольшой и малозначительный, но моя мама признавала, что я становлюсь женщиной. Я старалась выглядеть красиво, самостоятельно, без её помощи.

Я глубоко зарываюсь сапожками в покрытый коркой снег на краю тротуара и удваиваю скорость, удерживаю Пенни и её скользкие мартенсы на льду тротуара и таща её за собой.

«Эй!» – доносится до меня девичий крик, и я поворачиваюсь так быстро, что воздух щиплет мне щёку.

«Ха-ха-ха!» – смеётся Пенни над мальчишкой, в которого, собственно, врезалась. Он всё ещё пытается нормально встать на льду.

«Сучки, я себе голову мог разбить».

Он поправляет на себе куртку, а я со смехом поворачиваюсь к Пенни.

«У него даже голос ещё не сломался, а он из-за черепа парится?»

Я не была милым подростком.

Когда мы доходим до толпы детей, загружающихся в автобус, я перестаю тащить Пенни. Она согласно кивает.

«Кто здесь сучка, так это тот пацан. У него и волос-то явно нет. Член, наверно, как у семилетки».

Ни один из них не был мне другом.

«Пенни, это гадко». Я, конечно же, смеюсь.

Она щурит на меня свои достойные зависти аквамариновые глаза. «Полледенца Certs».

Мы преодолеваем две ступеньки в автобусе, доходим до водителя, и я зубами стягиваю с себя варежку с запахом и вкусом старой слюны, ища в автобусе Майка. Вижу только лица людей, на которых не запала. Автобус набит до отказа, до самого дальнего конца. Я ощупью ищу в кармане куртки мелочь на проезд. У меня запотевают очки.

«Пожалуйста, поскорее, нам же ехать!» Водитель автобуса орёт на меня, между тем как я вслепую выбрасываю в его коробочку для денег все монеты, которые у меня есть, и хватаю свой билет.

«Пенни, я ничего не вижу». Она хватает меня за плечо, и мы движемся по проходу. У Пенни проездной на автобус, и на неё не орут. Мне, блин, нужен проездной на автобус, для учащихся они стоят всего-то долларов 15. Мои родители скорее подвезут меня, чем разрешат мне пользоваться общественным транспортом. Они считают, что я слишком маленькая; это издержки статуса старшего ребёнка.

Я снимаю очки и стою в луже смешанной с песком растаявшей слякоти на полу автобуса, держась за шест. Другие ученики, взрослые стоят вокруг и давят на нас. Находясь в общественном транспорте со своей зацементированной чёлкой и без очков, я чувствую себя живой.

«Я его не вижу, Кел. Ты уверена, что он зашёл в автобус? Жвачки?» Пенни предлагает кусочек жвачки, но он слишком близко к моему лицу, и я косею, а между тем кто-то врезается мне в попу. Надеюсь, Майк не видел, как я окосела. Я делаю раздражённое лицо, чтобы как-то скрасить выражение лица косого придурка. В меня опять врезаются.

«Пенни, я без очков ни черта не вижу. В этом автобусе слишком парко». Я снова надеваю очки, потому что запотевшие очки – это не так стыдно, как косые глаза.

«Ой, блин, – хихикает она, – Майк тебя увидит и…»

А затем всё замолкает. В попу мне врезалась какая-то рука, а теперь эта рука ползёт с моей попы к промежности с внешней стороны брюк. А затем рука оказывается там.

В детстве я запрыгивала в озеро и оставалась под водой, просто ради момента, когда всё замолкает. Я всплывала, снова впускала к себе в уши лай вопящей, говорливой собаки и звук своих шагов, когда я бежала по гулким деревянным доскам нашего дока. Затем я зависала на мгновение в воздухе, после чего снова бросалась в воду. Резкий громкий звук в ушах, а затем оцепенелая тишина. Я жила ради этой одинокой оцепенелой тишины в этом спокойствии и безопасности, напоминавших утробу матери.

