Как я стал самым успешным арт-контрабандистом в мире

Майкл Ван Рин превратил контрабанду произведений искусства в настоящее искусство. С его миллионами в банке, Майкл жил жизнью плэйбоя. У него были и частные самолеты, и гарем красавиц, он вёл бизнес с самыми опасными преступниками – многие из них были, помимо всего прочего, людьми от власти (и может быть, все еще ими являются).

Контрабанда искусства стала его работой с 20 лет. Имея дело с верхушкой мафии и якобы законными арт-диллерами, он подвергся экстрадиции, в него стреляли, сажали в тюрьму, за ним охотился Интерпол, он получал фотографии своих детей по почте с довольно пугающими угрозами от своих врагов.

За последние 6 лет он дал всего пару интервью, но мне удалось разыскать его для небольшого разговора. Я нелегально занимался боксом перед тем, как стать журналистом, что понравилось Майклу, потому что он тоже боксёр. У него однажды было столько контрактов, что детективы Скотланд-Ярда, якобы, делали ставки, как долго он протянет и как скоро его прикончит наёмный убийца.

Хорошо сложенный, крепкий бородач, Майкл приветствовал меня, затянувшись сигаретой. Он согласился поговорить о прибыльном мире контрабанды и о том, как он стал в этом мире самым крутым.

VICE: Контрабанда предметов искусства вроде бы не самый лёгкий бизнес. Туда не берут всех подряд. Как ты туда впервые попал?

Майкл: Ну, к тому времени, когда мне было 15, меня уже успели выгнать из 7 школ. У меня, наверное, был синдром дефицита внимания с гиперактивностью, или что-то в таком духе, потому что я, блядь, ненавидел школу и всегда пытался найти какое-то занятие исключительно для себя. Так я начал завозить дешёвые хиппи пальто из Стамбула. На деле, это были овечьи шкуры, вывернутые наизнанку, с рукавами. Я начал продавать их в одном из гашиш-баров в Голландии. Их стали разбирать как долбанные горячие пирожки. Так что я много гонял туда-сюда между Стамбулом и Голландией. Бизнес шёл хорошо, и я как-то случайно познакомился и затусил в Стамбуле с мужиком по имени И.

И. был авторитетом на международном рынке предметов искусства, собственно, как и на чёрном рынке в то время. Он, должно быть, увидел какой-то потенциал во мне. Очевидно, что промышляя контрабандой, придётся рисковать, и он посчитал меня тем, кто на эти риски согласен. Что, собственно, было правдой. К тому же, у меня был датский паспорт, который в таких делах не повредит. Поэтому И. хотел, чтобы я взял украденные античные византийские масляные лампы и вернулся с ними обратно в Голландию. Что я и сделал, а потом продал их по максимальной цене частным коллекционерам в Европе. Довольный моей работой, в другой раз он взял меня в Армению. Конечно же, он был контрабандистом, и когда мы прибыли туда, то пропустили по стаканчику с шефом полиции. Там находилась большая организация, которая привозила многие произведения искусства из Москвы и Ленинграда. Русские и армяне были чем-то вроде мафиозных кланов. Они были очень хорошо организованны и работали вместе. В Армении мы взяли много произведений искусства и полетели в Бейрут – там таможня была в игре. И мы от них откупились. На самом деле, это был первый раз, когда я провёз контрабандой что-то в огромном количестве.

Что именно ты возил контрабандой?

Иконы Фаберже. Там были ящики, ящики и ящики этих штук. Я видел, как их загружали на самолёт, когда я уже сидел в нём, не до конца понимая, что это происходит на самом деле. Видишь свой багаж, погружаемый на борт, а за ним следом огромные ящики с ворованными произведениями искусства.

Некоторые называют тебя лучшим в мире контрабандистом в сфере искусства. Это крутой титул. Что нужно, чтобы добиться такого уровня?

