Альтернативная история проблемы мета в Америке

Когда американцы ещё не паниковали из-за героина, они страшно нервничали из-за мета. К настоящему времени вы, вероятно, уже слышали что-то об этом наркотике и перечне его зол; даже если забыть о явлениях поп-культуры вроде «Во все тяжкие», это вещество повсюду – порой даже в донатах, как, по-видимому, считают некоторые копы. Если достаточно хорошо поискать, пресса часто учит нас, что мет можно отыскать на Среднем Западе: он распространяется, как чума, по Великим равнинам и держится, словно бедствие, в небольших городках по всему хиреющему сердцу страны.

Разумеется, те, кто употребляет этот наркотик регулярно, а таких людей в США,согласно оценкам, 569 000, могут страдать зависимостью, тревожностью, бессонницей, потерей веса, галлюцинациями и другими проблемами со здоровьем; в 2009 году в больнице оказались почти 100 000 лиц, употребляющих мет. Это значит, что данный наркотик действительно представляет собой настоящую проблему здравоохранения; оную, как, по-видимому, считают некоторые сторонники избранного президента Дональда Трампа, можно изгнать из сельских идиллий Америки с помощью его «большой прекрасной стены».

Но, как и у большинства войн против наркотиков, у американской Войны с метом есть свои противники. Трэвис Линнеманн всю жизнь жил и работал в Кентукки и Канзасе, имеющих в национальном воображении статус главной вотчины мета. Криминолог из Университета Восточного Кентукки и бывший сотрудник службы пробации, Линнеманн десятилетиями раздумывал о двух параллельных реальностях мета – той, которую видит своими глазами, и гораздо более сенсационной, которую живописуют полицейские, политики и СМИ.

Недавно вышедшая книга Линнеманна, «Meth Wars» («Войны с метом») – это бесстрашное расследование историй, порождённых страхами перед метом, а также реалиях жизни с наркотиком и ущербом, который он причиняет на самом деле. Он исследует, как этот наркотик использовался для того, чтобы сеять панику и несправедливость в сообществах, уже стоящих на коленях, что однозначно является самой смелой деконструкцией метовой эпидемии на данный момент. Я пообщался с ним о том, как и почему, по его мнению, родилась химера мета, которая продолжает отбрасывать тень на сельскую местность Америки.

VICE: Когда вы начали сомневаться в том, что в Америке говорят о мете?

Профессор Трэвис Линнеманн: В конце 1990-х, когда мет был настоящей горячей темой, я был сотрудником службы пробации в Канзасе. Нам в мозги постоянно втирали, что это угроза, экстренная ситуация и что нам нужно делать всё возможное, чтобы с ней справиться. Моя работа сотрудника службы пробации, по большей части в небольших городках на северо-востоке Канзаса, подразумевала очень много слежки, много наркологического тестирования и работы с людьми, очень часто и тесно соприкасавшимися с системой уголовной юстиции.

Однако та риторика, которую я получал от государственных властей и новостей в СМИ, не соответствовала моим впечатлениям. На практике я такого просто не видел – не припомню такого случая, чтобы мне приходилось работать с кем-то, совершившим преступление в связи с метом. Из результатов наркологического тестирования за шесть лет по местным правонарушителям в зоне максимального риска, которые хранятся в базе данных штата Канзас, мет обнаружили всего у 2,7 процентов положительных тестов на наркотики. Даже самые последние цифры показывают, что в 2014 году полиция выявила всего 21 лабораторию по изготовлению мета, и среди которых и кустарное производство в виде двухлитровой бутылки из-под содовой.

В своей книге вы описываете «метовое воображение». Что это?

Это то, как люди представляют себе повседневную жизнь, свои отношения с другими людьми, то, что видят на улице, через [призму] именно этого наркотика. То есть, к примеру, кто-нибудь видит особенно всклокоченного человека, который вписывается в стереотип «метового наркомана», и вместо того, чтобы, быть может, ощутить некое сочувствие к этому человеку и подумать: «Что происходит в его жизни, что заставляет его действовать так, как он действует?» – его просто представляют опустившимся торчком. Это даёт нам возможность игнорировать такие проблемы, как наследственная бедность, межсемейные конфликты, плохое здравоохранение и всё прочее, что происходит в жизни людей каждый день. В воображении это просто «метовые наркоманы».

Не хочу отметать это как нечто совершенно мифическое, потому что люди, у которых проблемы с наркотиками, существуют. Но мы представляем себе происходящее через призму этого наиболее пессимистичного наркотического сценария. Поэтому человек с плохими зубами, человек, залезший к вам в машину, автоматически становится метовым торчком. Возможно, он не пользуется медицинским обслуживанием и плохо питается, возможно, у него нет работы и он уже дошёл до ручки.

Между тем, в СМИ мы живём в условиях метовой эпидемии?

