В чём разница между служебными разоблачениями и нелегальным раскрытием секретной информации?

В июне WikiLeaks написали открытое письмо бывшему главе Google Эрику Шмидту, в котором они упрекали технологического гиганта в том, что он более двух с половиной лет скрывал информацию о том, что передавал Департаменту юстиции электронные письма и другие данные, взятые у трёх сотрудников Wikileaks. В декабре Google обошли требование о неразглашении информации, и эти трое сотрудников Сара Харрисон, Кристин Храфнссон и Джозеф Фарелл были осведомлены о том, что их информация может быть использована, в случае необходимости.

Когда я запросил комментарии по этому вопросу, представитель корпорации Google сослался на официальное заявление компании: «Наша политика предусматривает, что мы ставим людей в известность о запросах правительства на их данные, за исключением ограниченного количества случаев, что, к сожалению, случается достаточно часто».

Videos by VICE

Однако, действия федерального правительства являются важнее, чем действия Google. Официальные лица предъявили ордера на арест Харрисон, Храфнссон и Фаррелла по обвинению в нарушении Закона о противодействии шпионажу. Данный закон был принят в 1917 году, чтобы предотвратить неподчинение в период Первой Мировой войны. По данным ProPublica, по состоянию на 2013 год, с 1971 года Закон о противодействии шпионажу десять раз использовался для привлечения к ответственности сотрудников правительства, которые передавали засекреченные документы журналистам и члены правительства Обамы фигурируют в семи из этих обвинений.

Применение Закона о противодействии шпионажу против сотрудников Wikileaks – тот случай, когда использование законодательства Департаментом юстиции становится всё менее понятным. В открытом письме Шмидту WikiLeaks ссылались на сотрудников как «журналистов и редакторов издательской организации WikiLeaks.» Если считать WikiLeaks как журналистский проект, то изъятие писем и компьютерных данных правительством выглядит вопиющим посягательством на свободу прессы. Таким образом, представители властей будут вынуждены судить WikiLeaks как неконтролируемую коллекцию разоблачений, которые помогли Челси Мэннинг «преднамеренно и осознанно» раскрывать информацию, которая «предназначена для преимущества любого иностранного правительства с целью нанесения ущерба США».

Проще говоря, правительство должно доказать, что WikiLeaks оказывало содействие человеку, через которого происходила утечка секретной информации, а не человеку который проводил служебные разоблачения. И это различие очень важно, поскольку в первом случае присутствует нарушение закона, а вот без второго серьёзные журналистские расследования просто невозможны.

Чтобы лучше понимать подробности расследования, и особенно, применение Закона о противодействии шпионажу в отношении раскрытия секретной информации, я встретился с Джоном Айзенбергом в его офисе в центре Окленда. Айзенберг в 2011 году получил премию «Адвокат года» от журнала Юристы Калифорнии за свою работу над делом «Аль-Харамайна против Буша», где необоснованно использовались телефонные разговоры двух юристов по поводу мусульманского благотворительного фонда, подозреваемого в связях с Аль-Каидой. Айзенберг в данный момент борется за официальное обнародование видеозаписей, раскрывающих практику насильственного кормления заключённых в тюрьме в Гуантанамо в деле Дхиаба против Обамы.

Во время нашего разговора о ведении судебного процесса против правительства на лице у него кислая ухмылка. Он видел закулисье подобных процессов. Местами он выглядел измотанным, когда объяснял трудности работы при ведении таких дел, где большая часть доказательств со стороны правительства слишком секретная для него, чтобы даже просто посмотреть на них. Он говорит медленно, но увлечённо, положив ноги на стол и почёсывая бороду. Наверное, чтобы добавить значимости своим аргументам.

VICE: Каким был ваш опыт работы с Законом о противодействии шпионажу, который использовало правительство для того, чтобы получить основания для запроса электронных писем сотрудников WikiLeaks?

Джон Айзенберг: Угроза обвинений по Закону о противодействии шпионажу действительно очень сильная, и я лично с ней столкнулся. В обоих делах, Аль-Харамайна и Дхиаба против Обамы, я видел засекреченную информацию, которая, как я считаю, должна быть хотя бы частично раскрыта общественности для блага страны. Но если я что-то скажу о них или опишу эти видеозаписи, то попаду в тюрьму. Или как [основатель WikiLeaks] Джулиан Ассанж буду жить в каком-нибудь посольстве. Я не готов к этому.

Прямо сейчас мы судимся в окружном суде Округа Колумбия по вопросу обнародования видеозаписей принудительного кормления [из тюрьмы в Гуантанамо]. Мне приходится быть стороной процесса в системе, где нет единых правил для всех. У правительства есть преимущества повсюду. Они могут шептать на ухо судье так, что я этого не услышу, и чёрт, от этого опускаются руки. Но, немногие готовы сесть в тюрьму.

Представители департамента юстиции описали случай с обвинением Джулиана Ассанжа как «проблему NewYorkTimes». По сути, если обвинили его в публикации секретной информации, они также должны обвинять и другие новостные компании, которые публиковали секретные материалы, как Times, theWashingtonPost или theGuardian. Когда было всего несколько каналов и газет, свобода прессы была такой шаблонной. Но что изменилось сейчас, когда так много новостных каналов и новостных источников в интернете?