Но теперь у меня встают дыбом крошечные невидимые мягкие волоски на руках и шее, потому что вместо покоя, который я ощущала в этой тишине, я теперь ощущаю страх. Я поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с невысоким индийцем, который сидит на сиденье за мной и убирает руку, коснувшись меня. Он улыбается.

«Келли. Келли», – говорит Пенни.

Я выныриваю из воды.

«Прости», – чересчур громко говорю я. Пенни смотрит в дальний конец автобуса.

«Смотри. Смотри. Это Майк. Он с каким-то парнем, которого я раньше никогда не видела. Знаешь, кто это?» Я вижу Майка и не чувствую ничего. Отрицательно качаю головой. Пенни говорит дальше. Автобус едет дальше. В конце концов мы выходим и идём к её дому. Мы ужинаем, слушаем музыку, говорим о том, что папа Линдси всегда говорит, что приедет за ней и никогда не появляется в аэропорту. На следующее утро меня забирает на машине мама.

«Повеселилась?»

«Да».

Я возвращаюсь домой, иду наверх и выбрасываю лак для волос в мусорное ведро.

ПЕЧАТАЯ, Я трясусь.

Женщины: твитните мне о первом пережитом насилии. Это не просто статистика. Я начну:

Дед в городском автобусе хватает меня за «киску» и улыбается. Мне 12.

Я отправляю твит и иду на кухню за водой. У меня страшно пересохло в горле. Если никто не отреагирует, я удалю этот твит. Он был слишком самоуверенным. Я прошу слишком многого.

В двенадцать лет я не рассказала об индийце в автобусе никому, потому что была смущена. Почему я была смущена? Потому что это моя вагина. Потому что это интимная часть тела? Потому что мне было двенадцать, я была смущена и не хотела портить себе ночёвку у Пенни?

Из моего стакана начинает вытекать вода из раздатчика в холодильнике. Я делаю длинный глоток.

Дело было в волосах. Я пыталась показаться привлекательной Майку. Я специально хотела внимания Майка. Я пыталась быть для него симпатичной. Возможно, мой стыд был связан с попыткой хорошо выглядеть. Я выглядела так хорошо, что какой-то незнакомец посчитал, что может меня коснуться.

«Хватать их за киску». Возвращаясь в комнату, я трясусь всем телом, и мне дурно. Видео Трампа и Билли в автобусе на повторе. Я решаю удалить свой твит, но когда я проверяю ответы, оказывается, что они не поддаются подсчёту. Истории приходят быстрее, чем я могу их читать. Что происходит?

• С четырёх до 17 лет я подвергалась сексуальному насилию отчима, мне никто не верил, я всю жизнь чувствовала вину и стыд.

• Семь лет, я в магазине, нагибаюсь к Барби, мужик лезет мне под платье. Иду домой и прячу ленту из своих волос.

• Пришла к врачу из-за раздражения глаз, а он мне обследовал молочные железы.

• Я лежу на животе, читаю, дед лезет к моим шортам. Мне было десять.

• Я секретарша у священника. После службы он говорит: «Я всегда думал, как бы ты выглядела с помадой». Поцеловал меня в губы.

• Мой мерзкий учитель музыки пытается меня поцеловать, мне было 12.

• Я в 15 была на вечеринке, накурилась и вырубилась. Пришла в себя, когда меня насиловал мужик.

• Плаваю в бассейне, народу много, чувствую, как кто-то лезет к паху в купальнике и хватает меня. Отплывает.

• Лифт Спейс-Нидл, я с родителями, мужик сзади трёт мне задницу. Мне 9.

• Я лежала на рентгеновском столе, техник 10 мин. «налаживал» мне лобковую кость. Мне 14.

• Папа друга потянул за нижнюю часть моего купальника и заглянул спереди. Мне было 9.

• Мне 5 или 6. Бэбиситтер пошёл за мной, когда я ушла спать, закрыл мне рот и вставил палец во влагалище.

• Бабушкин парень положил мою руку себе на член. Она сказала, что я лгу, и купила ему машину.

• Я подверглась групповухе – попала в руки компании спортсменов-профи. Думаю, я была виновата. Я жила в той же гостинице.