Всякий раз, когда кого-то арестуют из-за мета, это как будто попадает в новости. Ради книги я очень много времени провёл с полицией, а там всегда определяли мет как свою самую большую проблему, особенно в Канзасе и Кентукки, на мой взгляд, потому что это легитимизует их работу. Очень часто люди обесценивают провинциальную полицию, потому что там нет реальной преступности. Что ж, теперь у нас есть этот дискурс вокруг метовой эпидемии: она благодаря мету наконец-то представляется реальной полицией, борющейся с реальными преступлениями.

За последние несколько месяцев мы увидели множество снятых на мобильные телефоны фото и кадров одурманенных героиновых наркоманов, в том числе фотографию, обнародованную полицией в Огайо в сентябре. Напоминает ли это вам об образах «метовых зомби» иFaces of Meth, проекте, созданном копами в орегонском округе Малтнома, который должен был противостоять употреблению мета с помощью ярких фотографий преступников «до и после»? 

Да, это то же, что и стереотип «метового зомби» – это позволяет людям записывать других в чудовища. Пялиться на Faces of Meth, глядя и осуждая чужую жизнь, – увлекательный вуайеризм… «Ну и подонок!» «Как он может так с собой поступать, посмотрите на его лицо!»

Возможно, делая это, мы чувствуем себя лучше? 

Эти изображения делают следующее: прячут давние социальные проблемы за байкой о наркотиках. Это люди, заснятые камерой в болезненные моменты своей жизни, чтобы другие могли подытожить их жизнь и осудить её. Это логика горизонтального насилия, когда можно просто списать кого-то, потому что этот человек – наркоман. История человеческой жизни, всё, что этот человек пережил, – всё это связывается с одной-единственной проблемой наркотиков. Так что это делает их в достаточной степени достойными обвинений.

Faces of Meth представляется некой формой пропаганды в этой войне, этаким современным постером «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Согласен. Главное здесь – сохранять бдительность в своём сообществе, помимо всех предупреждений государственных служб о лабораториях по производству мета и нужных им для приготовления ингредиентах. Это как борьба с терроризмом; если видишь что-то, говоришь что-то, эти люди есть в твоём сообществе, нужно сделать именно это. Это невероятно спорно и бесполезно.

Каково ваше мнение о «Во все тяжкие»? 

Это старая сказочка про белого бычка: дельцы были плохими людьми, большинство наркоманов были зомби, готовыми на ужасные поступки ради наркотика, так что сериал повторил все эти старые байки. Но зато посмотреть приятно, верно?

Вы много часов проездили вместе с полицией в Канзасе в рамках полевой работы над книгой. Как там относились к мету?

Полиция работает над обнаружением угроз. Поэтому там в целом рассматривали все местные неурядицы и преступность как связанные с наркотиками. Там считали, особенно в очень маленьких городках, что от всего, с чем полиция сталкивается на местах, тянется след, ведущий к мету. К примеру, обветшалые дома полицейские рассматривали исключительно как признаки мета, наркотиков и морального разложения.

Но когда я взглянул на статистику, она не следовала этой логике. Эти полицейские очень мало занимались преступлениями, связанными с наркотиками, и очень-очень мало – связанными с метом. Но забудем об истине. Один из источников войны с метом – это самые затрапезные копы, они важные генераторы этой логики: общаясь с людьми в кафе, проводя беседы против наркотиков в школах, они всё плетут и плетут небылицы, которые играют очень важную роль в легитимации их места в сообществе и, будем честны, их собственной власти.

Вы, кажется, думаете, что полиция и Управление по борьбе с наркотиками искажают факты о метовых лабораториях… 

Ну, что касается подпольных лабораторий, то кое-что из этого действительно взрывается, но это редкость. А ещё я бы поставил под сомнение подлинность статистики Управления по борьбе с наркотиками по количеству метовых лабораторий, которые находит местная полиция. Если она находит где-то какую-то подозрительную фигню или двухлитровую бутылку из-под содовой со странной жидкостью, это засчитывается как «метовые лаборатории», но это не совсем Уолтер Уайт. Это просто вводит в заблуждение. Что ещё хуже, людей обвиняют в производстве и даже садят в тюрьму, если находят с двухлитровыми кустарными бутылками, поэтому им светит нешуточный срок. Та точка, которой мы достигли, является продуктом долгих лет апокалиптического мышления, поэтому у нас теперь существуют эти совсем уж странные наказания.

Так почему же эти копы считают, что в упадке сельской местности виноват мет?

Как и очень многие другие местные жители, они не могут взглянуть правде в глаза: жить было трудно уже давно, жить, вероятно, не становится лучше. Из-за корпоративного сельского хозяйства и консолидации семейных ферм, а также вследствие укрупнения исчезли рабочие места. Но, думаю, легче винить местного наркомана, был ли это ваш товарищ по старшей школе или человек, – на ваш взгляд, иммигрант, – который по стечению обстоятельств работает на мясокомбинате и принёс немного мета.

Легче списать все свои тревоги на эту, одну-единственную, видимую проблему, чем противостоять собственной истории и подумать о том, что, возможно, ваша жизнь никогда не была особенно лёгкой и, вероятно, никогда такой не будет.