Хм, это интересно. Итак, я не могу сказать вам в этом интервью, что находится на видеозаписях с принудительным кормлением. Но допустим, я завожу блог и внезапно становлюсь журналистом, в таком случае я смогу описывать видеозаписи принудительного кормления как журналист? Думаю, если бы я попробовал так сделать, то проиграл бы этот бой и сел в тюрьму. Грань, определённо, размыта.

Большой проблемой в деле правительства против Челси Мэннинг и WikiLeaks будет определить, является ли Мэннинг лицом, совершающим служебные разоблачения или лицом, через которое происходит утечка государственных тайн. В чём разница между служебными разоблачениями и нелегальным раскрытием засекреченной информации?

Я об этом думаю каждый раз: насколько близок я к тому, чтобы подтолкнуть самого себя к тюрьме? Например, в NewYorker опубликовали статью об Аль-Харамайне, которую написал замечательный журналист Патрик Радден Кифе. Он хотел получить документ. Для него это был материал. И он хотел, чтобы я выдал ему секретную информацию. И, Господи, я был близок к этому. Правда. Это было так соблазнительно, потому что это было так важно. Я не знал, где грань. Но в какой-то момент я осознал, что я близок к тому, чтобы пересечь её и дал задний ход. И что побудило меня сделать шаг назад, так это был страх. Страх тюрьмы. Как адвокат, вначале своей карьеры я провёл много времени, посещая своих клиентов. Я не хочу в тюрьму. Я слишком стар. У меня есть жена и кошка, которые зависят от меня.

Господи, где же грань? Я не знаю. Но думаю, когда ясно, что кто-то ходит по этой тонкой грани с благими намерениями, не повредить стране, а помочь ей, думаю, выгода от сомнений должна быть получена журналистом, блогером, кем угодно.

Я имею в виду, Сноуден совершил очень храбрый поступок. Он не хотел причинять вред стране, это точно. Он сделал это, потому что считал, что это поможет стране. Это чего-то стоит. И то что он сделал, заставило администрацию Обамы отступить назад. Итак, есть доказательство того, что это очень полезно. Я имею в виду, что он не задавался целью навредить стране, не больше, чем я задался целью навредить стране, выступая в суде по делу Аль-Харамайна или пытаясь открыть людям глаза на то, что происходит в Гуантанамо.

Может быть, ответ на вопрос такой: правительству нужно просто прекратить делать плохие вещи. Прекратить пытать людей, прекратить нарушать FISA [Закон о контроле деятельности служб внешней разведки], прекратить держать людей сколько им захочется, прекратить собирать все электронный письма по стране. То есть, прекратить делать все те вещи, которые противоречат ценностям нашей нации. Если они не прекратят это делать, тогда другим придётся работать, чтобы заставить их прекратить. И это тот момент, когда вы начинаете подходить близко к этой грани. Другие подошли намного ближе, чем я, и пересекли её и заплатили за это ужасную цену. И я действительно восхищаюсь этими людьми.

Насколько беспрецедентным является использование Закона о противодействии шпионажу администрацией Обамы? Считаете ли вы, что это оправдано в деле против WikiLeaks и Челси Мэннинг?

Закон о противодействии шпионажу был принят в 1917 году. Злоупотреблять им во время Красной Угрозы начала в 1920-х Мишель Палмер, генеральный прокурор. И я думаю, с годами злоупотребление то нарастало, то убывало. Но оно никогда не было таким большим, как в последние 15 лет, после 11 сентября. И мне так досадно, что это злоупотребление присуще не только Бушу, но и Обаме. Не только республиканцу, но и демократу. Хочу сказать, что это заставляет чувствовать, что нет никакой надежды. Обама просто не хочет оглянуться на злоупотребления. Я думаю, что во многом это результат колоссального давления ЦРУ и Министерства обороны, к сведению, если вам интересно, в чьих руках контроль.

Я думаю надо задавать вопрос более широко: Почему администрация Обамы преследует разоблачителей намного более активно, чем даже Джордж Буш младший? Действительно ли Обама хочет расширить сферу влияния Национального агентства безопасности и ЦРУ? Действительно ли он хочет защитить ЦРУ от ответственности за пытки десятилетней давности? Для чего это всё? Почему Обама так ужасен во всех этих вопросах?

Ирония заключается в том, что единственным человеком, который попал в тюрьму в результате пыток ЦРУ над заключёнными, был разоблачитель, правильно? Значит, Закон о противодействии шпионажу является угрозой, используемой для двух вещей: запугивать людей, чтобы они молчали и наказывать людей, которые не молчат. Храните тайны. Храните тайны. Это тайны «самой прозрачной администрации в истории».

Джозеф Бин-Кан – независимый репортёр из Окленда. Его статьи были опубликованы в the Rumpus, NoTofu и the Believer. Он также является главным редактором литературного журнала Сан-Франциско OTHERWHERES. Следите за его обновлениями в Twitter.