• Мне 11, я в больничной приёмной, мужик ждёт ухода моей мамы, затем предлагает мне 50 долларов за минет.

• Семейный врач просит маму выйти из комнаты. Затем он говорит мне, что я доросла до осмотра молочных желёз. Мне 13.

• Шесть лет. Сплю. Папа друга ложится сзади меня и держит против моей воли. Я умоляю его прекратить, но он говорит, что знает, что мне нравится.

Все эти истории приходят за первые десять секунд. Затем ещё четыре. Ещё шесть. Это не прекращается. Я осознаю, что не могу удалить свой твит. Мне приходится писать новый.

МОЙ ХЭШТЕГ # NOTOKAY снова и снова врывается в мою ленту. Я проверяю и вижу, что пишут мне в твитах эти женщины. Не может быть, чтобы сейчас их читала только я. Я хочу, чтобы их читали все. И в то же время я хочу, чтобы они исчезли. Это ужасно. Это реально.

• Мне 7, мужик в гастрономе прижимает член к моей шее. Это мой второй твит за всю жизнь. # notokay

• Парень, проводящий собеседование со мной, пытается снять с меня одежду, мне 15. # notokay

• # notokay в 1941-м мой препод по Библии, лучший друг моего папы совратил меня и мою сестру. Нам 13 и 7. Кое-что не меняется.

• Мануальщик кладёт мне на руку свои гениталии в одежде. Страшно. Рядом никого не было # notokay

• 40-летний препод по гитаре учит меня бренчать, гладя мне ногу. Просится меня поцеловать. Мне 13, и я не возвращаюсь # notokay

• Это был друг, который подвозил меня домой. Я просто хотела отвлечься. # notokay

• Не могу отправить своё, не потеряв спокойствие. Спасибо, что делаешь это. # notokay

• Мой брат неоднократно насиловал меня 3 года, говоря мне, что я сама виновата – родилась девочкой. Мне было 9. # notokay

• 7 лет, парень мастурбирует, глядя, как я играю в гандбол. Мама звонит копам. Я не могу вспомнить цвет штанов. Его отпускают. # notokay

• В первый раз на моей памяти мне было 7. Мамин лучший друг. Вполне уверена, что он был первым. И не последним. # notokay

• Первого раза не помню. Просто знаю, что мама забрала меня от биол. папы в 8 месяцев, когда его застукала. # notokay

• Я сделала анон. акк для ответа: мне было лет 8, старший двоюродный брат залез рукой мне в штаны, в трусы, а потом в меня.

• Учитель основ правоведения в старшей школе тёр ступни симпатичной ученице в первом ряду. Выбора у неё не было. # notokay

• Мужик на улице проходит и стонет мне в ухо: «Я бы с тобой такое сделал!»

• Папа мне не поверил. # notokay

• Сосед-педиатр учит меня мастурбировать, пытается заставить меня сделать это рядом с ним. Мне 12.

• Педиатр касается моей груди, осматривая мне ступню. Чувствовала себя изнасилованной. Смолчала.

• Насилие всего один раз? Осмотр таза в неотложке. Болела спина после гимнастики.

• На похоронах бабушки мой 90-летний дядя говорит, что хочет меня трахнуть. Его жена со смехом от этого отмахивается. # notokay

Я вижу, что моя учётная запись Twitter попадает в главное в Лос-Анжелесе, Сиэтле, Чикаго, Нью-Йорке. Но это просто значит, что мне отвечает достаточно людей, чтобы моё имя попало в главное. Эти твиты всё равно могут остаться совершенно неизвестными. Я должна сделать так, чтобы это увидели другие люди. Это моя обязанность перед всеми, кто мне ответил. Поэтому я решаю написать твит: «1 ч назад я рассказала о пережитом насилии и спросила, можете ли вы так же. Посмотрите на мою хронику. Тысячи историй. Надо обсуждать. Стыдиться не нам. #notokay».