Смотреть документальный фильм VICE о 'Настоящем' Уолтере Уайте:

Рассматривают ли люди в этих несчастных районах Кентукки и Канзаса свои районы как захудалые зоны мета? 

Извне сельскую местность Среднего Запада и Аппалачей рассматривают как пресловутый «район пролёта». Это территория, сброшенная со счетов. Разумеется, фраза «белая шваль» используется для очернения людей, но для некоторых это также признак гордости и трансгрессии во многих смыслах, неких благородных лишений – показать средний палец высшим классам и сказать: «Я белая шваль, идите в задницу».

Но даже те, кто там живёт, поддаются риторике метовых наркоманов.

Существуют ли параллели с войной с крэком в городах Америки? 

Ну, мет ассоциируется с белыми, но там точно так же идёт речь о моральном разложении и зависимости, такая же карательная логика, какая действовала в отношении так называемых городских темнокожих низших классов и крэка. Чарльз Китинг, губернатор Оклахомы, знаменит своим высказыванием о том, что мет – это наркотик белой швали точно так же, как крэк – это наркотик чёрной швали, и что мы должны стыдить и тех, и других. У копов там не было войны с наркотиками, а теперь есть. В этом смысле война с наркотиками – это некий рынок, которому нужно найти новые места, в которых можно обосноваться, иначе она затормозит и умрёт.

Как войну с метом можно сравнить с происходящим в данный момент в Америке по части опиатной зависимости?

У нас в стране с наркотиками делают одно: лечат их употребление полицией и тюрьмами. Поэтому я не думаю, что там совсем уж другое дело. Существуют параллели с крэком, но проблема опиатов отличается от проблемы мета. В Аппалачах, на востоке Кентукки и в частности в Западной Виргинии фармацевтические компании обнаружили население и рынок и вполне буквально вкачали в этот район миллионы таблеток с помощью агрессивного маркетинга, нацеленного на пациентов и врачей. Последствия были катастрофическими: массовая зависимость от оксикодона и впоследствии – нешуточный рост употребления героина. Насколько мне известно, мет не пользовался такой спонсорской поддержкой корпораций и распространён гораздо меньше. Тем не менее, в Аппалачах и на Среднем Западе мет и, если честно, все наркотики очень агрессивно преследуют.

Это прямо какое-то смакование упадка сельской местности.

Да. На мой взгляд, мы во многих смыслах одержимы смертью небольших населённых пунктов в сельской местности. Расследование на тему мета в сельской местности Америки, проведённое «New York Times» в 2004 году, процитировало одного шерифа из Небраски, сказавшего, что все насильственные преступления ведут к мету и что мет связан с несколькими убийствами. Для книги я взглянул на статистику, но преступность не возросла так, как заявлялось. Кроме того, за четыре года до написания статьи в округе Адамс произошло всего три убийства – это была просто эффектная фраза. Читатели «NYT» хотят знать об истории мета в сельской местности Америки, а она гораздо привлекательнее, чем воздействие корпоративного сельского хозяйства и «Монсанто» на населённый пункт.

Вы утверждаете, что полиции эта шумиха на руку. Как так?

Мет сделал следующее – перенёс войну с наркотиками на новые территории. Это риторика, которая используется для оправдания всё более масштабного вмешательства и жестокости полиции. Поэтому требуют больше копов, больше финансирования для копов, заявляют, будто нормально, когда у копов в маленьком городке есть кевларовые шлемы и штурмовые винтовки. Из-за этого мощного [Метового] Воображения общественность считает, что нужно что-то делать, и поэтому люди начинают ещё менее критично относиться к тому поведению полицейских, которое обычно не стали бы поддерживать.

Перейдя в научные круги, я осознал, насколько сильно весь метовый режим отразился на всём, что сделано в нашей стране в связи с наркотиками, с одним наркотиком за другим. Мы создаём такую систему взглядов, продвигаем её, а на самом деле она подспудно добивается других политических целей: она приносит финансирование, кто-то делает политическую карьеру. Власти могут [использовать страхи перед метом для] расширения видов своей политической власти, увеличения количества полицейских, обеспечения их новым оборудованием.

Ещё вы говорите, что война с метом также используется для расширения общественного контроля. 

Мексиканские картели завозят мет в Америку вот уже 20 лет – в этом нет ничего нового. Однако недавно полицейские и политики сместили акцент на объекты по производству мета в Мексике и Китае. Это обеспечивает мощную основу для большой и серьёзной политической работы: направления миллионов долларов на милитаризацию границы, вооружения и обучения мексиканской полиции, оказания ей помощи в постройке новых тюрем, а также просвещения мексиканских школьников в вопросах наркотиков.

Но мет, несомненно, является реальной проблемой для некоторых американцев, так как тут можно действовать?

Я требую реалистического подхода к социальным проблемам, честного и серьёзного отношения к происходящему в наших населённых пунктах и нашей стране. Однако я испытываю скепсис насчёт того, можем ли мы это сделать как страна и как отдельные люди, потому что это значит противостоять очень многому. Это трудно, но нам нужен определённый мрачный реализм.

Следите за сообщениями Макса Дэйли на  Twitter.