Это очень показушное звание, но да, я контрабандист всех времён. Я был очень амбициозным. Дело приняло серьёзный оборот, когда я поехал в Россию после Бейрута. В России все контрабандисты в сфере искусства работают вместе, так что у них есть связи в любой стране. Так что, если ты «в игре», и они считают тебя многообещающим проектом, то когда ты связываешься с одним кланом, на самом деле ты получаешь выход на все кланы разом. Я был серьёзным звеном, потому что я знал всех людей и мог быстро с ними связаться. У меня были связи даже в странах за железным занавесом. Имел дело с ВИПами. Не думай, что это были какие-то дибильные организации – мы имели дело с очень высокопоставленными людьми из правительства. Единственное, в чём необходимо был удоствориться, что каждый получил свою долю.

Я помню, как-то ужинал с крутыми ребятами, и там, в ресторане, под столом была шлюха. Тебе было необходимо сохранять спокойствие на лице, в то время как она ползала под столом и раздавала всем парням минеты налево и направо. И если ты не сдерживался, когда она тебе отсасывала, то ты должен был оплатить общий счёт. [смеется]
Ещё я научился пить в России, потому что если ты не пьёшь, они тебе не доверяют. Так что я научился покупать иконы таким макаром [закрывает лицо руками, показывая, как пьян он был]. Я действительно научился там всем основам. Русские, вообще, очень образованные. Я чудесно провёл время, так что напрочь забыл, что это был мой университет. Это был первый раз, когда меня посвятили в таинство настоящей контрабанды. Там существовал чёрный рынок, и я стал выходом этого рынка на Запад.

А кому ты продавал контрабандные товары?

Ну, обычно ты поставляешься вещи на аукцион. У меня была галерея, где покупали напрямую, для этих ребят я был посредником. И прибыль была огромной.

Были ли люди, которым ты продавал товар, в курсе, что они имеют дело с контрабандой?

Блядь, конечно же! Пойми, я не верю в теорию заговора, но рынок изящных искусств – это многомиллионная индустрия. Если контрабанда не будет приемлема на определённых уровнях, банки не получат своей прибыли. У меня были свои люди на таможне… глупо было не заниматься контрабандой, потому что ты мог ввезти товар почти что официально, до тех пор, пока ты платишь правильным людям.

Что самое дорогое ты когда-либо провозил контрабандой?

Я не собираюсь тебя наёбывать. Цена единичной поставки из России составляла от 1 до 3 миллионов, что в шестидесятые было огромной кучей денег. И это были регулярные поездки – дважды в месяц. Это был просто дождь из денег, поэтому я обосновался в Бейруте. В плане денег, это очень удобный город. Ты можешь прийти в обменник с миллионом, и никто тебе и слова не скажет. Конечно, приходится играть в кошки-мышки с Интерполом.

Как тебе удавалось уходить от них столько раз?

Необходимо всегда быть на шаг впереди них. От большинства можно откупиться, но некоторые честные и неподкупные. Я был дерзким. И выёбывался иногда. Это было глупостью, но когда я видел в газетах сообщения о моих контрабандах, мне это нравилось. Это доказывало в первую очередь им, что я всё ещё могу делать что угодно, несмотря на то, что они меня преследуют. Ещё я путешествовал с поддельным паспортом, менял свои обличия. Вместо голубых глаз у меня были карие с помощью линз. Я обесцвечивал волосы… все эти дешёвые приёмчики. Тогда они работали.

Но в своё время ты начал работать с полицией. Как это вышло?

Ну, я был в бегах, а потом меня арестовали на моей вилле в Марбелье. Я знал одного из итальянских крёстных отцов мафии, у которого там тоже была вилла. Мы хорошие друзья. Так что после 10 минут ареста его консультант был в моей камере. Он сказал: «Фелис не может прийти, но он передал тебе наилучшие пожелания», - после чего меня отправили в Мадрид, где я ужинал с какой-то шишкой из полиции. Он урегулировал все за меня и отправил в тюрьму для своих, вместо того, чтобы выслать во Францию, где за мной реально охотились. Я провёл лучшее время моей жизни в тюрьме, в Мадриде. У меня была гарантия, что я выйду через год. Я купил телефон у местных парней. Все было как в фильме Goodfellas. У меня была своя кухня, свой душ, и каждый день я мог попросить одного из охранников сгонять в магазин – это было фантастикой.