Я смотрю в коридоре на своих подруг Карен и Эрин, которые сидят с несколькими парнями из университетской хоккейной команды. Решаю присоединиться к ним. Карен – одна из самых близких моих подруг, но я думаю, что она меня тайно ненавидит. Дело в том, что когда-то она мутила с таким жутким спортсменом, а я знала, что он гад. Поэтому я постоянно заходила в комнату, когда они пытались потрахаться. Я включала свет. Я очень несексуально лезла к ним в постель и начинала говорить о погоде. Я говорила ей, что ей следует уйти. Меня неоднократно выпирали, потому что я вела себя совершенно по-свински, но я всё равно возвращалась, пьяная, но решительно настроенная спасти её вагину. Помню, как она сказала мне что-то вроде: «Ты просто завидуешь».

И это отчасти было так, то есть я хотела бы быть способной просто заниматься сексом по желанию… но это было не моё. Мне было нужно что-то большее. Мне был нужен кто-то, кому бы я действительно нравилась сама по себе. Весьма очевидно, что, будучи юной девушкой с телом, которое общество посчитало привлекательным, можно затащить в постель немалую долю парней. Это на самом деле меня не заводило.

Но сегодня всё в порядке и на свете, и между Карен, Эрин и мной.

«Эрин, кажется, я ни разу не пописала за вечер». За столом – хоккеисты Джесси, Дилан, Тим, Росс и Уоррен. Все приходят регулярно, кроме Уоррена. С Уорреном я ни разу не тусовалась. Мы дружили с этими парнями и без вреда флиртовали друг с другом по согласию.

«Давай, подруга, пописай!»

Я танцую под «99 Luftballons» в коридоре вплоть до туалета, как может танцевать лишь пьяный человек. Беззаботно, кинематографично, как будто моя жизнь идеальна.

Я залезаю в грязную кабинку и мочусь едва ли не дольше всего в жизни. Так, когда кажется, что всё уже закончилось, а затем вдруг осознаёшь, что за первым мочевым пузырём у тебя, возможно, припрятан второй. Это тоже из тех вещей, которые, кажется, происходят только с пьяными.

«Я притягиваю дверь кабинки и охаю. Уоррен стоит в туалете лицом ко мне. В нём шесть футов пять дюймов росту и он, возможно, самый красивый человек в этом баре. Лицо у него симметричное, как у Дензела Вашингтона. Он выглядит разгневанным. Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Мой инстинкт выбора между борьбой или бегством бушует, но я застываю на месте, неспособная отреагировать. Я знаю, что эта ситуация добром не кончится, и мой разум начинает тянуть на мрачные мысли, но тут он хватает меня за талию и поднимает. Я чувствую себя ребёнком, не знающим точно, зачем взрослому меня поднимать. Взрослые не объявляют детям о своих действиях, они просто их выполняют. Что происходит? Мы сейчас повторим выступление Джонни и Бэби из «Грязных танцев»?

«Почему ты в девчачьем туалете?» – спрашиваю я в воздухе, а затем он опускает меня в мокрую раковину и раздвигает мне ноги своим туловищем. Его идеальный рот приближается к моему лицу, аж вспенившись от ненависти. Он так близко, что я ощущаю его пот и слюну, когда он начинает говорить. «Знаешь, что такое изнасилование?» – шипит он мне в уста, схватив моё туловище. В голове у меня становится пусто. Мгновение спустя в туалет входит Дилан.

«ЧУВАК». Будучи значительно меньше, он, тем не менее, хватает Уоррена за плечо. Уоррен запихивает язык мне в рот, а затем плюёт на меня. Дилан выводит его из туалета, но Уоррен поворачивается и оглядывается на меня полными ярости глазами.

Я остаюсь в раковине. Чувствую вкус виски с колой, чувствую, как влага с грязных людских рук просачивается сквозь заднюю часть моих штанов. Я выскакиваю из раковины и возвращаюсь в бар под «Tainted Love». Уоррена и Дилана нигде не видно.

Я подхожу прямиком к Эрин и сажусь к ней на колени, внезапно протрезвев.

«Фу-у, да ты мокрая».

«Уоррен зашёл в туалет и спросил, знаю ли я, что такое изнасилование. Он запихнул язык мне в рот, а затем плюнул на меня. Дилан меня спас».

У Эрин округляются глаза, она прижимает руку к сердцу. С этого дня мы защищали друг друга. Мне было семнадцать лет.

КОГДА МНЕ БЫЛО 12 и тот дед схватил меня за промежность в автобусе, я ощутила стыд, потому что действительно пыталась привлечь внимание мальчика и я подспудно чувствовала себя так, как будто, спрыснув волосы лаком, напросилась на лапанье. А Уоррен – ну, он просто проучил меня, да? Мне, возможно, не следует пить слишком много и уж точно не следует ходить в туалет одной. Девушек, которые это делают, могут изнасиловать.

Мне всегда казалось, будто изнасилование – это невидимый вампир, от которого мне нужно было бежать, если вампиры действительно существуют и есть повсюду, постоянно. Поскольку меня никогда не насиловали, я всегда ожидала этого, думая, где и когда. Тёмные автостоянки, лифты, туалеты, гостиничные номера, мой двор, моя собственная постель. Я чувствовала, что это может случиться. В любой момент. Постоянно. Я готова сражаться, но мне почти сорок. Я, блин, устала, ребята.

Я чувствую себя счастливицей, потому что столкнулась с сексуальным насилием лично всего несколько раз. Если говорить о пяти моих самых близких подругах, то все мы подвергались насилию, но ни одна из нас не была изнасилована. Однако среди наших матерей, сестёр, подруг немало подвергшихся этому – на свиданиях, членами семьи, на улице. Это хреново. А теперь мужчина, занимающий пост президента США, отпускает шутки об этом. Отпускает шутки о том, что может сделать с женщиной что угодно, может схватить её за киску.

Теперь уже более 3 миллионов женщин зашли на мою страницу в Twitter и поделились историями о том, как их касались незнакомцы, родственники, друзья семьи, близкие друзья, сверстники, врачи, учителя, полицейские. Более 3 миллионов. Это подхватили СМИ: Vogue, Washington Post, Huffington Post, Boston Globe, все говорят о Трампе, но при этом все также говорят о раскрытии секретов, к созданию которых я приложила руку в этот день. У меня кружится голова. К концу недели более 40 миллионов человек прочтут мои твиты и поделятся историями. Я побывала на обложке New York Times и на телевизионных дискуссиях с профессором Анитой Хилл.

Какова история женщин в нашей стране? Невротическая охота на ведьм, обращение, как с собственностью. Удержание дома для воспитания детей и облегчения жизни наших мужчин. Отказ в доступе к работе, которой мы заслуживаем, или признании и равной оплате за проделанную работу.

За последние 100 лет мы добились права голосовать.

Мы стали лидерами в политике, в промышленности, в СМИ, в искусствах.

Почему мужчины не прекращают говорить о нас и касаться нас так, как будто мы – их вещи?

Когда это вообще закончится?

Моя кошка Герти запрыгивает на кровать. Я протягиваю руку, чтобы её погладить. Мы подходим к этому моменту как равные.

Я выключаю телевизор. Пока что мне нужно отпустить мир.

Не знаю, когда всё это кончится. Или когда женщины действительно будут на равных. Иногда я чувствую себя очень одинокой, а иногда открываю рот или протягиваю руку и узнаю, что все чувствуют себя так же, как я. И что мир желает обсуждать эти чувства, какими бы болезненными они ни были. Возможно, именно делясь, мы видим, что мир, всё-таки, на самом деле не против нас.

Возможно.

Следите за сообщениями Келли Оксфорд на Twitter .

Из книги Келли Оксфорд « WHEN YOU FIND OUT THE WORLD IS AGAINST YOU : And Other Funny Memories About Awful Moments » («КОГДА УЗНАЁШЬ, ЧТО МИР ПРОТИВ ТЕБЯ, и другие забавные воспоминания об ужасных моментах»). Авторское право © 2017 Келли Оксфорд. Перепечатано с разрешения Dey Street Books , импринта HarperCollins Publishers . Книга доступна для покупки здесь .