Звучит круто.

Так оно и было. Но всё поменялось, когда я позже отправился на Плато Джос в Нигерии. Я увидел эти невероятные терракотовые головы, которые они хоронят в пещерах предков. Это были миллионные товары, и я был там, чтобы их купить. Но вскоре я познакомился с людьми – Плато Джос очень холодное место по ночам, и мы все грелись вокруг костра – и у них едва ли было что поесть, они проводили все ночи, пытаясь защитить реликвии своих предков от вандалов, которые готовы были копать, рыть и убивать, лишь бы достать этих терракотов. Это так трогательно. Невозможно иметь дело с такими вещами. Потому что ты не хочешь, чтобы люди умирали за искусство. Всё это была лишь игра, но я был на её вершине. И оттуда, внезапно, я увидел реальное положение вещей. И если то, что я увидел, не изменило бы меня, я бы не смог называть себя человеком после этого.
После этого я узнал, что все украденные в Нигерии произведения искусства должны были выставляться в галерее в Лондоне – в сумме это стоит порядка 400 тысяч баксов – и всё это продадут одному из самых благополучных людей в мире. Я бы мог легко срубить на этом денег, запугав дилера лишь одной фразой: «Сто кусков мне, и я ни слова не скажу о том, где ты всё это взял». И я получил бы их. За наносекунду. Но вместо этого я пошёл в посольство Нигерии и рассказал послу об этих украденных реликвиях.

Мы пришли с полицией и 20 нигерийцами в эту галерею за день до открытия выставки. Там были все эти пошлые ублюдки, попивающие своё шампанское. Но мы пришли, чтобы всё это прекратить. Ты бы видел их напуганные ебальца! Я сказал: «Не смейте трогать наследие этих людей!» И на самом деле я не был рыцарем на белом коне, вовсе нет. Но в моей жизни появились вещи, через которые я не мог, да и не хотел переступать.

Несколько провалившихся сделок повесили на тебя. Как ты выжил, когда за тобой гонялась куча наёмников? Я всегда сталкивался с проблемой лицом к лицу. Иногда надо показать, у кого тут есть яйца. В конце концов, многие из этих наёмных убийц станут относиться к тебе с уважением, если ты не будешь прятаться. Когда югославская мафия собиралась похитить моего отца и брата за то, что я пытался провести мошенническую операцию против них, мне пришлось вернуться в Амстердам и столкнуться с этой проблемой напрямую. Я сказал: «Хорошо, давайте так. Если вы хотите убить меня, то убейте. Если вам нужны мои деньги, то ебитесь-ка вы конём, ребята». Этот язык они понимают. Я стоял со своей охраной на террасе в Амстердаме, когда мимо промчалась машина, и оттуда посыпалась куча выстрелов. Пуля прошила мою ногу насквозь. Ауч, как это была по ощущениям? Да ничего страшного, царапина. [смеется] Честно говоря, я удивлён, что ты до сих пор жив. Смотри. В меня стреляли в трёх разных ситуациях. На меня вешали незаконное оружие. Меня похищала полиция. Чтобы выжить, мне приходилось быть хамелеоном. Как ты знаешь, я говорю на многих языках. К тому же, я ни к чему не привязан. Это как жить на вулкане – если слышишь малейший шум, собирай свои манатки и уёбывай скорее. Не надо ни к чему привыкать. Я до сих пор могу спокойно спать как ребёнок. Фильм о жизни Майкла, написанный и срежиссированный специалистом по субкультурам King Adz, спродюсированный бывшим агентом ЦРУ Бобом Баером называется The Iconoclast и он уже в работе. Интересно? Не сомневаемся! Читайте ещё: Мега барыга Воруй и убегай Жулики по-шведски